Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 49 из 114 Информация о книге
Мы ушли в буш, бык хвостом отгонял мух. Шагах в пятидесяти я услышал тяжелую поступь пробиравшегося в траве мужчины и сел на берегу, опустив ноги в речку. Он подобрался ближе, я вытащил нож, но не обернулся. Холодная сталь клинка ткнулась мне в правое плечо. – Скверный мальчишка, как с делами-то управляешься? – Управляюсь-то прекрасно. – Ты потерялся? По виду похоже на то. – Это такой у меня вид? – Ну как же, соратник, мечешься тут рысью, личность твоя никакой одежкой не прикрыта, словно ты безумец, или мальчиков любишь, или козел похотливый, или – кто? – Просто ноги в речке мою. – Значит, ты ищешь квартал педиков. – Просто мою ноги в этой речке. – К кварталу педиков… Это куда ж теперь? Подержи уздечку. Нет тут кругом никакого квартала педиков. Эй, а ты уверен, что правду говоришь? Потому как я в прошлый раз в квартале педиков своими глазами видел твоего отца и твоего деда. Он шлепнул меня по скуле плашмя мечом. «Вставай!» – велел. По крайности, не собирался зарубить меня без боя. Ниже меня почти на голову, зато в белом снизу, в черном поверх – Семикрыл. Первой мыслью у меня было наплевать на его злость и спросить, зачем Семикрылы собираются, коль скоро даже мудрая Соголон о том не знает. И тут он, понизив голос, кое-что мне сказал: – Знаешь, что мы делаем с такими, как ты? – Что? – Кому хочешь, чтоб я голову твою послал, детоложец? – Ты не прав. – Как это не прав? – В том, что я детоложец. По большей части как раз мальчики меня имеют. Слышь, но тут один попался, лучший за много лун, до того тугой, что, поверишь, пришлось кукурузную кочерыжку вставлять, чтобы дыру расслабить. Потом кочерыжку я съел. – Я те сперва яйки отрублю, а после башку, а что останется, после в речку сброшу. Как тебе такое нравится? И когда обрубки твои поплывут по реке, народ станет пальцами казать да приговаривать, гля-кось, вроде как шога-детоложец в воде кувыркается, не пейте из реки, не то сами детоложцами станете. Брось нож. Я посмотрел на этого бойца ростом не выше мальчика, кто спутал понятия «толстый» и «мускулистый» и обвалял в дерьме мое тихое утро. Бросил нож, что в руке был, и тот, что к ноге пристегнут. – С каким бы удовольствием я сейчас солнце поприветствовал, а потом и попрощался с ним без того, чтоб человека убивать. – Он рассмеялся. – За Песочным морем есть народ, они каждый год у себя, где живут, праздник устраивают и место свободное оставляют для призрака, человека, что когда-то был живым, – сказал я. – Может, мне стоило бы пришибить безумный твой язык, а не твое порочное распутство. Наемник размахивал передо мною мечом, но я с места не тронулся. Он шагнул вперед как раз тогда, когда что-то мягкое пхнуло его сзади в шею. – Ишачья ж ты тетка! Он круто развернулся, и в этот момент Буффало опять фыркнул носом, залепив слизью лицо вояки. Тот, оказавшись глаза в глаза с быком, вздрогнул. Не успел вояка и меч поднять, как Буффало подхватил его на рога и забросил в траву. Вояка не сразу, но все ж сел, тряхнул головой, поднялся на ноги и поковылял прочь, когда Буффало опять подогнал его. – Ты не торопился. Я мог бы хлеб испечь. Бык потрусил мимо, на ходу шлепнув меня по щеке хвостом. Я рассмеялся. Когда я вернулся, дом уже пробудился. Буффало склонился к траве и утонул в ней головой до земли. Я заметил, что он ленив, как старая бабка, и в ответ услышал посвист рассекшего воздух хвоста. В уголке у центрального входа сидела Соголон с мужчиной, как я предположил, с домовладельцем. От него исходил аромат бизабола, дорогого благовония из земель за Песочным морем. Белая чалма укрывала голову и подбородок довольно плотно, чтоб можно было кожу разглядеть. Белый наряд с узором в виде колосьев просо, а поверх накидка цвета темного кофе. – Где девочка? – спросил я. – Там, на какой-то улице, терзает какую-то женщину, потому как одежда по-прежнему вызывает в ней восторг. Настоящая старая подруга, каких она в жизни своей не видела, – произнесла Соголон. Мужчина кивнул прежде, чем я догадался, что она говорила не со мной. Он пыхнул своей трубкой, потом передал ее Соголон. Клуб дыма из ее рта я бы за облако принял, до того он был густым. Палочкой она начертала на земле шесть рун и чертила седьмую. – И как Следопыт уживается с Конгором? – спросил мужчина, все еще не глядя на меня. Я подумал, что он с Соголон говорит в той грубой манере, в какой богачи и влиятельные люди способны говорить о тебе прямо у тебя под носом. «Слишком недолог еще день, чтоб заставлять людей испытывать тебя», – сказал я про себя. – Он не следует конгорскому обычаю и не прикрывает ничего, кроме змия своего, – сказала Соголон. – В самом деле. Тут женщину выпороли… семь дней назад? Нет, восемь. Ее увидели выходящей из дома мужчины, не бывшего ей мужем, без верхней одежды. – А что с мужчиной сделали? – подал я голос. – Что? – С мужчиной? Его тоже выпороли? Важный лорд уставился на меня так, словно я взял да и заговорил на одном из языков речных народов, какого сам не знал. – Когда пойдем к тому дому? – спросил я у Соголон. – Ты прошлой ночью не ходил? – Не к дому Фумангуру. Она отвернулась от меня, но этим двоим от меня просто так не избавиться. – Этот великий мир передвигается на крокодильей спине, Соголон. Дело не только в Конгоре и не только в Семикрылах. Людям, не воевавшим с тех пор, как принц только родился, намекают, что они должны взяться за латы с оружием и собраться. Семикрылы собираются и в Миту, как и другие воины под другими названиями. Малакал, откуда вы уехали, и долина Увомовомвомово в равной мере в блеске железа и золота доспехов, копий и мечей, – рассказывал лорд. – И посланники бродят в каждом городе. Не от жары пот, а от волнения, – сказала она. – Это мне известно. Пять дней назад четверо из Веме-Виту прибыли на переговоры, ведь для разрешения споров все приезжают в Конгор. С тех пор их никто не видел. – О чем спорят? – О чем спорят? На тебя не похоже быть глухой к движению людей. Она рассмеялась. – Правда такова. За годы до того, как мать этого мальца-худышки растопырила свою кака, чтобы выссать его, как раз перед тем, как отмечали мир на бумаге и железе, Юг откатил обратно на юг. – Да, да, да. Они отступили на юг, но не весь Юг, – сказала Соголон. – Старик Кваш Нету кинул им остатки войны, как две кости. – Я была только в Калиндаре и Увакадишу. – Но Увакадишу никогда не нравились те договоренности, совсем нет. Говорят, Кваш Нету предал их, он продает их в рабство Южному Королю. Они годами лаялись, и этот новый Король… – Этот новый Король выглядит так, словно он слышит, – сказала она. – И все это движение на север заставляет Юг грохотать. Соголон, слух прошел, что голову безумного Короля опять бесы загадили. Это злило меня все больше и больше. И он, и она говорили то, что каждый из них уже знал. Даже не обсуждали, не рассуждали, не спорили или повторяли, а завершали мысли друг друга, словно беседовали не друг с другом, но по-прежнему и не со мной. Может, беседовали они с землею и небом. – Земля с небом уже достаточно наслышались, – произнесла Соголон. – Вы говорите о королях, войнах и слухах о войне, как будто это кого-то трогает. Ты всего лишь ведьма, тут – чтоб мальца найти. Как и все, за исключением его, – сказал я, кивая на домовладельца. – Он знает хотя бы, зачем мы под его крышей? Видишь, я тоже могу говорить, не глядя на человека, будто его и нет рядом, – сказал я. – Ты говорила, что у него есть нюх, а не язык, – произнес домовладелец. – Мы теряем время, болтая о политике, – сказал я и, миновав их, прошел в дом. – Никто с тобой не разговаривал, – бросила мне вслед Соголон, но я не обернулся. Наверху, на втором этаже, навстречу мне вышел Леопард. По лицу его я понять ничего не мог, но ожидание длилось долго. Что ж, давай выясним на словах, на кулаках или когтях, а тот, кто останется, пусть и имеет дело с малым: ты, чтоб иметь его, а я, чтобы отдубасить его говенной палкой да отправить прямо туда, откуда его когда-то высрали. Да, давай выясним. Леопард подбежал, едва не сбив по дороге две из дюжины статуй в коридоре, и обнял меня. – Следопыт, дружище, я будто тебя много дней не видел. – Это и было много дней. Ты никак не мог из сна вырваться. – Вот он, истинный мир. Чувствую, будто годы проспал. А просыпался в каких-то мрачных комнатах. Давай выкладывай, какие забавы в этом городе? – В Конгоре? В городе, до того набожном, что даже любовницы тут стремятся замуж? – Уже люблю его. И все же есть еще какая-нибудь причина, почему мы тут? Мы охотимся за мальцом, это так? – Ты не помнишь? – Я помню и не помню. – Ты Темноземье помнишь? – Мы ехали через Темноземье? – Ты так рьяно это отстаивал. – Рьяно? Перед кем? Фумели? Знаешь, ему нравится, когда мы собачимся. Ты не голодный? Я увидел буффало и почти убил его или, по крайности, хвост прикусил, но он, кажется, оказался каким-то находчивым буффало. – Это очень странно, Леопард. – Расскажи мне за столом. Что произошло за те несколько дней, как мы оставили долину?