Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 101 из 114 Информация о книге
Я отрезал кусочки обжаренного мяса и подал их обоим. Оба, отказываясь, повели головами. Найка вякнул что-то про вкус горелого мяса, теперь ему противный, что заставило меня вспомнить о Леопарде, а мне не хотелось вспоминать Леопарда. – Мы отыскиваем мальца и его монстра, – сказал Аеси. – Он мне уже рассказал об этом, – заметил Найка. – Мальца я разыскиваю, – уточнил Аеси. – Он ищет монстра. Монстр напал на караван к северу отсюда, один человек уверял, что он ногами порвал корову надвое и улетел с обеими половинками. Малец сидел у него на плечах, словно ребенок у своего отца. Они улетели в тропический лес, что на пути отсюда к Красному озеру. – Ты разве уже не с Северным Королем? Память меня чаще подводит, чем выручает, но я помню, что когда-то нам полагалось отыскать этого мальчишку и спасти его от тебя. Теперь же оба вы ищете мальца, чтобы убить его? – Все меняется, – сказал я прежде, чем Аеси успел рот раскрыть и куснуть мясо борова. Я сверлил его взглядом. – Они таки спасли его. Разве нет, Следопыт? – заговорил Аеси. – Спасли мальца от шайки вампиров и повезли его и мать его в Мверу. Три года спустя ты… Мне рассказать эту историю? – Я никому рот не затыкаю, – сказал я. Аеси рассмеялся. Он закутался в свое черное одеяние, сел на груду сухих веток и мха. – Помнишь, Следопыт, как ты прятался от меня? И прятался от меня ты в джунглях сновидений. Я нашел замену – О́го. Бедняга. Могуч, но простоват. – Не смей никогда говорить о нем. Аеси склонил голову: – Прошу прощения. – Потом обратился к Найке: – Следопыт знал, что спать ему нельзя, ведь я бродил по джунглям сновидений, выискивая его. Но много лет спустя – надобно годы считать? – однажды ночью он нашел меня. «Малец, – сказал он, – я отдам его тебе, если поможешь мне найти того, кого я ищу». Сказал еще до того, как успел меня поприветствовать. «И если поможешь убить его», – добавил. Странно было то (и я тогда подумал об этом), что сон Следопыта исходил из Мверу. – Ни один человек не может покинуть Мверу, – сказал Найка. – А вот мальчик может, – возразил Аеси. – В пророчествах сказано, что мальчик, что выйдет из этих земель, черной тучей нависнет над Королем. Только у кого есть время на пророчества? – У кого есть время на что угодно из этого? – сказал я, вырезал из туши борова два куска мяса и завернул их в лист. – Сасабонсам напал на караван, что шел на север. Нам тоже следует на север двинуть по тропе Баканга и перестать рассказывать глупые сказки у гребаного костра, будто мы пацанва. – Сасабонсам не бродяга, Следопыт. Он в тропический лес путь держит. Он дом себе устроит… – Мы странствуем вместе, как же так получается, что твои сведения всякий раз отличаются от моих? Он тропу выберет, чтоб убивать всякого болвана, кто решится пойти по ней. Этот, с крыльями, не похож на своего братца. Он не ждет, когда еда к нему пожалует, он ее отыскивает. Идет туда, где ему будет видно идущих людей, и он отправится туда, где они беззащитны. – И все ж он на пути к лесу. – Вы оба глупцы, – не выдержал Найка. – Оба твердите по половинке одного и того же. Он направится к тропическому лесу с мальцом. Но по пути он будет кормиться и подбирать тела. – Аеси забывает рассказать тебе, что мы не единственные, кто разыскивает мальца, – сказал я. – Никто из нас в отдыхе не нуждается, так что – уходим. – Где север, Следопыт? – По другую сторону моей дерьмом набитой задницы, – сказал я. – Ночь тобой уже сыта по горло, – хмыкнул Аеси. – Жаль, что ночь не постарается и… – Хватит. – Мансун становится настоящим врагом, когда до войны доходит, – изрек Аеси. Солнце прыгало, путаясь в корявых ветках, и больно било в глаза. Я закрыл их и тер, пока зуд не почувствовал. – Наш Король желает, чтоб война эта окончилась до дождей. Сезон дождей приходит с наводнениями, приходит с болезнями. Ему нужна победа, и нужна – поскорее. – Мне он не король, – буркнул Найка. Я сел и расслышал шум реки. Должно быть, меня оттащили к краю соляной равнины, потому как, перекатившись, я увидел просторный луг. Трава высокая и желтая, она жаждала сезона дождей, о каком Аеси говорил. Вдалеке жирафы, кивая и раскачивая головами, ощипывали листву с высоких деревьев. Сквозь буш, шурша, пробирались казарка, кот и лиса. Над головой стайка песчаных куропаток подзывала семейство в воду. Я чуял льва и скот, еще помет газели. Нога задела за что-то твердое, режущее. – Вулканическое стекло. В этих краях оно не водится, – сказал я. – Должно быть, его оставил человек, что до тебя тут был. Или, может, ты считаешь, что ты первый? – Что вы со мной сделали? Аеси повернулся ко мне: – У тебя мозг огнем горел. Мог бы всего тебя спалить. – Еще раз так сделаешь – убью. – Попробуй. Помнишь, как много лун назад, еще в Конгоре, я гнался за тобой по той торговой улице? Ум каждого на улице был в моей власти, кроме твоего и… этого… твоего… – Я помню. – Твой ум был мне близок из-за Сангомы. Ты же чувствовал это, разве нет? Ее заклятье из тебя уходит. Ты утратил его, когда выбирался из Мверу. – Я до сих пор могу двери открывать. – Есть двери и двери. – Я и с тех пор от мечей не прятался. – Потому как ты козлик, что выискивает мясника. – Почему ж ты с Мосси не совладал? – Забава. Но прошлой ночью тебе следовало успокоиться, пока ты пользы своей не утратил. Сказать правду, я чувствовал боль в каждой мышце, в каждом суставе. За ночь до этого никакой боли не было, когда в крови у меня гнев засел. Зато теперь даже ноги в коленях согнуть было больно. – Но ты прав, Следопыт. Мы теряем время. И у меня на тебя всего семь дней, потом я должен буду спасать Короля от него самого. Тропа Баканга. Не дорога и даже не путь наезженный, а так, тропа, до того утоптанная колесами, копытами и ногами, что растения на ней расти перестали. По обе стороны лес свистящих колючек издавал призрачную музыку, качая стволы с ветками тоньше моей руки. Тропа шла то по грязи, то по потрескавшейся земле, то по камням, но она тянулась до горизонта и шла дальше. По обеим сторонам желтая трава с пятнами зелени, мелкие деревца округлые, как луна, и деревья повыше с широкой развесистой кроной и плоской верхушкой. Я слышал от Найки, что самые большие и самые толстые боги слишком долго восседали на этих деревьях, потому и верхушки у них такие плоские. Повернувшись, я глянул назад, увидел его беседующим с Аеси и понял, что он ничего не говорил. Я помнил его по другим временам. Тропа эта временами бывала полна животных и шумна, но никто ни на кого не набрасывался, никто никому не мешал. Ни жирафы с ближнего болота, ни зебра, ни антилопа, ни лев, что охотился на зебру и антилопу. Никакого слоновьего грохотанья. Даже никакого шипящего змеиного предостережения. – В этом месте нет никаких тварей, – сказал я. – Что-то спугнуло их, – предположил Аеси. – Вот, значит, и договорились, что он из них, из тварей. Мы продолжали путь. – Я раньше уже видывал его таким, – сказал Найка Аеси, говорил он только с ним, но хотел, чтобы и я слышал. – Странные странности запомнились. Аеси промолчал, а Найка всегда считал молчание знаком, мол, говори дальше. Он рассказывал ему, что Следопыта ничто не заботит, что он никого не любит, зато когда он глубоко ошибается, то все в нем и все, что за этим всем, жаждет одного лишь истребления. – Раз я видел его таким. И даже не видел, а слышал. Потребность отомстить в нем живым огнем пылала. – Кто был тот человек, что заставил его искать отмщения? – спросил Аеси. Я Найку знаю. Знаю, что он остановился, повернулся к собеседнику лицом и, глядя глаза в глаза, выговорил: «Я». Произнес едва ли не с гордостью. Но опять-таки вслед за самыми гнусными гадостями, какие Найка произносил либо делал, всегда звучал голос, каким он, казалось, целовал тебя – много раз и нежно. – Он убьет этого Сасабонсама – вы его так называете? Убьет его из одного только недовольства. Что эта тварь натворила? Я ждал, что ответит Аеси, но он промолчал. Солнечный свет скрылся от нас, но стоял все еще день, во всяком случае, близкий к вечеру. В небе скапливались облака, серые и густые, даром что до сезона дождей еще целая луна оставалась. Еще до глубоких сумерек мы подошли к селению племени, никому из нас не ведомого. Ограда по обе стороны тропы, сделанная из связанных вместе древесных стволов, тянулась на три сотни шагов. Десять и еще восемь хижин, потом еще две, каких я спервоначалу не заметил. Большая часть по левую сторону тропы, всего пять справа, но ничем не отличаются. Хижины сложены из глины с ветками с одним окошком для обзора, некоторые – с двумя. Плотные тростниковые крыши удерживаются лианами. Племя расположило жилища группками по пять-шесть хижин. Возле некоторых хижин виднелись разбросанные тыквы, следы ног и тонкие струйки дыма от впопыхах затушенного огня. – Где люди-то? – недоумевал Найка. – Возможно, они крылья твои увидали, – поддел Аеси. – Или твои волосы, – не остался в долгу Найка. – Может, вам лучше в буш на время удалиться пособачиться друг с другом? – спросил я. Аеси буркнул что-то на мой счет, мол, забываю о месте своем в этой ловчей компании, мол, он, советник королей и лордов, мог бы бросить меня и вновь заняться своим настоящим делом: «Так что не забывай, неблагодарный волк, что это я спас тебя, вытащив из Мверу, потому как ни одному человеку не удавалось, забредя в Мверу, выйти оттуда». – Они здесь, – сказал я. – Кто? – спросил Найка. – Люди. Никто не покинет селение без своей коровы. Посреди одной группки хижин лежали, лениво жуя, коровы, а козы прыгали на пни деревьев и рассыпанные дрова. Подойдя к первой хижине слева от себя, я толкнул дверь. Внутри темень и никакого движения. Подошел к следующей, тоже оказавшейся пустой. Внутри третьей не было ничего, кроме тряпья, сухой травы на земляном полу, глиняных кувшинов с водой и свежего коровьего навоза у восточной стены, еще не высохшего. Когда я вышел, Найка собрался что-то спросить, но я поднял руку и вернулся обратно в хижину. Схватил за край большого ковра и откинул его. Маленькие девочки сдавленно вскрикнули: ладони матери зажали им рты. Дети ее лежали на полу, скорчившись, как нерожденные младенцы. Одна девочка плакала, глаза матери были на мокром месте, но она не хлюпала, вторая же дочь, сердито насупившись, не сводила с меня глаз. Такая маленькая, а такая храбрая, драться готовая. «Не бойтесь нас», – выговаривал я на восьми языках, пока мамаша услышала достаточно слов, чтобы подняться и сесть. Дочка вырвалась от нее, подбежала прямо ко мне и ударила ногой по голени. Другой раз я осадил бы ее, рассмеялся, по волосам бы погладил, но в этот я позволил ей пинать себя по голени и по икрам, пока не ухватил ее за волосья и не пхнул обратно. Заплетаясь ногами, она ткнулась в свою мать. «Я выхожу», – сказал я, но мать пошла за мной. Аеси одолжил Найке свой плащ. В этом селении, должно быть, слышали про Ипундулу, или он предположил, что людей охватывает ужас при виде любого человека с крыльями. Из своих хижин вышли еще мужчины и женщины. Один старик лопотал что-то едва разборчивое, что-то про того, кто ночью является. Но они услышали, как по дороге идут странные люди и среди них мужчина, белый, как каолиновая глина, вот они и попрятались. Прятаться они уже давно стали. «Ужас, говорят старики, раньше днем являлся, а теперь он ночью приходит», – говорил старик. Он походил на старейшину, очень напоминал Аеси, только был повыше, намного худее, носил серьги, сделанные из бус, а на затылке каску из глины в виде черепа. Храбрец, на счету которого было много убитых, он теперь жил в страхе. Глаза его двумя прорезями виднелись на лице, изборожденном морщинами. Он подошел к нам троим и сел на табурет возле хижины. Остальные сельчане подступали к нам неспешно и боязливо, вскрикивая при нашем малейшем движении. Теперь уже многие вышли из своих жилищ. Мужчины, побольше женщин, еще больше детей, мужчины обнажены по пояс с коротким куском ткани на бедрах, женщины одеты в кожу, сплошь расшитую бусинками от шеи до колен, из-под которой в обе стороны торчали соски грудей, а дети ходили с бусами, повязанными на талии, а то и вовсе безо всего. По женщинам и детям больше всего было заметно, как пусты взгляды людей, изнуренных страхом, одна только сердитая маленькая девочка из той хижины смотрела на меня так, словно убила бы, если б смогла.