Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 100 из 114 Информация о книге
– Нет, и ты только что сказал почему. – В самом деле. Малец он странный. Я бы подумал даже, что он пытался убежать к тем, кто явился его спасти. – Вместо этого он предупредил тех, кто его похитил. Он не похож на мальчишку таких лет. – Ну уж это напыщенно, Следопыт. На тебя не похоже. – Откуда тебе знать, на что я похож, если, как ты утверждаешь, ты все забыл? – Я подошел к его неуклюжему трону и сел поближе, лицом к нему. – Там, где у вас не вышло спасти мальца, у нас получилось. И даже все мы смогли лишь ранить Сасабонсама, а не остановить его. Что-то было с этим мальцом не так. Запах его то сильным был, то вдруг пропадал, будто тот убегал за сотни дней пути, а потом вдруг оказывался прямо у меня под носом. История такая. Мы проследили их до Долинго. Когда нашли, то я застал момент, когда Ипундулу отталкивал мальца от своей груди. Малютка сосал его сиську. Представляешь, о чем я подумал? Я подумал о маленьком мальчике и его матери, о том маленьком мальчике, кто никогда не перестает тянуться к материнскому молоку. Разве что когда у его матери нет коу. А потом я подумал о том, что ж это за нечестивость такая, какая ж то гадость насиловать ребенка до того долго, что тот воспринимает это как дело естественное. А потом я докумекал, как оно есть. Никакого насилия. Вампирья кровь. Его опиум. – Были женщины и мальчики, что приходили ко мне, будто я их опиум. Некоторые бегом бежали из такого далека и до того долго, что ног лишались. Только никто не нашел меня на Малангике. Мальцу это нужно больше объятий его матери. – Сасабонсам отправился за ним в Мверу. – Ни один человек не покинул Мверу. Зачем бы кому-то даже заходить туда? – Он не человек. Не важно. Думаю, малец пошел по своей охоте. – Может, ему предлагалось нечто получше, чем игрушки или сиськи. – Найка засмеялся. – Следопыт, я тебя помню. Ты по-прежнему врешь, говоря лишь полуправду. Так, глупого малышка, тобой найденного, вновь крадет демон с крыльями, как у летучей мыши. Никто не поручает тебе искать его. Никто тебе не платит. И солнце есть солнце, а луна есть луна, невзирая на то, найдешь ты его или нет. – Ты только что сказал, что не знаешь меня. – Ничего он для тебя не значит – и этот летучий мужик тоже. – Он забрал у меня кое-что. – Кто? А ты у него что-то заберешь? – Нет. Его я точно убью. И всех на него похожих. И всех, кто помогает ему. И всех, кто уже помог ему. И всех, кто стоит на пути между мной и им. Даже мальца этого. – Все равно игрой попахивает. Ты хочешь, чтоб я помог тебе найти его. – Нет, я хочу помочь ему найти тебя. Так вот, вернулся я за младенцем, и мы втроем покинули Малангику. Вышли наверх, пройдя по тоннелю от конца дороги слепых шакалов. На поверхности война шла не больше, чем до того, как я спустился. Ипундулу не взял ничего, лишь завернулся поплотнее в свои крылья, приняв вид странного господина из низших богов, носящего плотную агбаду. К тому времени солнце ушло, окрасив небо оранжевым заревом, но все остальное покрывала тьма. – Не хочешь дать мне ребенка, какого ты несешь с собой? – спросил Найка. – Только тронь его, и я этот факел тебе прямо в рожу брошу. – Всего только стараюсь помочь. – От усилий у тебя аж глаза из черепа вон лезут. Тоннель привел в небольшой городок, где я оставил малютку с полным бурдюком козьего молока на крыльце дома известной повитухи. Сразу за городком, севернее Кровавого болота, начинались дикие земли. Я зашагал, но Найка стоял как вкопанный. – Стоит выйти из Малангики, как малец тебя почувствует и бегом прибежит, – сказал я. – Как и всякая женщина-молния и кровная рабыня, – ответил он. Он сожалел, что не способен обожать такую преданность, только они не ему были преданы. – Они преданы вкусу моей крови. Сказать правду, я полагал, что наверху ждущих тебя будет больше. Великан, думал, явится. Ведьма Лунной Ночи, возможно. Почти наверняка – Леопард. Где он? – Не сторож я Леопарду, – буркнул я. – Но где он? У вас с котярой великая любовь была. Неужто не знаешь, где он? – Нет. – Вы не разговариваете друг с другом? – Ты мне мать или, может, бабка? – Вопрос был проще некуда. – Хочешь знать про Леопарда, иди и спроси Леопарда. – Сердце твое больше не размякнет, когда ты в следующий раз его увидишь? – Когда я в следующий раз его увижу, я убью его. – Етить всех богов, Следопыт. Ты всех поубивать намерен? – Я весь мир изничтожу. – Большая задачка. Побольше, чем убить слона или буффало. – Скучаешь по тому, чтоб человеком быть? – Скучаю ли я по горячей крови в своих жилах и по коже, что не цвета всего нечестивого? Нет, милый Следопыт. Обожаю, просыпаясь, благодарить богов, что я теперь демон. Если б я когда заснуть мог. – Вот смотрю я на тебя и думаю: для человека вроде тебя такое обличье было единственным будущим. Как, по-твоему, чем мальца вскармливали все эти годы, как не твоей кровью? – Кровь – это опиум или лекарство его, а не пища. – Теперь, когда мы на поверхности, он примется искать тебя. – А что, если ему до нас год добираться? – У него крылья есть. – Почему ты не чуешь его? Мы шли все время вдоль затухавших солнечных лучей, а значит, на север. Ночь должна бы пасть до того, как мы дойдем до Кровавого болота. – Почему ты не вынюхиваешь его? – Мы держим путь на север. В отличие от Ипундулу… тебя… от бывшего тебя, Сасабонсам не выносит города и городки и никогда не останавливается в них. Он своего обличья не скрывает, как Ипун… как ты. Он куда охотнее спрячется там, где странники ходят, и будет хватать их одного за другим. Как они с братом делали. До того, как я брата убил. Леопард убил брата. Леопард убил брата, а он учуял на нем мой запах, вот и думает, что это я был. – Как Леопард убил его? – Спасая меня. – Почему ж ты тогда винишь Леопарда? – Виню я его вовсе не за это. – Что ж тогда… – Тихо, Найка. – Твои слова… – Подавись ты своими мыслями о моих словах! Только этим и занимаешься, всю дорогу этим занимаешься. Спрашиваешь и спрашиваешь, чтоб вызнавать и вызнавать. А когда, наконец, вызнаешь о ком-то все, что можно узнать, пускаешь в ход свои знания, чтоб предать. Помочь себе ты не в силах, ведь такова твоя природа, как пожирать луну, пока молода, – природа крокодила. – Где великан? – Погиб. Он не был великаном, он был О́го. Мы дошли до края Кровавого болота. Об этих топких землях я слышал чудовищные россказни: про насекомых размеров с воронов, змей с телом шире стволов деревьев, про растения, жадные до мяса, крови и костей. Даже жар обретал форму на манер безумной нимфы, выбравшейся, чтобы отравлять. Но ни одна живность к нам и близко не подошла: чуяли в двух существах недоброе. Даже тогда, когда болотная жижа дошла нам до пояса. Мы шли, пока жижа не спала нам до колен, потом до щиколоток, пока мы не ступили на землю и жесткую траву. Повсюду вокруг нас толстенные лианы и тоненькие стволы извивались и переплетались, склонялись и обвивали друг друга, образуя плотную стену под стать тем, какие окружали гангатомские жилища. Запах долетел до меня прежде, чем мы дошли до этого. Открытая саванна с редкими деревьями и малотравьем, зато просто несет смертной вонью. Застарелой смертной вонью: то, что гнило, начало гнить семь дней назад. Еще не увидев, я наступил на тлен, и он просел под моей ногой. Рука. В двух шагах от нее шлем, все еще надетый на голову. Шагах в десяти грифы хлопали крыльями, вырывая внутренности, а над ними – целая стая таких же, но уже наевшихся, улетала прочь. Поле боя. Все, что осталось от войны. Я поднял взгляд: птицы были повсюду, куда взгляд доставал. Они кружили над телами, садились, приискивая еще что-нибудь, склевывали мясо с людей, а люди пеклись в металлических доспехах, люди, до того раздутые, что лопались, головы людей лежали так, что казалось, будто тела их по шею в землю ушли, а глаза их выклевали птицы. Слишком много их было, чтоб почуять кого-то одного. Я продолжал шагать, приглядываясь к цветам севера или юга. Впереди нас торчали одни только копья да мечи. Найка шел следом и тоже приглядывался. – Думаешь, какой-нибудь солдат изо всех сил восемь дней выжить старался, чтоб ты смог у него сердце вырвать? – спросил я. Найка ничего не ответил. Мы все шли и шли, пока в саванне перестали попадаться тела и части тел, а птицы остались позади. Вскоре вокруг не стало и деревьев, и мы оказались на краю Икоши, соляных равнин, раскинувшихся на два с половиной дня скачки по одной только грязи, растрескавшейся, как треснутая глина, да серебру на манер лунного. Он шагал навстречу нам, будто из ниоткуда явился и пошел. Крылья Найки распахнулись, но он, увидев, что я ничего не предпринимаю, сложил их. – Следопыт, напоминаю: это ты подал мысль, чтоб я с тобой пошел. – Мысль эта не моя. – По сути, мысль эта мне принадлежит, – сказал он, подходя. Именно так и сказал, в точности так, как я и знал, что он скажет. Охота на нас велась в течение двух лун и еще девяти дней. Он стоял, подбоченясь, и поглядывал, будто мамаша, готовая отругать нас. Аеси. Найка поджег сухой хворост молнией. Пламя занялось мигом, и он отскочил. Я вернулся из болотной чащобы с молодым бородавочником. Тушу я вспорол, чтоб на вертел насадить, сердце вырезал и бросил Найке. Он в такой час себя не посрамил бы. Не стал бы есть его под нашими с Аеси взглядами, но ни он, ни я не отвернулись. Найка зашипел, уселся на землю и впился в сердце. Кровь струей ударила ему в рот и в нос. Вот глядел я на них двоих: обоих я когда-то пытался убить, у обоих, как известно, крылья, у одного белые, а у другого черные. Куда ж, гадал я, подевался тот я, кто враз бы топорики выхватил, чтоб прикончить их на месте. – Рискованная это штука, на юге оказаться. Вражеская территория в разгар войны… У вас все планы такие безумные? – заговорил Аеси. – Ты не должен был приходить, – сказал я. – Какой у него план? – вылетело из сплошь красного от крови рта Найки.