Час расплаты

– Мы про кадетов, – ответила Рут, показывая бокалом на четверых молодых людей, которые о чем-то оживленно разговаривали. – Напасть кадетов.

– А мне кажется, это напасть поэтов, – заметил Габри.

– Ой, ладно.



– Что мы ему скажем? – спросила Хуэйфэнь, потянувшись за ломтиком картофеля, хотя чувствовала, что ее уже подташнивает и желудок набит полностью. Господи, последний кусочек явно был лишним. – Уже почти семь. Он может появиться в любую минуту. Вот черт!

В окне мелькнул свет фар.

– Приехал.

Яркий свет выхватил из полумрака их лица, и тут Рейн-Мари поняла, что имела в виду Клара. На лице Хуэйфэнь была тревога. Натаниэль определенно побаивался. Жак словно принял защитную стойку и подыскивал оправдания.

А Амелия казалась отстраненной. Как будто знала, что случится. Давно этого ждала, целую жизнь. А может, и дольше.

Она казалась старой. И очень-очень молодой.

Она немного напоминала юношу с витражного окна.

И немного напоминала лицо с портрета в мастерской Клары. Рейн-Мари удивленно посмотрела на подругу.



Жан Ги и Изабель вышли из машины. Снег, весь день таявший на солнце, опять стал подмерзать.

– Соку будет много, – сказал Жан Ги, постукивая на морозце перчаткой о перчатку.

Он повернулся и посмотрел на вершину холма, где появились автомобильные фары, горящие, как глаза.

– Хороший год для кленового сиропа, – сказала Изабель. – На этих выходных мы везем детей в cabane à sucre[59].

Жан Ги почувствовал прилив необыкновенной радости, словно свежее дыхание на лице. На следующий год они с Анни повезут своего ребенка в кленовый сахарный домик на ежегодный праздник варки кленового сахара. Они возьмут напрокат лошадь с санками и поедут вглубь леса, к сахарному домику. Будут слушать скрипку, смотреть, как танцуют люди, есть яйца, бекон, печеные бобы и сладкий, липкий tire d’érable, вареный кленовый сок, который выливают на весенний снег и превращают в тянучку. А потом накручивают на прутик, как леденец на палочке.

То же самое и он делал ребенком. Это была традиция, часть их patrimoine. Они передадут ее детям. Его и Анни сыну или дочери.

Он посмотрел на бистро и увидел кадетов, тоже чьих-то сыновей и дочерей, уставившихся на них.

И почувствовал непреодолимую потребность защитить их.

– Он уже здесь, – сказала Изабель, и Жан Ги повернулся.

Сразу за машиной, на которой приехали они, остановилась другая машина. Из нее вышли заместитель комиссара Желина и Арман Гамаш. Желина направился к ним, хрустя подошвами по недавно схватившемуся ледку, а Гамаш остановился, запрокинул голову и посмотрел в вечернее небо.

А потом опустил голову и взглянул на Жана Ги.

И в этот момент Жан Ги понял, что чувствовал старший инспектор Гамаш все те годы, когда возглавлял отдел по расследованию убийств и командовал молодыми агентами.

И терял этих агентов, пока потери не стали слишком большими. Пока его сердце не разлетелось на множество кусков, которые пришлось собирать заново. Когда это случилось, он переехал сюда. Чтобы обрести покой.

Но месье Гамаш обменял свой покой на безопасность кадетов. Он оставил дом, чтобы вычистить академию, чтобы следующие поколения молодых агентов могли дожить до седых волос. И в один прекрасный день уйти в отставку, обрести свой собственный мир и найти радость во внуках.

Жан Ги Бовуар смотрел на приближающегося Армана Гамаша и ощущал непреодолимую потребность защитить его.

Он тут же опустил глаза и уставился себе под ноги, смиряя эмоции.

«Гормоны, – подумал он. – Чертова беременность».



В машине Гамаш и Желина говорили о разных мелочах, потом разговор иссяк, и каждый остался наедине с собственными мыслями.

Поль Желина понятия не имел, что происходит в голове Гамаша, сам же он был занят своими находками. Обдумывал, что они означают. И как их можно сделать актуальными и полезными.

Весь день он собирал информацию о Мишеле Бребёфе и Армане Гамаше. Занятие почти что археологическое. Раскопки и грязь. И обломки вещей.

Желина думал, что Бребёф и Гамаш познакомились в академии, деля комнату на двоих, но скоро выяснилось, что он ошибался. Их дружба началась в детстве, на улицах Монреаля. Они были соседями. Ходили в один детский сад, играли за одну команду, знакомились с девушками и вчетвером ходили на танцы. Шесть месяцев провели в путешествии по Европе, после чего поступили в академию. Вместе.

Надолго они расставались только однажды, когда Арман Гамаш уехал в Кембридж изучать историю. Тогда-то он и выучил английский. Бребёф остался здесь и поступил в Университет Лаваля в Квебек-Сити.

Они были друг у друга шаферами на свадьбах, затем стали крестными отцами детей.


Мишель Бребёф преуспел в Квебекской полиции, быстро дослужился до суперинтенданта. Стал претендентом на пост старшего суперинтенданта.

Арман Гамаш быстро дослужился до старшего инспектора отдела по расследованию убийств, и его подразделение стало одним из лучших в стране.

А потом его продвижение вверх застопорилось. Он видел, как продолжается возвышение его лучшего друга.

Но не чувствовал ни капли зависти. За пределами службы они оставались близкими друзьями, а на работе были доброжелательными коллегами.

Они жили бок о бок. Пока две дороги – личная и профессиональная – не пересеклись. А потом покатились вниз. Быстро покатились.

До Армана Гамаша доходили слухи о том, что в Квебекской полиции не все в порядке. Скандалы, конечно, всегда случались. Злоупотребления служебным положением. Но в таких случаях старшее начальство, включая Бребёфа, быстро принимало меры.

Однако это было что-то другое. Такое огромное, что его и не разглядеть, в масштабах, не поддающихся осознанию.

Поначалу Гамаш не обращал внимания на слухи. Они приходили по неофициальным каналам и нередко от людей, у которых имелись свои причины чернить Квебекскую полицию.

Но потом что-то привлекло его внимание, и он начал тайное расследование.

Началось все на северных территориях. Среди племен кри и эскимосов. В отдаленных районах, куда почти невозможно было проникнуть. И понятно почему.

Как ни старался Гамаш, подтвердить слухи не удавалось.

До тех пор, пока однажды днем на скамейке близ «Шато Фронтенак»[60] в Квебек-Сити он не встретил старуху из индейского племени кри. Ее соплеменники несколько месяцев собирали деньги, чтобы отправить ее на юг поговорить с вождями. Рассказать им об избиениях и убийствах. О пропавших людях. Их положение стало настолько ужасным, что они наконец решили довериться белым властям.

Но никто ее не слушал. Никто даже в дверь ее не впустил.

И тогда она села на скамейку. Уставшая, голодная, без денег и надежды.

Но тут к ней подсел крупный человек с добрыми глазами. И спросил, не нуждается ли она в помощи.

Она рассказала ему все. Все. Не зная, кто он. Выбора у нее не оставалось. Он был последним домом, последним ухом, последней надеждой.

Он выслушал и поверил ей.

Так началась схватка, которая длилась не один год и привела к двери того человека, которому Гамаш доверял, как самому себе.

К двери Мишеля Бребёфа.

Порча, однако, зашла еще глубже, и все закончилось катастрофой. Но не в таком масштабе, как было бы, если бы не вмешался Арман Гамаш.

Бребёфа изгнали, а Гамаш ушел в отставку, потерял работу и чуть не потерял жизнь.

Желина знал, что та борьба еще не закончилась.

Квебекскую полицию вычистили, но порча осталась в академии. Тренировочной базе жестокости и коррупции.

Болезнь, которая разъедала Квебекскую полицию, и последующие события стали хорошо известны общественности. Средства массовой информации были беспощадны, рассказывая о том, что происходило в полиции.

Желина заинтересовался тем, что так и осталось тогда неизвестным, – личной жизнью участников тех событий.

Он копал и копал целый день. Пока не закопался в грязь.

Несмотря на профессиональную продажность, личная жизнь Мишеля Бребёфа казалась незапятнанной. Он женился. В семье появилось трое детей. Он состоял в разных клубах.

Бребёф был идеальным мужем, отцом и дедом. Но его личная жизнь разрушилась, когда стала известна степень его служебной деградации. Жена ушла от него, между ним и детьми образовалась трещина, которую не удавалось заделать.

Но у грязи, которую нашел офицер КККП, был другой источник.

Не Бребёф. А Гамаш.

Желина обнаружил это, когда копнул достаточно глубоко личную жизнь Армана Гамаша и отыскал несколько строчек в давно позабытых документах. Слова распрямились и преобразовались. И сошли со страницы. В настоящее.

Прямо в руки человека, которого поставили наблюдать за беспристрастностью следствия.



– Косяк рыб, – прочла Мирна в справочнике, улыбаясь и весело покачивая головой, потом подняла глаза и увидела Армана и других.

Рейн-Мари поднялась, чтобы встретить мужа.

– Мы играем, – объяснила она. – Именуем группы животных.

– Начали с попытки найти коллективное имя для группы кадетов, – сказала Мирна, показывая на четверку молодых людей.

– Я думаю, это мрак кадетов, – сказала Рут.