Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 102 из 114 Информация о книге
Люди выходили и выходили из хижин – все так же оглядываясь, все так же робко, все так же разглядывая нас с головы до ног, но не видя в Найке ничего, что отличало б его от остальных. Аеси поговорил со стариком, потом заговорил с нами: – Он говорит, они оставляют коров на виду, и он забирает корову, иногда козу. Порой он ест их здесь, оставляя недоеденное грифам. Один раз мальчика, тот никогда свою мать не слушался. Этот мальчишка, что себя мужчиной считал, потому как скоро ему предстояло в буш идти, взял да и убежал за ограду – зачем, одним богам известно. Мальчика Сасабонсам унес, но ногу его левую оставил. Но две ночи назад… – Что две ночи назад? – спросил я. Аеси опять поговорил со стариком. Кое-что из того, что говорил старик, я вполне смог понять и до того, как Аеси, глядя на меня, заговорил: – В ту ночь он проломил стену дома, там, на той стороне, ворвался туда и забрал двух мальчиков у женщины, а та в крик: «Моей вины ни в чем нет, кроме выкидыша. Эти мальчишки единственное, что боги даровали мне, а он собирается унести их!» – и мужчины, прежде слабые, собрали кое-какую силу в руках и ногах, выскочили и стали бросаться в него булыжниками и осколками скал и попали ему в голову, а он старался крыльями отбиться от камней, комков земли и дерьма, и все равно летел и все равно нес двух мальчишек, но не удержал и выпустил одного. – Спроси, не отбивался ли кто из них от этой твари. Аеси несколько мгновений смотрел на меня, будто оценивая, не нравилось ему такое: кто-то велит ему, что делать надо. Вперед вышли двое мужчин, один с бусами вокруг головы, другой с глиняной нашлепкой в виде черепа, выкрашенной в желтый цвет. – От него, как от мертвеца, воняет, – сказал тот, что с бусами. – Вроде как крепкая такая вонь от сгнившего мяса. – Черные волосы, на гориллу похож, но не горилла. Черные крылья, как у летучей мыши, но не летучая мышь. И уши, как у лошади. – И ноги, как руки, и хватают, как руки, только большие, с его голову, и явился он с небес и на небеса же старался вернуться. – На этой тропе много летающих тварей, – сказал я. – Может, летят они над Белым озером из Темноземья, – шепнул мне Найка. Хотелось сказать ему, а не пошел бы он куда-нибудь на мрачную улицу, где мужики в дыры стен суют и называют их сестрами, чтоб не казались слова его такими глупыми. – Солнечная королева только домой вернулась, – сообщил тот, что с желтым черепом. – Солнечная королева только уехала, когда он первый раз явился, десять ночей назад. Он летит вниз, мы сначала крылья слышим, а потом тень, какая последний свет скрывает. Баба какая-то вверх взглянула и заголосила, он попробовал схватить ее, а она на землю упала, тут все забегали, завопили, заорали, и мы по своим хижинам разбежались, кроме старика одного, он слишком медлил, спина горбатая у него болела, а тварь эта схватил его ножными руками и лицо ему откусил, но потом выплюнул, будто кровь ядом была, а он погнался за женщиной, какая последней до своего жилья добежала, я сам видел это, я в кустах прятался, схватил он ее за ногу, пока она в хижину забежать не успела, и улетел с ней, больше мы ее и не видели. И с той поры он через каждые две ночи является. Мы это, мы уйти пытались, только коровы идут медленно, и мы медленно, а он отыскивает нас на тропе, убивает всех и кровь выпивает. Каждого мужчину, женщину и скотину пополам рвет. Иногда голову сжирает. – Спроси его, когда он приходил в последний раз, – сказал я. – Две ночи назад, – ответил старик. – Нам нужно установить, где малец, – сказал Аеси. – Мальца мы уже нашли. Я ждал, когда он отыщет Найку. Но его мы нашли. – Никто из нас о мальце слова не сказал, – заметил Аеси. – Порядочные люди говорят обо мне, будто меня тут и нет. Желаете бросить меня на самом виду, чтобы ваш малец нашел меня? – влез в разговор Найка. – Нам делать этого не придется. Когда Сасабонсам явится нынче ночью, он принесет мальца. Малец настаивать на том будет, пока его ничем не успокоить, – сказал я. – Мне этот план не нравится, – заявил Аеси. – Никакого плана и нет. – Это-то мне и не нравится. – В прошлый раз шестеро нас понадобилось, чтоб одолеть его, и убить его мы не смогли. Спроси, какое у них оружие. – Я предлагаю: мы позволяем произойти тому, что произойдет, и следом за ним пойдем к его логову, – сказал Аеси. – До логова его, может, два дня пешком шагать. – Он слишком умен, чтоб мальцом рисковать. – Я убью эту тварь нынче ночью, не то етить всех богов. – Позволите мне кое-что сказать? – подал голос Найка. – Нет! – отрезали мы оба. – Спроси их, какое у них есть оружие. Четыре топора, десять факелов, два ножа, один кнут, пять копий и кучка камней. Скажу правду: эти люди, бросившие охоту ради полеводства, были глупцами, забыв – эта земля по-прежнему полна жестоких тварей. Мужчины, что принесли оружие, бросили его у наших ног, а потом разбрелись по своим хижинам, как безумные муравьи. Меня такое не удивило: все люди трусы, а люди, что в кучи сгрудились, лишь добавляют страху перед страхом страха. Тьма поглотила небо, крокодил съел половину луны. Мы спрятались у ограды возле северной оконечности селения. Аеси низко сгорбился, в руках он держал палку, какой раньше я у него не видел, глаза его были закрыты. – Как думаешь, он духов вызывает? – спросил Найка. – Говори громче, вампир. Не думаю, что он тебя слышит. – Вампир? Твои слова такие грубые. Я не похож на того, за кем мы охотимся. – У тебя колдуны есть, кто охотится за тебя. Давай не будем опять спор затевать. – Ночь была бы признательна, если бы вы оба умолкли, – произнес Аеси. Но Найке хотелось поговорить. Это у него всегдашнее: только дай бесконечно потрепаться. Трепался он, чтобы скрыть за потоком слов то, что он тогда же замышлял. – Сегодня я ни одного человека не убил, – сказал я. – Ты много раз говорил за те много лет, что я тебя знаю: «Я охотник, а не убийца». – Если б не Сасабонсам, я б всех мужиков тут поубивал за такую слабость и слюнтяйство. – Осторожней, Следопыт, – предостерег Найка. – Рядом с тобой вампир, и… кем бы этот Аеси ни был, а из тебя все равно злопыхательством так и полыхает. Даже если ты и впрямь шутишь, то в прежние времена у тебя смешнее получалось. – Когда это? До или после того, как ты меня предал? – Этого нет в моей памяти. – Память у тебя знатная. Ни разу про мой глаз не спросил. – И это из-за меня? Я пристально глянул на него, но отвел взгляд, осознав, что, всматриваясь в него, заставляю себя лишь вглядываться в самого себя. И рассказал ему, откуда у меня волчий глаз. – А я думал, что кто-то дал тебе в глаз, и он таким и остался, – сказал Найка. – Но вижу, что я и в этом виноват. Он отвернулся. Я не мог ничего сообразить, что делать с раскаянием Найки, кроме как дать ему этим раскаянием по морде. Как же жалел я, что нет у меня кулаков Уныл-О́го, чтоб снести ему башку начисто! Об О́го я уже много долгих лун не вспоминал. Найка вновь рот раскрыл, да Аеси закрыл его. – Слушайте, – шепнул он. Тьму прорезали звуки: вот шаркнуло, вот запрыгало, побежало, через ограду перевалило, треща ветками. И на нас пошло. Никакого хлопанья никакими крыльями. Никакого хиханья-хаханья или шипения ребенка, не сумевшего не выдать себя. Один тараном врезал мне в грудь и сбил с ног. Потом еще один. Упершись мне в грудь коленом, глянул вверх, быстро втянул носом воздух и повернулся посмотреть на остальных, что устроили кучу-малу с Найкой и Аеси, вскрикивая, похрюкивая, повизгивая и цапаясь. Люди-молнии, мужчины и женщины. Я со счету сбился: и однорукие, и одноногие, и безногие, и такие, что вовсе без туловища ниже пояса. Все они набрасывались на Найку. Пара покрупнее, оба мужчины, пинками убрали Аеси с дороги. Найка вопил. Люди-молнии, мужчины и женщины, искали Ипундулу и прибегали к нему: он был их единственным желанием и целью, их тоска по нему была вечной. Я видел, как бежали они к своему владыке, безрассудные и голодные, но никогда не видел, что происходило, когда они наконец-то находили его. – Они жрут меня! – вскричал Найка. Он захлопал крыльями и выпустил молнию, какая сразила нескольких из них, но они всосали молнию, подкормились ею и сделались еще безумнее. Я вытащил оба топорика. Аеси знай себе виски сжимал да потирал их руками, но ничего не происходило. Люди-молнии муравейным холмиком выросли на Найке. Я сделал несколько шагов назад, разбежался, прыгнул, заскочил на спину одного и дождем осыпал его спину ударами. Левой, правой, левой, правой, левой. Пнул одного ногой и снес ему топориком полчерепа. Одна женщина-молния обвила рукой шею Найки, и я рубал ее по плечу, пока рука не отлетела. Они не хотели отпускать, а я не собирался останавливаться. Невесть откуда взявшаяся нога пнула меня в грудь. Я пролетел по воздуху и плюхнулся на живот. Двое вскочили, бросаясь на меня. У меня оставался один топорик, и я выхватил нож. Один прыгнул на меня, я увернулся, и он растянулся на земле. С ножом в руке я перекатился обратно и вонзил нож ему в грудь. Вторая подбежала ко мне, но я крутанулся на земле и отрубил ей ногу. Она упала, и я снес ей полголовы. Люди-молнии по-прежнему наседали на Найку. Аеси выхватил из кучи двоих и отшвырнул их прочь, словно то были мелкие булыжники. Найке удавалось пока отбиваться от них, но самому нападать на них не получалось. Я опять подбежал к куче тел, вытащил одного за ногу и ударил ножом в шею. Еще один, кого я потащил, лягнул меня в живот, и я повалился на землю, воя от боли. Тут уж я обезумел. Аеси схватил еще одного. Я поднялся с топориком и нашел второй. Того, кто полз по груди Найки, чтобы присосаться к его шее, я рубанул прямо по затылку. Внутри всех их полыхали молнии, но они даже не отворачивались от него. Я замолотил топориком ему по голове и оттолкнул ногой подобравшуюся к Найке женщину. Она откатилась и тут же бегом побежала обратно. Я присел, взмахнул топориком и врубил его прямо над сердцем, когда она набежала на меня, а вторым рубанул ее по лбу. Я прорубался сквозь них, пока не добрался до Найки, всего искусанного и истекающего черной кровью. Последний, ребенок, запрыгнул Найке на голову и скрежетал на меня зубами. Молния высветила его глаза. Я воткнул нож прямо ему в горло, и дитя-молния свалился Найке на колени. – Он же мальчик был. – Он был ничем, – сказал я. – Что-то тут не так, – проговорил Аеси. Я вскочил как раз перед тем, как в селении закричала какая-то женщина. – Сзади! Аеси унесся первым, я побежал за ним следом, перепрыгивая через тела, некоторые все еще искрились молниями. Мы бежали мимо скрытых во тьме хижин. Найка пытался лететь, но получалось у него лишь подпрыгивать. Сасабонсама мы увидели, добежав до границы селения: он улетал, ухватив когтистыми лапами женщину. Та по-прежнему кричала. Я запустил в него топориком, тот ударил в крыло, но проскочил насквозь. Тварь даже не обернулась. – Найка! – крикнул я. Найка махнул крыльями, громыхнул гром, и ударила молния, только прошла она мимо, сбоку и ниже, не попала прямо в тварь. Сасабонсам махал крыльями и улетал, а женщина все еще сопротивлялась. Она боролась, пока он не ударил ее по голове другой ногой. Вот только в этой безлесой саванне спрятаться твари было некуда. В грязи блеснул мой топорик. – Он на север летит, – заметил Аеси. Стая птиц, которую я не разглядел вдали, метнулась в сторону и полетела прямо на Сасабонсама. Птицы наскакивали на него по двое, по трое, он пытался отбиваться от них рукой и крыльями. Всего я не видел, но одна птица подлетела к его морде и, как показалось, долбанула в нее клювом. За первой подлетели и другие. Глаза у Аеси были закрыты. Птицы кидались на морду и руки Сасабонсама, и тот принялся бешено размахивать руками. Бросил женщину, но с такой высоты, что когда она упала на землю, то уже не двигалась. Сасабонсам развернулся и прихлопнул такое множество птиц, что они разлетелись по всему небу. Аеси раскрыл глаза, и оставшиеся птицы полетели прочь. – Нам его ни за что не поймать, – выговорил Найка. – Но мы знаем, куда он направляется, – сказал Аеси. Я знай себе бежал, перепрыгивая через кустики, прорубаясь сквозь буш, следуя за тварью в небе, а когда не видел его, то бежал на запах. Тогда-то я с удивлением и подумал, отчего это всесильный Аеси не снабдил нас лошадьми. Сам он даже не бежал. Мог я обратить свою ярость против него, только было б то пустой тратой времени. Я продолжал бежать. Навстречу мне вышла река. Сасабонсам перелетел через нее на другую сторону. Река была шириной шагов в пятьдесят-шестьдесят, прикинул я, лунный свет устраивал на ней дикие пляски, а значит, река была свое-нравна и, наверное, глубока. Эта часть реки была мне неведома. Сасабонсам улетал прочь. Меня он даже не видел и не слышал. – Сасабонсам! Он даже ухом не повел. Я вцепился в оба топорика так, будто это они вызывали во мне злобу. Тварь заставила меня погрузиться в мрачные размышления, что от сделанного не было ему ни радости, ни хотя бы гордости – ничего. Совсем ничего. Что враг мой даже не знал, что я разыскиваю его, что, даже когда запах мой, как и лицо мое, у него под носом были, он не отличал меня от любого другого олуха, швыряющегося топориком. Ничего, совсем ничего. Я заорал ему вслед. Убрал топорики и бросился в реку. Пальцем ноги ударился об острый камень, но не обратил внимания. Ступал по камням и не обращал внимания. Потом земля пропала из-под ног, я ушел под воду, захлебнулся и закашлялся. Высунул голову из воды, но ноги не доставали до дна. А потом словно какой-то дух пнул меня, только то вода была, холодная, тащившая меня на середину реки, а потом топившая меня, издеваясь над моими усилиями плыть, крутя меня колесом головой вниз, таща меня туда, куда не добирался лунный свет, и чем больше я сопротивлялся, тем сильнее тянула вода, а я и не думал прекращать бороться, и не думал, что устал, не думал, что вода стала холоднее и чернее. И я вытянул руку, думая, что она в воздухе окажется, но слишком уж я глубоко погрузился – и тонул, тонул, тонул. А потом чья-то рука ухватила мою и потащила меня вверх. Найка. Лететь пытался и сбивался, прыгая, потом падая в воду. Потом опять пробовал взлететь, вытаскивая меня, но сумел только меня по плечи вытащить и с течением бороться. Так и протащил меня до берега реки, где поджидал Аеси. – Река едва тебя не унесла, – сказал Аеси. – Тварь улетает, – сказал я, хватая ртом воздух.