Черно-белый цветок

Я покачала головой.

– Я думала, что это фото… Не скажешь, что картина, вы поймите правильно – я просто не представляю, как так можно нарисовать!

– Вы, наверно, не видели работы Шилова? – спросила Настя. – Думаю, что нет. Так вот, когда я была в его художественной галерее, то не сразу поняла, что это висят картины. От фотографий не отличишь. Тоже поразилась тогда – рисуют же люди! Я-то привыкла, что живопись – это смелые мазки, игра цвета, буйство красок… А тут – настоящие люди, и все! Но знаете, походив по залам, я уже перестала так удивляться. Ну картины, ну люди – как-то скучно стало. Нет ни намека на собственный взгляд художника. Они точно фотографии, эти портреты. То же самое можно сделать, если сделать снимок и распечатать его на холсте. Честно говоря, я не считаю это искусством, хотя Шилов – гениальный художник.

– Но… но вы же тоже рисуете так, как будто фотографию делаете! – заметила я.

– Увы, – вздохнула Настя. – Я это делаю для заказчиков. Сами посудите, кто захочет увидеть себя в стиле авангардистских художников? С зелеными тенями под глазами и красными пятнами на лбу? Конечно же, люди хотят получить реалистичный портрет, никого не интересует, как видит натуру сам художник!

– Ну, пятна на лбу – это перебор, – я пожала плечами. – Мне тоже не хочется, чтобы вы нарисовали меня с пятнами…

– Вот видите! – улыбнулась художница. – Я выполняю лишь то, что требует от меня заказчик, не более. Буду очень удивлена, если кто-то попросит меня нарисовать портрет так, как хочу я. Такое разве что в книжках бывает!

Я листала каталог, вглядываясь в портреты-фотографии. Настя оказалась права – просмотрев несколько работ, я уже перестала восхищаться мастерством художницы. Создавалось впечатление, что я попросту разглядываю чей-то семейный фотоальбом с огромным количеством родственников и знакомых. Однако я демонстрировала искренний восторг при взгляде на каждую работу Анастасии.

Перевернув очередную страницу, я внезапно увидела совершенно другой стиль работы. На фотографию изображение совершенно не походило – оно было выполнено черным карандашом, как-то небрежно, будто Настя выполняла быстрый набросок. Но я сразу узнала это худое лицо, его черты были мне очень знакомы, и я догадалась, кого изобразила художница.

– А это тоже на заказ? – удивилась я.

Юманова отрицательно покачала головой.

– Нет, это так. Для себя. Человек, которого я здесь нарисовала, не знает об этом портрете.

– Мне кажется, что в этом рисунке чувствуется больше души, – заметила я. – Как будто… Как будто этот человек вам очень дорог. Скажите, это ваш родственник? Может, жених или муж?

– Нет, у меня нет ни мужа, ни жениха, – немного грустно возразила Настя. – Но вы правы. Этот человек долгое время был мне очень дорог. Не думаю, что вам будет интересна эта история.

– Как раз наоборот! – живо заверила я девушку. – Вот смотрите, по картине ведь можно рассказать о настроении художника? Предыдущие портреты, они и правда какие-то слишком парадные. А этот – в нем есть особая жизнь. Какая-то история, тайна! Ведь правда?

– Правда, – нехотя кивнула головой моя собеседница.

Я продолжала:

– Наверно, я ошибусь, но если что, не обижайтесь, хорошо? Мне кажется, что этот человек любит вас и вы тоже к нему неравнодушны. Но по портрету видно, что, когда вы рисовали, вам было грустно. Может, вы вынуждены были расстаться с ним и нарисовали портрет по памяти?

– Мне не очень хочется говорить об этом, – начала Настя. – Но ладно, дело прошлое. Да, вы правы, раньше мы были очень близки с этим мужчиной. Я знала его с детства, учились мы вместе. Потом встречались. Хотели пожениться. А потом он женился. Но не на мне, а на другой женщине.

– Простите… – сочувственно пробормотала я, еще раз рассматривая портрет Мещерякова. – Но… у меня ведь подобная ситуация. Правда, от моего бывшего молодого человека у меня осталась дочь… С вами тоже подло поступили, ведь так?

– Нет, почему подло? – пожала плечами Настя. – Павел, так зовут этого мужчину, женился на другой. В принципе, любой порядочный человек на его месте поступил бы так же. Точнее, он мне изменил, это да. Но девушка, с которой… на которой он женился, была беременной. Я не стала им мешать – не хочу, чтоб из-за меня были несчастны другие люди. Мы спокойно поговорили с Павлом и расстались. Думаю, что у него все хорошо, и он счастлив с той… с другой. И с их ребенком.

– Ужасно… – сказала я. – Простите, что я заставила вас вспоминать все это…

– Ничего страшного, – успокоила меня Настя. – Но рисунок я сохранила на память. И как образец графики.

– Но неужели вы не хотели отомстить ему? – удивилась я. – Ведь он предал вас, раз закрутил роман с другой женщиной!

– Месть – слишком холодное для меня блюдо, – грустно улыбнулась художница. – Понимаете, я не считаю, что, сделав больно другому человеку, получишь счастье. Наоборот. Да и потом, все, что ни делается, все к лучшему. Я вот нашла себе работу, даже две. У меня есть заказчики на портреты, родители живы. А чего еще можно пожелать?

– А как же личная жизнь? – удивилась я. – Муж, дети…

– Я верю, что еще найду свое счастье. Всему свое время, надо только набраться терпения и ждать… Может, это и глупо, но всегда приятнее надеяться на лучшее, нежели считать, что ничего хорошего в жизни не произойдет.

– Вы уникальный человек! – заметила я. – Мало того что спокойно расстались с этим Павлом, так еще и счастья ему желаете! Это настоящая редкость…

– Спасибо за комплимент. – Настя вновь улыбнулась. – Но вы попробуйте относиться к жизни так же. Понимаю, вам обидно – у вас ребенок от мужчины, который вас бросил, но попробуйте отпустить его и просто пожелать ему счастья. Вот увидите, вам же станет легче жить!

Настя говорила искренне, но я не спешила вычеркивать ее из круга подозреваемых. Я повидала немало преступников, которые убедительно вещали про любовь к ближнему и мир во всем мире, но при этом искусно скрывали кровожадные убийства и аморальные поступки. Мне нужны были доказательства, факты, что Настя не причастна к похищению Юли. Пока у меня были только слова девушки, не спорю, весьма правдоподобные. Но лжет она или нет, оставалось до сих пор не ясно.

– Кстати, вы определились с выбором материала и техники портрета? – поинтересовалась она. – Что вам больше понравилось?

– Наверно, это, – я ткнула пальцем на набросок Мещерякова. – Настя, а вы с ним общаетесь? Извините за нескромный вопрос, но ваши слова произвели на меня сильное впечатление…

– Нет, – покачала головой девушка. – Я иногда захожу в гости к его маме, Анне Петровне. Ей очень одиноко одной, хотя она молодец, держится бодро. Ходьбой вот увлеклась, здоровый образ жизни ведет. Но я вижу, что она скучает по сыну и по мужу… Олег Владимирович умер, очень хороший человек был. Мне его очень жаль. И ее. Анна Петровна и внучку любит, но говорит, что редко с ней видится.

– А почему?

– Сложно сказать… Я стараюсь общаться с Анной Петровной на отвлеченные темы, чтобы как-то ее подбодрить. Не говорить о проблемах. Например, мы с ней кулинарные рецепты обсуждаем, книгами обмениваемся. Я, как и она, люблю читать, только времени сейчас на это нет. Встречаемся-то в лучшем случае раз в неделю, я Анне Петровне интересные книжки приношу. Она классику любит, но и сейчас пишут неплохие романы. Не поверите, но я даже не помню, как зовут ее внучку – все время с женой Павла путаю. Помню, что одна Оля, а другая Юля, естественно, вспоминаю во время разговора с Анной Петровной. А потом снова забываю…

– Вот как… – протянула я. – И внучку этой Анны Петровны ни разу не видели?

– Нет. Я не хочу встречаться с Павлом, с его семьей. Я им желаю добра и счастья, но общаться с ними выше моих сил. Думаю, это понятно.


Я чувствовала, что Настя хочет завершить наш разговор – она еще раз спросила меня про размер портрета и сроки его выполнения. Я пообещала принести ей фотографию себя и моей вымышленной дочки – скоро я, похоже, сама поверю в существование своей трехлетней малышки, слишком часто я про нее рассказываю… Настя назвала мне цену портрета, а потом вежливо объяснила, что завтра ей рано идти на работу, а сегодня уйма разных дел. Другими словами, «уважаемая Татьяна Иванова, было с вами приятно пообщаться, но не желаете ли вы откланяться?». Я не стала навязывать Насте свое общество, пожелала ей приятного вечера, и мы распрощались.



Когда я покинула квартиру бывшей девушки Мещерякова, было около восьми часов вечера. Я прикинула, что детские сады работают до семи часов, а потом дошкольные учреждения закрываются. Насколько мне известно, днем безопасность детишек обеспечивает охранник от специализированного учреждения, с которым у детского сада заключен договор. Но так как в садике, который посещает Юля, не предусмотрено круглосуточное пребывание детей, то, скорее всего, сейчас здесь дежурит сторож-пенсионер. Сомневаюсь, что у меня возникнут с ним проблемы. Возможно, наличие ночного сторожа и вовсе не предусмотрено и руководство полагается на камеры да кодовую дверь. Как бы то ни было, я решила повторно посетить детский сад номер сто семь.

По пути на улицу Гоголя я остановилась возле кафетерия, где купила себе кофе. Неизвестно, как долго продлится мой рабочий день, что-то подсказывало мне, что домой я попаду не скоро. Таков мой метод работы – делать все возможное как можно скорее, дабы поймать преступника в рекордно короткие сроки.

Я быстро выпила крепкий эспрессо и продолжила свой путь. Доехала до садика быстро, сегодня мне просто несказанно везло на чистые, свободные от машин дороги. Припарковала машину на некотором отдалении от здания дошкольного учреждения – чтобы разведать обстановку. В моей машине всегда имелся черный пакет с маскировочным костюмом – париком и спортивной курткой, которые меняли мой образ до неузнаваемости. Очень скоро из высокой длинноволосой блондинки я превратилась в невзрачную брюнетку с короткой стрижкой. Спортивная куртка удивительным образом трансформировала мою фигуру, сделав меня как будто ниже ростом и плотнее, чем есть на самом деле. Я быстро посмотрелась в зеркало, для полноты образа надела большие очки в черной оправе, а на голову натянула черную шапочку. Проверила, со мной ли мои незаменимые отмычки, на всякий случай повесила на пояс кобуру с пистолетом Макарова, которую куртка скрыла полностью. И только после этого вышла из машины.

На улице было темно, в некотором отдалении тускло горел лишь старый невзрачный фонарь. Возникало ощущение, что я нахожусь не в центре города, а где-то на окраинах Тарасова, окрестности казались нежилыми и заброшенными. И правда, интересно – дежурит ли в детском саду сторож? Хотя что там охранять ночью, детей же забрали родители, а из ценного имущества в детском саду только компьютер заведующей. При условии, что упомянутая особа не занимается контрабандой и не хранит в садике украденные золото и бриллианты…

Я все же соблюдала осторожность, подобралась к садику незаметно, обращая внимание на любой шорох. Хотя эти меры оказались излишними – прохожих в это время на улице не было, я даже не увидела припаркованных машин. Подойдя к калитке детского сада, я достала свой набор отмычек и быстро открыла дверь. Та распахнулась бесшумно, не издав ни скрипа, ни шороха. Конечно, пользуясь отмычками, я в некотором роде нарушаю действующее законодательство (и это еще мягко сказано!), но в таких случаях я усыпляю свою совесть соображением, что действую во благо добропорядочных граждан. А уж в данном случае речь и вовсе идет о спасении ребенка. Сигнализация тоже молчала, хотя не уверена, что детский сад был ею оборудован. На всякий случай я подобралась к окнам здания, обошла весь детский сад, но убедилась, что в помещении было темно. Либо сторожа нет вовсе, либо он мирно спит и видит красочные сновидения…

Открыв входную дверь отмычкой, я зашла в темный вестибюль. В детском садике было безлюдно и как-то жутковато, но я порадовалась тишине. Значит, никто мне не помешает – я смогу спокойно пробраться в кабинет заведующей, а заодно изучить расположение помещений. Все-таки странно, что Мещеряков выбрал именно этот детский сад для дочери, при его финансовых возможностях можно было определить Юлю в элитное дошкольное заведение, в котором хотя бы есть нормальная охрана. Какой-то он беспечный, этот Павел Олегович. А может, он всерьез полагал, что с его дочкой не может случиться ничего плохого? В любом случае мне очень захотелось пообщаться с Мещеряковым и выяснить причину столь халатного отношения к выбору садика, в котором будет находиться его дочь.

Первым делом я обошла все помещения детского садика, чтобы понять, что собой представляет это дошкольное учреждение. Если в первое мое посещение все здесь казалось кукольным, то сейчас у меня возникла другая ассоциация. Детский сад больше всего походил на темную театральную сцену, где присутствуют декорации, но куда-то подевались актеры. Этакая странная комбинация комнат, включающая в себя кухню, детскую игровую комнату и спальню. Ну и само собой, кабинет заведующей да комнату, которая в школе бы называлась «учительская». А здесь, видимо, «воспитательская».

Спрятаться Юле здесь и правда было бы сложно. В шкафчике девочка, даже самая маленькая, не поместится – там было место разве что для сменной обуви ребенка, в спальне можно залезть лишь под кровать, но найти Юлю в таком случае можно было сразу же. Остается только одно: ребенок каким-то образом покинул здание детского сада. И не один, а в сопровождении взрослого человека, который сразу посадил Юлю в машину и увез подальше от улицы Гоголя, иначе кто-нибудь из живших поблизости людей непременно заметил бы маленькую девочку.

Очутившись в кабинете заведующей, я первым делом тщательным образом осмотрела рабочее место. Выдвинула все шкафчики письменного стола, но не нашла там ничего, помимо журналов, списков детей и воспитателей. Эти документы меня заинтересовали – я сфотографировала на камеру мобильного телефона сперва фамилии дошкольников, а затем – их воспитателей. К счастью, напротив каждой фамилии с инициалами воспитателей значился адрес проживания и контактный телефон. Что ж, можно сказать, что я уже не зря заявилась в детский сад – хоть что-то у меня имеется.

Однако ничего преступного в вещах заведующей я не обнаружила. Комната для воспитателей вообще не содержала в себе ничего интересного – я нашла лишь сменную обувь персонала да какие-то материалы для детского творчества: краски, альбомы да пластилин. Здесь оставляли свою сменку уборщица с поваром – ведь в списке воспитателей значилось всего три фамилии, а обуви я насчитала пять пар. Но фамилии повара я не нашла, равно как неизвестной оставалась и уборщица. Что ж, занесем в список неотложных дел поиск всего персонала, работающего в детском саду номер сто семь…

Я вернулась в кабинет заведующей и включила компьютер. Машина затребовала пароль, и я решила подбирать кодовое слово, исходя из личных данных заведующей. В списках я нашла фамилию Зои Викторовны – Климова и, недолго думая, ввела ее латинскими буквами. Я не ожидала, что так легко подберу пароль. Да, фантазии у незнакомой мне Зои Викторовны явно было маловато, столь простой пароль указывает только на то, что в компьютере не имеется никаких компрометирующих заведующую данных. Все же я проверила каждую папку на рабочем столе, это оказалось быстро и несложно. Документы представляли собой копии бумажных списков, найденных мною в письменном столе Климовой. С тем лишь отличием, что в перечне воспитателей имелась не только их контактная информация, но и паспортные данные. Я скопировала на свою флешку содержимое компьютера заведующей, чтобы изучить все документы более подробно уже у себя дома. Мне не стоило здесь надолго задерживаться, я ведь не знала точно, приходит ли в садик на ночь сторож – кто знает, вдруг таковой все же имеется? Может, во время моего проникновения в дошкольное учреждение охранник отлучился, скажем, в магазин за кофе или перекусом? И будет весьма неприятно, если в один прекрасный момент хранитель ночного порядка обнаружит нежданного гостя, то есть меня.

Я позаботилась о том, чтобы скрыть следы своего вторжения, аккуратно заперла все внутренние, а затем и внешние двери и опрометью бросилась обратно в машину, унося свою нехитрую добычу – флешку с копиями документов. Сев за руль и отъехав на некоторое расстояние от места преступления, я принялась ломать голову над тем, как мне раздобыть запись с видеокамер, сделанную в день похищения Юли. Впрочем, долго я этому занятию не предавалась, а попросту вызвала знакомый номер.

– Слушаю, – сухо отозвался Андрей Мельников, мой бывший сокурсник и ближайший друг, а ныне сотрудник правоохранительных органов, не раз выручавший меня в щекотливых ситуациях. Таких как, например, нынешняя. Судя по голосу, Мельников находился на дежурстве, в нерабочее время его голос звучал куда более приветливо. Особенно если звонила я…

– Привет, Андрюш! Выручи, пожалуйста, – жалобно заканючила я.

– Что у тебя приключилось? – устало поинтересовался Андрей. Я коротко изложила суть своей просьбы.

– Так ты подключилась к поиску девочки, похищенной из детского сада? – переспросил Андрей.

– Ты тоже считаешь, что это похищение? – живо уточнила я.

– А что же еще, – вздохнул Мельников. – Ладно, Тань, вот что я могу для тебя сделать, очень коротко и быстро. Времени у меня в обрез…

– Конечно, Андрюш, извини, что опять тебя дергаю, – отбарабанила я скороговоркой.

– Сейчас там дежурит Артем Коротин, на твое счастье, очень толковый программист, – сообщил Мельников. – А вот на твое несчастье, даже он не смог выудить ничего путного из записи, на которую ты уповаешь. Я ему сейчас позвоню, и ты поезжай прямо в управление, он тебя будет ждать. Дежурного я предупрежу, предъявишь свое удостоверение, он тебя пропустит, усекла?

– Да, конечно, спасибо тебе, Андрюш, – искренне поблагодарила я.

– И вот еще что, Тань, – оборвал поток моей благодарности Мельников. – Ребята сейчас загружены, сама понимаешь. Так что не взыщи, рассиживаться с тобой и разъяснять, что к чему, Артем не станет, попросту не сможет. Но флешку с записью ты, конечно, получишь.

Я испытала легкий укол совести. Слишком уж часто я обращалась за помощью к Андрею, хотя, конечно, старалась этой прерогативой не злоупотреблять. А что касается последнего замечания, тут Андрей совершенно прав. С их-то загруженностью еще и со мной возиться.

– Да, Андрюш, я поняла. И еще раз – спасибо тебе.

– Ну, давай, – и Мельников отключился.

Я вырулила с узенькой улицы Гоголя на проспект Чапаева с обычно оживленным двусторонним движением и помчалась к управлению, стараясь не превышать допустимую скорость. Мне не терпелось поскорее заполучить запись, с которой, вопреки предостережениям Мельникова, у меня были связаны серьезные ожидания. Но не могло быть такого, чтобы из записи в день похищения нельзя было бы ну совсем уж ничего выудить. Кажется, приблизительно так выразился Андрей. Ну хоть общую картину я могу уяснить? На этот заданный самой себе риторический вопрос я смогу ответить, лишь когда просмотрю запись. А пока…

– Добрый вечер!

Едва я влетела в кабинет, номер которого подсказал дежурный, мне навстречу поднялся высокий парень с всклокоченными светлыми волосами.

– Татьяна Александровна? – осведомился он с приветливой улыбкой. – Я для вас уже все подготовил. Хотя, честно говоря, готовить-то было особенно нечего. Запись неважнецкая, то и дело прерывается. В общем, увидите сами.

Я была так рада, что заполучила флешку с записью, что не обратила особого внимания на второе уже предостережение, что мне не следует обольщаться насчет полноты информации.

– Огромное вам спасибо, вы мне очень помогли! – выпалила я с широченной улыбкой. Я и вправду была очень довольна. Парень сочувственно улыбнулся в ответ и тут же нетерпеливо покосился на мерцающий монитор. Мгновенно уловив тонкий намек, я вежливо попрощалась и выскользнула из кабинета.





Глава 4