Черный Леопард, Рыжий Волк

– Я знаю, что это так. И это произошло быстро. Но, по-моему, это твой Фумели. Всего несколько дней назад он был для тебя всего лишь предметом для шуток. Теперь вы двое сошлись теснее, а я – ваш враг.

– Я схожусь с ним теснее, как ты выразился, и это делает тебя моим врагом.

– Я не так говорил.

– Так ты думал.

– И это не так. Ты говоришь, будто сам на себя не похож.

– Я говорю, как…

– Он.

Он рассмеялся и опять уселся рядом с Фумели, подтянув ноги к груди, как и этот малый.

Дневной свет убегал от нас. Я смотрел ему вслед. Венин сидела возле Соголон, разглядывала ее, иногда разглядывала воду, порой сводила ноги вместе, когда замечала, что сидит на коже, а не на земле. Мальчишке по виду было лет шесть-семь, девочка еще моложе.

Все спали, глазели на воду, в небо глядели или своими делами занимались.

На берег мы сошли вечером. Сколько времени оставалось до солнца, я не знал. О́го проснулся. Соголон покинула рыбу первой, ведя на поводу свою лошадь. Девочка сразу за нею, крепко ухватившись за платье Соголон, страшась отдалиться от нее хотя бы на длину руки, может, еще и из-за наступавшей темноты. О́го, все еще сонный, сшатался на сушу. Леопард сказал что-то, чему Фумели засмеялся. Качнул головой вправо-влево, потом потерся лбом о щеку малого. Схватил поводья лошади Фумели и зашагал прямо мимо меня. Идя следом, малый прошипел:

– Подавателя фиников выглядываешь?

Я стиснул кулаки и дал ему пройти. Венин все так же держалась рядом со своей Соголон, как и Бунши, у той с затылка исчезали плавники. Всего в сотне шагов от нас лежала она, вздымая туман до того тяжелый, что он прилегал к земле, там росли деревья высокие, как горы, и длинные ветви торчали сломанными пальцами. Жались друг к другу, делясь тайнами. До того темные в зелени, что казались синими.

Темноземье.

Я бывал тут прежде.

Мы стояли и смотрели на лес. Темноземье – это то, чем матери пугают детишек: густые заросли с привидениями и чудищами. Это и вранье, и правда. Полдня пути пролегало между нами и Миту. Путь в объезд Темноземья занимал три-четыре дня, у него свои опасности имелись. В лесу было такое, о чем я никогда не смог бы рассказать, во всяком случае, тем, кто вот-вот в него войти собирался. Дятлы выстукивали дробь, оповещая птиц в самой дальней дали о нашем приближении. Одно дерево протискивалось меж остальных, словно в погоне за солнцем. Казалось, оно в осаду попало. Листва, более редкая, чем на остальных деревьях, обнажала ветви, широкими веерами вытянувшиеся, хотя ствол был узким. Темноземье уже сидело во мне.

– Вонючее дерево, – произнесла Соголон. – Вонючее дерево, желтое дерево, железное дерево, дятел, вонючее дерево, желтое дерево, железное дерево, дятел, вонючее дерево, желтое дерево… – внезапно Соголон откинулась назад. Голова ее дернулась влево, словно кто-то дал ей пощечину, потом вправо. Я слышал звук пощечины. Все слышали звук пощечины. Соголон упала и затряслась, потом перестала, потом затряслась, потом опять затряслась, потом обхватила руками живот и прорычала что-то на языке, на каком, я раньше слышал, говорили в Темноземье. Девочка, державшаяся за ее платье, упала вместе с нею. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, готовая закричать. Соголон встала, но воздух пощечиной вновь сбил ее с ног. Я достал топорики, О́го сжал кулаки, Леопард обратился в зверя, а Фумели лук свой натянул. Леопардов лук. Чары Сангомы все еще оберегали меня, и я чувствовал, как в воздухе резко потянуло прохладой, словно бы перед надвигающейся бурей. Соголон, шатаясь, ковыляла прочь, едва не упав два раза. Бунши пошла за ней.

– Безумие ее прихватило, – сказал Леопард.

– Этих не свяжешь и тех не прикроешь, – прошептала Соголон, но мы слышали ее.

– Старая она. Точно, старая, – подал голос Фумели.

– Если она безумна и стара, тогда вы тупицы и сосунки, – сказал я.

Бунши пыталась схватить ее, но Соголон ее оттолкнула. И пала на колени. Схватила палку и принялась вычерчивать руны на песке. В промежутках это выглядело так, словно кто-то отбивал сыпавшиеся на нее пощечины, она же яростно чертила знаки на песке. О́го не выдержал. Натянул свои железные перчатки и потопал к ней, но Бунши остановила его, сказав, что его кулаки тут нам не помогут. Соголон рисовала и зачеркивала, пальцами ковыряла и ровняла землю, выписывая руны, она откидывалась назад и слала проклятия, пока не изобразила вокруг себя круг. Встала и отбросила палку. Что-то двинулось по воздуху и набросилось на нее. Видеть мы не видели, но слышали ветер. А еще это – звук глухих ударов, будто мешки в стену швыряли, один, потом три, потом десять, потом удары дождем посыпались. Бились в стену из ничего вокруг Соголон. Потом – ничего.

– Темноземье, – вздохнула Соголон. – Это Темноземье. Они тут силу набирают. В вольности пускаются, ровно много лет ничего и не было.

– Кто? – спросил я.

Соголон рот было открыла ответить, но Бунши вскинула руку:

– Мертвые духи, кому никогда не нравилась смерть. Духи, думающие, что Соголон в силах им помочь. Они осаждают ее просьбами и бесятся, когда она отвечает «нет». Мертвые должны оставаться мертвыми.

– И все они лежали в ожидании при входе в Темноземье? – спросил я.

– Много всякого лежит тут в ожидании, – сказала Соголон. Не многие выдерживают ее взгляда, только я как раз из немногих.

– Ты лжешь, – бросил я.

– Они мертвы, это не ложь.

– Я был рядом с теми, кто отчаялся ждать помощи, живыми и мертвыми. Они могут схватить тебя, удерживать тебя и заставить посмотреть на них, могут даже на землю тебя свалить там, где они смерть приняли, но ни один не отхлестал бы тебя по щекам, будто муж какой.

– Они мертвы, и это не ложь.

– Только и ведьма несет ответственность, и это тоже не ложь.

– Зогбану охотились за вами. То ли еще будет!

– Однако эти самые духи на этом берегу охотятся на нее.

– Думала, ты меня знаешь. Ты ничего не знаешь, – сказала Соголон.

– Знаю, что, когда в следующий раз ты забудешь начертать руны на небесах или на земле, они сшибут тебя с лошади или столкнут с утеса. Знаю, что ты рисуешь их каждую ночь. Диву даюсь, когда ты спишь. Tana kasa tano dabo.


И Бунши, и Соголон пристально смотрели на меня. Я обвел взглядом остальных и сказал:

– Если это земля, то это колдовство.

– Хватит, – цыкнула Бунши. – Это нас никуда не приведет. Вам нужно попасть в Миту, потом в Конгор.

Соголон взялась за уздечку лошади, села в седло, потом подтянула к себе девочку.

– Мы идем в обход леса, – сказала она.

– Это займет четыре дня, пять, если ветер будет встречный, – возразил Леопард.

– И все ж мы поехали.

– Никто вас не останавливает, – прошипел им вслед Фумели.

Ничего в мире не хотелось мне так сильно, как шлепнуть этого мальчишку. Только и я тоже не хотел ехать через Темноземье.

– Она права, – сказал я. – В Темноземье нас всякое отыщет, даже если мы сами искать его не станем. Станут искать…

– Через этот глупый буш всего меньше дня пути, – сказал Леопард.

– В этих краях никогда не бывает меньше чего угодно. Тебе не доставалось.

– Опять ты за свое, Следопыт, думаешь, раз что-то тебя раздолбало, так и нас раздолбает.

– Мы едем в обход, – сказал я и повернул коня. Леопард промямлил что-то.

– Что?

– Я сказал, что некоторым кажется, будто они повелевать мною могут.

– С чего бы это мне лезть в твои повелители? Зачем кому-то вообще, а, котяра?

– Мы едем через буш. Это всего лишь буш.

– Что за злобный дух вдруг в тебя вселился? Говорю же: я бывал здесь. Это место дурных чар. Тут перестаешь быть самим собой. Даже знать не будешь, что это такое – ты сам собою.

– Сам собою – так люди сами себе про себя говорят. А я всего лишь котяра.

В грубости его не было смысла, и я видывал, когда наглость его не знала границ. Слишком быстро все, словно нарыв прятался годами и вдруг прорвался. Тут малый его рот раскрыл:

– Через Темноземье всего полдня, от силы день пути. В объезд – четыре дня. Любому разумному мужчине выбор ясен.

– Что ж, мужчина и мальчик, выбирайте что угодно. Мы едем в обход.

– Единственный путь вперед, Следопыт, – это напрямик.

Схватив лошадь под уздцы, Леопард пошел. Фумели – за ним. Мне хотелось, чтобы он посмотрел на меня, чтоб показать: даже тут он не в силах противиться тому, чтоб быть мальчишкой, что на самом деле идти ему не хотелось.

– Здесь каждый находит то, что ищет. Если только ты не тот, кого тут ищут, – выговорил я.

Но они уже не смотрели в мою сторону. Потом и О́го принялся шагать за ними.

– Уныл-О́го, ты-то куда? – спросил я.

– Может, он считает, что устал от твоих сальных стихов, – сказал Фумели. – Каждый находит, что ищет в этой мрачной земле. Ты говоришь, как те седовласые с увядшей кожей, что почитают себя мудрецами, хотя устами их говорит лишь старость.

О́го обернулся, чтобы ответить, но я оборвал его, хотя лучше бы позволил объясняться хоть день, хоть два, хоть больше. По крайности, это удержало бы его от следования за ними.

– Неважно. Делай, что должен, – сказал я.

– Похоже, этот мальчик нашел свою пользу, – проворчала Соголон, когда отъезжала вместе с девочкой.

Я сел на коня и последовал за нею. Раскрашенная девочка обхватила Соголон за бока, уткнувшись правой щекой ей в спину, но подпрыгивая при каждом шаге лошади. Вечер настигал нас – и быстро. Соголон остановилась:

– Твои люди, хоть кто-то из них, проходили когда-нибудь Темноземьем?

– Леопард утверждает, что да, только он это для мальчика говорил.

– Ни один тут прежде не бывал, даже великан?

– О́го. О́го не любят, когда их великанами зовут.

– Маленький мозг – вот единственное, что спасет его.