Царевич с плохим резюме

– Двое, – улыбнулась я, – дочь и сын.

– Хорошие? – уточнила Алина. – Не пьяницы, наркоманы?

– Нет, – ответила я, – Маша ветеринар, владеет клиникой, Аркаша юрист.

– Дети – счастье родителей, – воскликнула Алина, – но я отца и мать не знала. Меня оставили в родильном доме. Одно время я пыталась найти родню, но не смогла, пропало мое дело. Так и прожила всю жизнь в неведении, кто меня на свет произвел.

Я решила поближе подобраться к нужной теме:

– Вас удочерили Крохины.

Алина закатила глаза:

– О да! Каждый воспитанник детдома мечтал оказаться в семье. Мама, папа, бабушка, дедушка, брат, сестра, собака, кошка, по вечерам все пьют чай… Ох, вам не понять девочку, которой снилось, как ее мамочка на ночь целует.

– И я не помню своих родителей, – сказала я, – но мне очень повезло. Я никогда не жила в приюте, меня воспитывала бабушка, она обожала меня. Но, признаюсь, порой я испытывала зависть, глядя, как дети моего возраста идут куда-то с родителями.

– Ангел мой! – воскликнула Алина и направилась к буфету. – Сейчас попробуете мой фирменный чаек, варенье из облепихи, домашний хлеб и масло от своей коровки. И батарею включу. Вы для меня дорогой гость. Сразу понятно, что вы хороший человек, двух деток воспитали. Это материнский подвиг.

Продолжая хвалить меня, Крохина накрыла на стол.

– Угощайтесь, солнышко. Такого маслица в городе ни у кого не сыскать. Я владею тремя языками, беру учеников. Кто-то может платить, а у кого-то карман пустой, но человек держит корову, курочек. Понимаете?

Я кивнула.

– Я не трачусь на продукты, – продолжала Алина. – Ой, ой! Разболталась совсем. Что за печаль вас ко мне привела?

Я вынула из сумки фотографию и протянула ее хозяйке.

– Узнаете этих ребят?

– Конечно, – обрадовалась она, – друзья юности! Детство у меня было странное. У Крохиных была гигантская квартира на первом этаже. Владимир Николаевич служил кем-то в Министерстве образования. Эвелина Антоновна считалась домашней хозяйкой. В дом регулярно приходили комиссии и всегда пребывали в восторге. Апартаменты гигантские, у родителей своя спальня. Дети живут по двое в комнате. Дорогая мебель, все одеты-обуты, накормлены. Игрушки, книжки есть, в школу все ходят, хорошо учатся. Но никто из проверяющих не знал, что в кладовке, которая располагалась в самом дальнем углу коридора, был люк. Крышка поднималась, по лестнице мы спускались в подвал. Там находилась фотостудия. Маленьких девочек и мальчиков наряжали в разные костюмы и снимали. Нас причесывали как взрослых. Дети разыгрывали жанровые сценки: мальчик пастух, девочка принцесса, у них любовь, невинный поцелуй в щечку. Или малышка с кошкой сидит в кресле, а брат приносит ей коробку конфет. Все очень невинно, с легким намеком на сексуальность, с минимальным. Но советскому человеку, который жил в условиях полного молчания о сексе, даже такие наивно-пасторальные сцены казались развратными.

Рассказывать о съемках строго-настрого запрещалось. Отец часто повторял:

– Кто разболтает, что дома происходит, мигом отправится в детдом, да не в московский. Улетит на край Советского Союза, в Среднюю Азию, будет хлопок собирать. А там детей бьют, голодом морят.

Все очень боялись и молчали. Крохины нас не мучили, не били, с детьми хорошо обращались, но порядок был как в казарме. Вставали в шесть, зарядка, обливание холодной водой, завтрак. Старшие дети шли в школу, младшие в детский сад, после пяти вечера начинались съемки. Они длились часа два, потом было свободное время. Не надо думать, что нас эксплуатировали. Вовсе нет. Под софитами мы работали два, максимум три дня в неделю. У нас была возможность и поиграть, и почитать, и повеселиться. Правда, существовали ограничения. Ходить к кому-то из одноклассников в гости запрещалось, да мы и не рвались. А спать приходилось ложиться ровно в десять.

Когда я пошла в первый класс, Владимир Николаевич провел со мной беседу, объяснил, что учиться надо на четыре-пять. После окончания школы он меня в институт устроит. Но вуз и последующую прекрасную взрослую жизнь надо заработать. Как?

Алина шумно вздохнула.

– В подвале было еще одно помещение. Там стояли столы, шла игра в карты, в рулетку. Посетителей угощали вином, всякими закусками. Естественно, за деньги. Девочки служили официантками, мальчики разносили напитки. Одевали нас… М-да! По тем временам эротично, но сейчас так по улицам летом все ходят. Посетители вели себя прилично, никто к нам не приставал. Максимум что могли – ущипнуть, да и то редко. Собирались люди с деньгами, ставки были огромные, нам всегда давали чаевые. Эвелина Антоновна их забирала, говорила:

– Не надо тратить. Повзрослеешь, уйдешь от нас в самостоятельную жизнь, вот тогда и отдам то, что ты заработала.

Алина улыбнулась.

– Звучит странно, но все, что родители обещали, они выполняли. Когда я перешла в девятый класс, Владимир Николаевич сказал мне: «У тебя талант к языкам, поэтому ты пойдешь в институт учиться на педагога. А после получения диплома я устрою тебя в теплое местечко. Знание английского, немецкого, французского поможет найти хорошую работу и обеспечит тебя куском хлеба на пенсии. Когда не будешь работать в школе, вузе, репетиторством займешься». Он как в воду глядел. Когда я поступила в вуз, мне купили комнату в коммуналке. В те годы жилье не продавали, но Владимир Николаевич заплатил одинокой бабушке Нине Сергеевне. Та меня к себе прописала, завещала мне свою «двушку». Эвелина Антоновна помогла устроиться на новом месте, объяснила:

– Помнишь, как я чаевые забирала? Вот они куда пошли, на жилье. Теперь мы с мужем спокойны. Ты имеешь собственный угол. Не делай глупостей, и все у тебя сложится хорошо.

– Интересные люди, – не удержалась я от комментария, – использовали детей в своем нелегальном бизнесе, но не обижали их, даже обеспечивали квартирами.

Алина налила мне еще чаю.

– Странно, наверное, это звучит, учитывая, чем зарабатывали Крохины, но они честные люди. Да, они обманывали советское государство, продавали снимки детей, основали казино, где работали подростки. Но ребят никто не заставлял, не принуждал, не бил. С другой стороны, нежностей, объятий, поцелуев тоже не было. Нас связывали чисто деловые отношения.

– Вы с Полиной дружили? – поинтересовалась я.

– Мы жили в одной комнате, – протянула Алина. – Нет, дружбы не было. Крохины не поощряли шушуканье по углам, хождение за руку и все такое, девчоночье. Если кто-то из старших объяснял мелкому, как решить задачу, это приветствовалось. А вот если две девочки начинали сплетничать о третьей или общались в свободное время только друг с другом, это не одобрялось. Привязываться друг к другу не следовало. После того как нас выпустили в свободное плаванье, мы с Полиной встретились всего один раз. Случайно. В тот день, когда сделали фото, которое вы показали.





Глава 31




Алина опять взялась за чайник.


– Времена другие, теперь можно рассказать все честно. Обещая устроить приемную дочь на работу, Владимир Николаевич не лгал. Я приехала к нему после получения диплома, показала его. Крохин похвалил меня, угостил кофе, дал телефон некоего Геннадия Петровича. Велел звонить, пообещал, что Борзов меня устроит в хорошее место. Все так и получилось. Тихий такой старичок, а связи гигантские. Я стала переводчицей в одной из гостиниц «Интуриста». Оклад очень приличный, да еще гости из других стран всегда делали мне подарки. Брать их запрещалось, о том, что делали те, кого я водила на экскурсии или сопровождала в ГУМ-ЦУМ, следовало докладывать завхозу отеля. Но мои подопечные ничего ужасного не совершали, от меня не убегали, в гости к представителям интеллигенции не ходили. Обычные, как правило, обеспеченные граждане, которые по музеям ходили. Женщины мне дарили духи, косметику, одежду. Мужчины давали сигареты, жвачку. Совали доллары, вот деньги я никогда не брала, боялась, понимала, что за валюту можно сесть надолго. А у меня были другие планы. У Геннадия Петровича, моего благодетеля, был помощник Коля Фокин. Я знала, что Николай держит под пятой местных фарцовщиков. Чего греха таить, он мне нравился, несмотря на то что был моложе. Симпатичный, веселый, неглупый. С ним было о чем поговорить. И, в отличие от других парней, он не таскал местных проституток в укромный уголок. Ну, я и стала прихорашиваться, улыбаться ему. Коля вел себя безукоризненно, но на все мои сигналы не реагировал. Как-то раз мелкая пигалица Вероника, ей вроде лет тринадцать-четырнадцать тогда было, сказала:

– Зря стараешься. У Коляна есть девушка, он ее любит. Ничего тебе не светит.

Я возмутилась:

– Деточка, ты что себе позволяешь? У меня есть жених не чета Фокину. Я просто со всеми приветлива. И вообще кое у кого нос не дорос взрослым замечания делать.

Ника противно хихикнула.

– С Колей только время потеряешь. На Андрюху посмотри, он свободный.

Неприятная для меня ситуация вышла. Я себя потом отругала. Если даже мышь мелкая мой интерес к Фокину заметила, то, возможно, и остальным это видно. Надо вести себя иначе. И я стала улыбаться всем парням, с которыми Фокин работал.

– А почему фарцовщиков местная милиция не гоняла? – прикинулась я дурочкой.

Алина засмеялась.

– Ответ прост. Начальник отделения получал мзду. Да все знали, чем Фокин занимается, почему он постоянно между отелями, где интуристы живут, снует. Коля ухитрялся и яблочко съесть, и козу доить. Он отчислял процент менту и докладывал «завхозу» все, что узнавал про туристов. Впрочем, и вся обслуга гостиниц стучала. О! Яков Петрович! Вспомнила я, как «завхоза», а на самом деле кагэбэшника звали. До смешного доходило. У Якова дочь оканчивала школу, на выпускной бал надо было нарядиться. В магазинах жук и жаба. Девочка-отличница вся в слезах. Ну, нет у нее красивой одежды. И Коля принес Якову роскошный набор: туфли, сумку, платье, сережки. Яша чуть в обморок от счастья не рухнул. Служба службой, а родной ребенок отцу дороже всего. Нормально все шло до того дня, как беда стряслась.

Алина сделала глубокий вдох.

– Яша ушел на пенсию, вместо него прислали нового «завхоза», молодого, со злыми глазами. Народ притих. Один Леня, портье, высказался: «Не надо дрейфить, люди. Ща новый веник пару месяцев пометет, потом устанет, захочет американских сигарет, жене наборчик с косметикой. Как раньше заживем». В тот день в обед я вышла покурить, смотрю, Коля идет с фотоаппаратом. Он мне крикнул:

– Алинка, хочешь сразу свой снимок получить?

Я удивилась:

– Где ты его возьмешь?

Фокин в ответ:

– Просто постой с ребятами.

Щелк, щелк, вылезла карточка. Я очень удивилась. И тут Вероника, крыска наглая, мне шепчет:

– Помнишь, я говорила тебе про девушку Коляна? Вон она стоит. У скамейки.

Я повернулась и не удержалась от возгласа:

– Полина!

– Возлюбленной Николая была ваша бывшая соседка по комнате? – уточнила я.

– Она самая, – подтвердила Алина. – Поля вовсе не обрадовалась, когда меня увидела. Холодно со мной беседовала, Николаша к ней не приближался. Но они с ним такими взглядами обменялись, что слов не надо. Все было ясно. Поля потом быстро ушла. Но…

Алина замолчала.

– Но?.. – повторила я.

– Не хочется выглядеть сплетницей, – замялась хозяйка.

Я демонстративно вынула из сумки кошелек.

– Вам крышу починить надо. Когда я подъехала к дому, обратила внимание, что часть ее отсутствует, пленкой покрыта.

– Верно, – вздохнула Алина, – дорого, однако, просят за работу. И материал не копеечный.

– То, что вы расскажете, дальше меня не уйдет, – пообещала я.

– Да ничего конкретного я не сообщу, – замела хвостом хозяйка, – я могла ошибаться. В голову чушь лезла.

– Готова выслушать любую ерунду, – сказала я.

– Много лет прошло, – вздохнула Алина, – никому уже плохо не будет от моих слов. Эвелина Антоновна всегда хорошо, но скромно одевалась. Никаких дорогих или импортных вещей у нее не было, французскими духами она не пользовалась. И драгоценностей вроде не носила. В ушах у нее висели самые обычные золотые сережки, без камней. Такие любая работающая москвичка могла себе позволить. Единственная вещь, которая выделялась на общем фоне, – медальон на цепочке. Он был сделан в виде за́мка, необычная вещь. Эвелина ее хранила в шкатулке, которую держала в супружеской спальне. Один раз я заболела, да так, что пришлось «Скорую» вызывать. Врачи решили капельницу поставить, а я впала в истерику, рыдала, не давала руку, меня от стресса стошнило. И тогда Эвелина сняла с шеи украшение и пообещала: «Если ты перестанешь плакать, покажу тебе, какой у медальона секрет, и угощу тебя шоколадкой». Сладким нас не баловали, а тайна замка меня заинтересовала. Я мужественно выдержала капельницу, получила шоколад, и Эвелина открыла «замок». Оказалось, что у него откидывается верх, а внутри была невиданная красота. Большой голубой кристалл, который окружали мелкие красивые камешки. Мне разрешили подержать и даже примерить украшение. Крохина предупредила: «Никому о секрете не рассказывай. Бижутерия недорогая, из серебра, а внутри просто красивое ограненное стекло. Но для меня эта вещь очень ценная, потому что является подарком моей покойной любимой свекрови». И вдруг! Я этот замок увидела на шее у Полины. Правда, мельком. На бывшей воспитаннице Крохиных была симпатичная блузочка на кнопках. Во время нашего короткого разговора Полина чихнула, несколько верхних кнопок расстегнулись. Я увидела медальон, очень удивилась и не удержалась от вопроса:

– Эвелина тебе подарила свою ювелирку?

Полина на секунду растерялась, быстро застегнулась, потом спросила:

– Какую?

Я показала на ее шею.

– Ту, что висит у тебя на цепочке.