Царица парижских кабаре

Именины принцессы Монако. Потомки «Пиковой дамы». Не открывшийся «Русский павильон» в Монте-Карло и… закрывшийся в Париже





Однажды собралось как-то особенно много знатных людей: португальская маркиза де Кастежа, португальская виконтесса Анна Лиотти, жена президента Индонезии Деви Сукарно, много других знаменитостей, хорошо известных в Париже.

В конце зала большой стол занимал князь Голицын со спутниками. Напротив – стол принцессы Монако Каролин, с ней пришли ее сестра Стефани, свита, Карл Лагерфельд и еще несколько известных людей. Все они были приглашены одним из парижских антикваров, который давал обед в честь принцессы, – был день ее ангела.

Стол засыпан подарками – ожерельями, браслетами, шарфами – и цветами. «Дом Периньон» шипел в хрустальных бокалах, икра искрилась, настроение у всех было прекрасное. Бал начался, играл скрипач, потом на нашей небольшой эстраде пели под гитару (у меня тогда выступал бывший московский актер Алеша Булатов). Так длилось до половины двенадцатого. После этого, как всегда, было объявлено: «А теперь… Людмила!»

Я начала петь. Обыкновенно в зале в эту минуту наступала тишина. Но принцесса Каролин и Лагерфельд продолжали разговаривать.

Послышалось строгое: «Шшш…» – князь Голицын призывал гостей к молчанию.

Но – Каролин продолжала говорить с Лагерфельдом.

И тогда князь громко сказал: «В России все молчат, когда поют известные певицы!»

Тут на минуту действительно онемели все. Включая меня.

Сказать, что возникла общая неловкость, – это ничего не сказать.

Я, чтоб изменить атмосферу в зале, отошла от рояля, спустилась к гостям и стала петь: «Не слышны в саду даже шорохи…» – то, что знали и любили все. «Пойте с нами, принцесса… как всегда!» – сказала я Каролин. Она холодно ответила: «Мне приказали молчать». Я засмеялась: «Ну нет… поем!»

Когда я окончила номер, антиквар с бешенством в голосе приказал: «Счет! Вы испортили именины принцессы и мой праздник! Я это припомню! Счет!»

Я была в ужасе. Когда они уходили, я сказала: «Принцесса, ведь это князь Голицын, его матушка с вами хорошо знакома». Каролин ответила: «В таком случае надо было представиться».

Больше Каролин у нас не бывала.

И дело пострадало: мы с Джонни собирались, именно по желанию принцессы, вскоре открыть еще один «Русский павильон» в Монте-Карло. Хотели сами переехать из Парижа туда, на Лазурный берег. Уже мечтали о мягком климате Средиземноморья.

Рыцарский поступок князя Голицына свел на нет наши планы.

Конечно, Патрику Голицыну было от кого унаследовать несгибаемый дух. Тут нельзя не вспомнить историю его бабушки Ольги. Она была необыкновенная дама!

Ольга в России, еще до революции, вышла замуж за американца, представителя фабрики швейных машин «Зингер» в Москве. Однажды на каком-то московском балу она встретила очаровательного француза и, танцуя с ним, сказала: «Когда я приеду в Париж – я вам позвоню».

Прошло несколько лет. Началась революция. Ольга испытала все ее ужасы, потеряла мужа. Одна, с маленькой дочерью, без капиталов, решила бежать куда глаза глядят. Была в Японии, в разных других странах – и наконец оказалась в Париже. Будучи очень умной женщиной, она сохранила номер телефона милого француза, который так хорошо танцевал вальс.

Позвонила ему: «Помните Москву и меня?» – «Конечно». Ольга сказала: «Я хочу встретиться с вами по очень важному для меня делу. Я хочу продать мое жемчужное колье. У меня совсем нет денег, а мой муж умер».

Мсье Лигони, владелец крупнейших магазинов в Париже, купил у нее колье и, прощаясь, спросил: «Не хотите ли позавтракать со мной через несколько дней?»

Они встретились в ресторане. Выбрали рыбу и белое вино.

Разделав рыбу, Ольга замерла от восторга: внутри лежали ее жемчуга.

Мсье Лигони не мог получить развод, так как вел дело вместе со своей женой. Поэтому Ольга в Париже, еще до войны, вышла замуж за князя Бориса Голицына. После смерти мадам Лигони, через полвека после завтрака в Париже и еще больше – после тура вальса в Москве, Ольга, также овдовевшая, и ее «милый француз»… обвенчались!

И впереди у них еще были долгие счастливые годы! Я нередко видела эту пару в «Русском павильоне»: Голицыны-Лигони праздновали у меня все семейные торжества. Мсье Лигони, как правило, говорил: «Какой невкусный борщ! Дайте-ка еще тарелку!»

Свой последний прием на сто человек Ольга Голицына-Лигони устроила не так давно, в свой 103-й день рождения. Мэр Версаля вручил ей золотую памятную медаль.

Она была в этот день в белом платье – стройная, прямая, красивая. И в полном рассудке, в здравом уме: узнала каждого из гостей и каждому сказала какую-то любезность!

Почему-то хочется упомянуть еще вот о чем: Борис Голицын, муж Ольги, насколько я слышала, происходил из той же ветви рода, что и знаменитая княгиня Наталия Петровна Голицына, прототип Пиковой дамы…

Все же я до сих пор жалею, что мы так и не открыли «Русский павильон» в Монте-Карло. Мы с Джонни очень полюбили этот город, часто ездили туда на уик-энды, снимали квартиру в «Колумбиа Палас» на авеню принцессы Грейс. Однажды увидели, что рядом продается квартира. Решили осмотреть.

Я пришла в восторг: это было именно то, чего мы хотели!

Я сказала агенту: «Покупаем! Сейчас мы должны уехать в Париж, но через два дня я вам позвоню, и мы все устроим».

Увы! Я действительно позвонила ему через двое суток, но агент смущенным голосом сказал: «Извините, квартира продана».

Я и расстроилась, и рассердилась, и не могла понять, почему так вышло. Но прошло несколько месяцев, мы были приглашены на прием в «Отель де Пари» и зашли в знаменитый бар отеля. Там ко мне вновь подошел агент из Монте-Карло – очень элегантный! – и сказал: «Я виноват перед вами, мадам Лопато, но вы так хвалили эту квартиру, так восхищались, что я не выдержал и купил ее сам. Еще раз прошу простить».

Ну что я могла сказать! От обиды хотелось плакать.

К счастью, тут подошел князь Юрий Трубецкой, человек, прекрасно известный в Монте-Карло (он был женат на американской миллионерше и устраивал у себя на вилле великолепные празднества, а его брат имел в Париже картинную галерею, занимался новыми талантливыми художниками, такими, например, как Поляков): «Выпьем – вы, Джонни и я! Вы сразу успокоитесь…»


Я, конечно, успокоилась. Но в глубине души – мне жаль до сих пор.

Мы продолжали ездить в «Колумбиа Палас», жили на самом берегу, мимо нашей террасы проходили морские пароходы и яхты с белыми парусами.

Рядом были Музей кукол, летний театр, чуть подальше – синема на открытом воздухе, в конце авеню – знаменитый пляж «Спортинг Клуб».

Монте-Карло – особое место. Или вы его любите, или нет. Там меньше зелени, чем в других городах Лазурного берега, но больше всяческих удовольствий и удобств (и казино – самое знаменитое в мире!).

Неслучайно наследником дягилевских традиций стал «Русский балет Монте-Карло». И приятно, что русские традиции Монте-Карло продолжают теперь концерты с участием Мстислава Ростроповича и школа русского балета Марики Безобразовой.

А я продолжаю думать: в этом пестром, теплом городе наша судьба сложилась бы по-другому.

Но – мы остались в столице. А Париж слезам не верит.

Наши вечера в новом ресторане длились без малого десять лет, пока Джонни не сказал: «Хватит. Мы устали. Мне уже не хочется продолжать. Давай отдохнем».

Через три месяца истекал контракт на аренду. Мне хотелось его продлить. Но Джонни стоял на своем…

Я загрустила.

В этот момент история ресторана и наша судьба сделали новый крутой поворот.

За тридцать пять лет, что мы держали ресторан, у нас были разные поставщики продуктов и напитков. Но рыбу, семгу и икру все эти годы поставляла одна и та же фирма Петросянов. Мы их ценили, они нас ценили, все повторяли, что мы для них лучшие клиенты из всех русских рестораторов Парижа.

Когда я предупредила их, что через три месяца мы уходим на покой по желанию Джонни, эти солидные дельцы взволновались: «А почему бы вам не работать с нами? Станем партнерами. Мы будем заниматься всем, а вы останетесь хозяйкой дома, как и прежде».

Тут уж заволновалась я: мне хотелось сохранить «Русский павильон».

Джонни предупреждал меня: «Они очень странные люди». И мсье Тома, хозяин нашей залы, сказал: «Людмила, вы знаете, что я всегда с вами, но с этой фирмой надо подписать контракт, в котором все будет четко оговорено. И не увлекайтесь: это опасные люди, они даже судились с собственным братом!»

Я не обратила на эти предостережения внимания.

До контракта с мсье Тома они подписали контракт со мной. Я получила задаток в 50 000 франков, чтобы привести в порядок ресторан и заплатить служащим, которых не стали увольнять, так как у нас был очень хороший персонал. Мы починили кондиционер, почистили бархат, отремонтировали стулья и сменили кресла в баре.

Но когда Амед Петросян пошел к мсье Тома продлевать договор на аренду, тот попросил большую гарантию. Петросян начал шуметь. Мсье Тома объяснил, что это страховка, так как он не уверен в репутации этих людей.

«Тогда будем судиться!» – сказал Петросян.

Через несколько дней их сестра, дородная красавица Кети Петросян, пригласила нас на открытие испанского ресторана «Дорада». Пили шампанское, ели дораду, и она заявила, что ресторан у мсье Тома открывать мы не будем, так как он «слишком любит деньги», мы найдем что-то другое, лучше.

Время шло. Мы устроили прощальный вечер и сказали всем «до скорого».

Когда ресторан был уже закрыт, Эльдар Рязанов и Игорь Бортников попросили меня устроить вечер, который был снят в виде документального фильма «Княжеское гнездо». Съемки велись в салонах русского посольства. Эта встреча была похожа на те, что назывались «В гостях у Людмилы Лопато». И фильм потом несколько раз прошел по российскому телевидению.

Но, по-моему, я в этом фильме была скучна…

Мы продолжали жить в нашей квартире на авеню Георга V, иногда ездили отдыхать в Монте-Карло или в Довиль. На Пасху, Рождество, старый Новый год часто устраивали приемы – наши верные клиенты теперь чувствовали себя нашими давними друзьями и приходили в дом.

Были и другие радости: помню, как во Флоренции выходила замуж моя юная родственница Аннушка, дочь польского посла в Анкаре. Было великолепное венчание, церемония в главном зале Палаццо Веккьо, прием на триста человек в семисотлетнем замке Сан-Карло-аль-Монте в Сеттиньяно. Замок принадлежал родителям Аннушки, Манусу Зайончковскому и Миле Лопато. Звезды сияли в ночи, светлячки раскинули сеть огоньков в душистом воздухе ночной Флоренции.

Аннушка и ее жених венчались в канун Иоанновой ночи, праздника Рождества Иоанна Крестителя. В России она зовется Купальской, и все русские дети когда-то знали, что в эту ночь в воздухе должны вести хороводы светлячки. Оказалось, такое поверье существует и в Польше, и в Тоскане.

И оно сбылось: у Аннушки на свадьбе все светлячки Сеттиньяно устроили живую иллюминацию из голубых и изумрудных огней, просто воздушный балет!

Это было дважды прекрасное предзнаменование для свадьбы в Тоскане: ведь Иоанн Креститель – святой покровитель Флоренции.

Я всегда очень любила Флоренцию. Первый раз была там еще девочкой, с мамой и братом Володей. Потом мы с Джонни ездили в Тоскану несколько раз…

Помню еще – из событий этих лет – выставку картин Зинаиды Серебряковой в русском посольстве. Работы были, конечно, из парижского собрания семьи Серебряковых, а устроила выставку Женя Флавицкая. Успех был большой.

Петросяны тем временем продолжали показывать мне разные рестораны, которые нам не подходили. В один прекрасный день пришел завтракать мой адвокат, мсье де Мулен (весьма опытный юрист, адвокат компании по производству самолетов «Конкорд») и сообщил: «Петросян подал на вас в суд. Думаю, это нехорошо».

Я-то полагала, что ситуация разрешится по-дружески. Моя ошибка была в том, что я вовремя не реагировала на советы адвокатов. Дела с Петросяном кончились и в самом деле нехорошо, плохо, просто отвратительно, о справедливости не стоит и говорить. Мы были обобраны! Это стоило здоровья Джонни. У мсье Тома, хозяина нашей залы, после этого шесть месяцев длились сердечные припадки. Заболела и я: надолго впала в депрессию.

По решению суда Петросяны забрали у меня большую часть моей коллекции картин и другого ценного имущества. Картины эти выставлены теперь в зале их ресторана в Париже.

Была бы я менее настырной, согласилась бы отдать им ту сумму денег, которую они уже вложили в наш общий проект, – я бы спасла и картины, и все ценности.





Комментарии