Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 65 из 114 Информация о книге
– Они не закрыты. Это твои сейчас закрыты. – Только я никогда не сплю. – Никогда? – Чуток, иногда вообще нет. Ночь приходит и уходит, как вспышка, я, может, и прикорну когда на два оборота песочных часов. Поскольку я никогда не чувствую усталости утром, то считаю, что вполне высыпаюсь. – Что ты видишь ночью? – Звезды. В наших краях ночь – это когда люди чинят зло врагам, кого днем они зовут друзьями. Как раз когда поиграть приходят ширы и джинны, люди и умышляют козни с заговорами. Дети растут в страхе перед ночью, потому как думают, что чудища придут. Вокруг этого столько всего наворочено: про ночь и темноту и даже про черный цвет, который тут и не цвет вовсе. Тут. Тут у зла нет неуверенности в том, чтобы нанести удар в самый полдень. Зато это оставляет ночь по виду прекрасной и по чувству прохладной. – Почти стихи. – Я поэт среди префектов. Я думал, что бы такое сказать про ветер, тревожащий рябью речную гладь. – Малец этот, его как зовут? – прошептал Мосси. – Не знаю. Не думаю, чтоб кто-то побеспокоился имя ему дать. Он – Малец. Для многих драгоценный. – И все ж никто не дал ему имени? Даже мать его? У кого он сейчас? Я поведал ему историю про торговца благовониями и серебром. Он поднялся на локтях: – Не эти омолузу? – Нет. Они не по следу крови мальца шли. Тут другие были. Жизнь высосали из торговца, двух его жен и трех сыновей. Так же, как из Фумангуру. Ты видел тела. Кто б они ни были, но если они тебя живым оставляют, то тебе хуже, чем мертвому. Сам не верил этому, пока не увидел женщину, похожую на зомби, в какой молния билась в жилах вместо крови. Я в Конгор приехал, чтоб запах мальца найти. – Понимаю, зачем я тебе понадобился. Я знал, что он лыбится, хотя и не видел этого. – У тебя один только нос, чтоб нюхать, и есть, – сказал он. – У меня целая голова имеется. Тебе надо найти этого мальца. Я найду его за четверть луны, раньше, чем его отыщет человек с крыльями. – Семь ночей? Ты говоришь, как человек, кого я когда-то знал. Ты хотя бы думал, что нам делать, когда мы найдем его? – Погоня, Следопыт. Пленение я другим оставляю. Он растянулся на траве, а я смотрел на пальцы ног. Потом взглянул на луну. Потом перевел взгляд на облака, белые и сияющие поверху, серебристые посредине и черные снизу, будто дождем беременные. Попробовал сообразить, почему никогда не думал об этом мальчишке, ни о том, как он мог бы выглядеть, голос у него какой, а ведь из-за него-то мы тут и оказались. Хочу сказать, я думал о нем, когда доискивался до всего, что произошло, только меня больше занимали Фумангуру и враки Белекуна Большого, а еще то, как обе, и Соголон, и Бунши, игрались со сведениями, занимали все, кто отыскивал мальца, больше, чем сам мальчишка. Я думал о целой комнате женщин, что того и гляди драться начнут за хилого любовника. Даже надобность в мальце у этого самого Аеси искрила во мне как-то ярче, чем сам малец. Хотя я был уверен, что сам Король и был тем, кто желал его смерти. Этот Король Севера, этот Король-Паук о четырех руках и на четырех ногах. Мой Король. Мосси издал какой-то звук, нечто среднее между вздохом и стоном, и я обернулся к нему. Лицо его было обращено ко мне, но глаза закрыты, и лунный свет неспешно скользил по этому лицу. Еще до первого луча ветерок принес из дальней дали запах животных, и я подумал о Леопарде. Гнев горел во мне, но потом он быстро ушел, оставив грусть и множество слов, какие я мог бы высказать. Смех его эхом скакал по всему утесу. И незачем было скучать по нему. Я годы провел, не видя его, прежде чем мы встретились на том постоялом дворе, но до того я всегда чувствовал, что мы с ним едины душою, и если он когда-нибудь понадобится мне, то явится безо всяких моих просьб. Препротивный Фумели влез в мои мысли и вызвал желание сплюнуть. Все равно я подумывал, где он. Запах его не был для меня неведом: я мог бы, порывшись в памяти, отыскать его, но не делал этого. Отправились мы до рассвета. Буффало то и дело кивал себе на спину, пока я не взобрался на нее, лег и быстро уснул. Проснулся я оттого, что моя щека терлась о жесткие волосы на груди О́го. – Буффало устает нести тебя, – сказал Уныл-О́го, его громадная правая рука поддерживала мою спину, а левая подхватывала ноги под коленками. Впереди скакали Соголон с девочкой и Мосси – один. Солнце почти зашло, расцветив совсем безоблачное небо желтым, оранжевым и серым. Вдали по обеим сторонам высились горы, но земля была ровной и поросла травой. Я не хотел, чтоб меня, словно дитя малое, на ручках носили, но и верхом вместе с Мосси ехать тоже не хотел, а пойди я пешком, так всех задерживал бы. Притворно зевнув, я закрыл глаза. Но тут он забрался мне в нос, и меня передернуло. Малец. Я едва не выскользнул из руки Уныл-О́го, но он подхватил меня и спустил на землю. На юге, но направляется на север, это так же точно, как и то, что мы на севере и направляемся на юг. – Малец? – спросил Мосси. Я не видел, когда он спешился, и не заметил, что все остановились. – На юге. Не могу сказать, как далеко. Может, день, может, два дня. Соголон, он на север направляется. – А мы на юг направляемся. Встретимся в Долинго. – Вы, похоже, чересчур уверены, – заметил Мосси. – Теперь я уверена. Десять дней назад была не так уверена, пока не поехала и не сделала свое дело, так же как Следопыт едет и делает свое дело. – Предлагаю хороший обмен, – обратился я к ней. – Ты рассказываешь мне, как ты своими познаниями дошла, а я тебе расскажу, как дошел – своими. – Да, малец на «горячо», потом на «холодно». «Горячо» на один день, а потом раз – и «холодно». Никогда не пропадает, нет? Совсем не как у какого-то мальчишки, что слишком далеко убежал, и запах его просто пропал, словно он в речку погрузился, чтоб диких собак со следа сбить. Это не загадка, Следопыт, ты наверняка знаешь почему. – Нет. – Дом с человеком, что многим мне обязан, впереди. Мы останавливаемся там. И… дом человека… Ветер сшиб ее с лошади, подбросил высоко в воздух и бросил на землю, распластав на спине. Дыхание вырвалось у нее изо рта. Девочка спрыгнула с лошади, побежала к Соголон, но ничто в воздухе пощечин ей не давало. Пощечину я слышал: звук влажной кожи о кожу, только ничего не видно, девочка дергала головой то влево, то вправо. Соголон подняла руку, защищая лицо, будто кто-то подступал к ней с топором. Мосси спрыгнул со своей лошади и бросился к ней, но ветер и его сбил с ног. Соголон упала на колени и ухватилась за живот, потом закричала, потом завопила, потом сказала что-то на языке, коего я не знал. Все это я видел раньше, как раз перед Темноземьем. Соголон поднялась на ноги, но порывом воздуха ее ударило по лицу, и она опять упала. Я достал свои топорики, но понимал: проку от них не будет. Мосси опять побежал к Соголон, и ветер опять сбил его с ног. Порыв ветра донес голоса: вскрик – одно дуновение, смех – следующее. Что бы то ни было, оно нарушало заклинание Сагномы, я чувствовал, как что-то на мне и что-то во мне пыталось спасаться бегством. Соголон прокричала что-то, снова на том же языке, когда ветер ухватил ее за шею и бросил на землю. Девочка, поискав вокруг палку, нашла камень и стала вычерчивать руны на песке. Пальцами своими она рисовала, процарапывала, копала и смахивала землю, выводя на ней руны, пока не сотворила из них круг, в центре которого сидела Соголон. Буйство в воздухе умерилось до обычного ветра, а потом и совсем стихло. Соголон поднялась, все еще стараясь отдышаться. Мосси бросился помочь ей, но девочка прыгнула между ними и оттолкнула его руку. – К ней ни один мужчина прикасаться не должен, – сказала она. И это был первый раз, когда я такое слышал. Впрочем, она позволила О́го поднять Соголон на лошадь. – Те же духи, что возле Темноземья? – прокричал я ей. – Это человек с черными крыльями, – ответила Соголон. – Это не?.. Я тоже это расслышал: вдоль дороги, по обеим ее сторонам, треск стоял, будто земля лопалась. Буффало остановился и развернулся. Девочка, стоявшая возле Соголон, схватила свои пожитки и рывком извлекла из них коротенькое копье. Земля продолжала трещать, и девочка схватила Соголон, помогая той удержаться на лошади. Буффало пустился рысцой, а Уныл-О́го уже собирался посадить меня к себе на плечи. От трещавшей земли исходили жар и запах серы, отчего мы закашлялись. А еще доносилось старушечье кудахтанье – все громче и громче, пока не превратилось в глухой гул. – Надо бежать, – произнес Мосси. – Мудрый совет, – кивнул я, и оба мы побежали к лошади. Уныл-О́го надел свои перчатки. Треск и гул делались громче, пока что-то не лопнуло – прямо посреди дороги, с визгливым скрипом. Колонна, башня, которая накренилась и треснула, роняя целые куски кладки. Еще три, прорвав землю, встали справа, как обелиски. Соголон была чересчур слаба, чтоб конем править, и девочка вовсю давила его коленями. Конь пустил было галопом, но шевелящаяся, треснувшая башня распалась и обратилась в женщину. Больше коня, темная и чешуйчатая ниже пояса, она продолжала выползать из-под земли, будто тело у нее было змеиное. Она вымахала высотой в два дерева и наклонилась к коню, а тот вздыбился на задних ногах и сбросил обеих всадниц. Кожа женщины отливала луной, но то была белая дорожная пыль, облаком клубившаяся в воздухе. На обеих сторонах дороги выросли еще четыре, у этих были тонкие ребра, что выпирали из-под кожи, полные груди и лица с темными глазами, а дикие лохмы волос взметались языками пламени. Создания с правой стороны дороги покрылись пылью, а те, что слева, – кровью. А еще это – хлопанье крыльев, хотя ни у одной из проросших женщин никаких крыльев не было. Она вдруг нагнулась и сшибла Мосси с лошади. Взметнула рукой – и на той отросли когти. Могла бы порезать его в месиво – он и перевернуться не успел бы. Я прыжком прикрыл Мосси и топориком хватил женщину-башню по руке, кисть отрубил. Та закричала и отступила. – Мэйуанские ведьмы, – выговорила Соголон. – Мэйуанские ведьмы, он… они в его власти. Одна из них схватила лошадь Мосси. Уныл-О́го подбежал к ней, ударил, но ведьма по-прежнему держала лошадь, та была слишком велика для нее, чтобы съесть, но вполне мала, чтобы утащить за собой в провал. Уныл-О́го прыгнул с разбегу и оказался у нее на плече, ноги его крепко обвили ведьмину шею. Она качалась вверх-вниз, кругом крутилась, стараясь сбросить его, а он знай себе молотил ее по лбу, пока мы не услышали, как что-то хрустнуло, и женщина-башня бросила лошадь. Мэйуанская ведьма схватила Уныл-О́го и отшвырнула его. Он покатился в пыли, пока не остановился, чтоб тут же оказаться на ногах. О́го уже обезумел. Ведьма (из тех, что в крови) ухватила Буффало за рога, чтоб в сторону его отбросить, но ничто не могло сдвинуть быка с места. Он попятился, таща ведьму за собой. Я запрыгнул быку на спину и метнул в нее топорик, но она увернулась и отпрянула назад, почти съежившись. Уныл-О́го прыгнул на спину к ведьме, покрытой пылью, весь он ростом был примерно с ее вылезшую из земли часть. Ведьма крутилась, тряслась, ударить пыталась, однако Уныл-О́го удержался. Обеими руками он обхватил ведьмину шею и сдавил, пока она не задохнулась. Схватить его у нее не получалось, а потому ведьма росла и опадала, а еще тряслась, пока у него ноги в воздухе не повисли, и тогда вцепилась когтями в его правое бедро. И все ж он ее не отпустил. Сжимал шею, пока женщина не упала. Еще две проросли и кинулись на Соголон с девочкой. Пока я бежал к ним, перепрыгивая через Мосси и криком призывая Буффало за собой, девочка подняла свое копье и всадила его прямо в нависшую ладонь ведьмы. Та взвизгнула, а я прыгнул быку на рога, чтоб он подбросил меня повыше к ней. С двумя топориками наголо, рубанул обоими ей по шее и срубил голову, так что голова повисла, качаясь на лоскуте кожи. Другая ведьма подалась назад. Мосси посмотрел на меня. Ведьма заходила ему со спины. Я бросил ему топорик, он поймал его и, развернувшись всем телом, с маха, со всей силы рубанул ей по горлу. Ему по горлу. У этого ведьмака длинная борода была. Две последние, одна пыльная и одна кровавая, поднялись в воздух до того высоко, что казалось, сами себя из земли выдернут и улетят. Однако обе нырком слетели обратно. Я бросился к ним, и они убежали, нырнув в землю, как ныряют птицы в море. – Никогда не знал, что ведьма на ведьму нападает, – сказал я. Соголон, все еще сидя на земле, отозвалась: – На тебя они не напали бы. – Что? Да я дрался со всеми ними, женщина. – Не говори мне, что ты никогда не видел, как все они бежали от тебя. – Это потому, что меня по-прежнему прикрывает Сангома. – Ведьмы, они из плоти, а не из железа или магии. – Может, их страшит ку, рожденный мужчиной, – сказал я. – Ты таки спал вчера ночью? – Как думаешь, ведьма? – Не беспокойся, о чем я думаю. Так спал? – Как я и сказал: как думаешь? Девочка схватила свое копьецо и подняла его над плечом. – Ты вчера всю ночь провел без сна? – Женщина-дитя, что это ты вытворяешь? – Я посмотрел девочке прямо в глаза. – Соголон преподала тебе два урока, и ты решила, что способна бросить в меня копьем? Давай проверим, пробьет ли твое копье мою кожу раньше, чем мой топорик разрубит тебе лицо. – Соголон, он не спал всю ночь. Я был с ним, – сказал Мосси. – Тебе незачем ручаться за меня. – А тебе незачем все время злобствовать с людьми, которые бок о бок с тобою. Мосси качал головой, проходя мимо меня. Девочка помогла Соголон подняться. Вернулся Уныл-О́го, вытянув руки, словно потерял что-то. – У твоей лошади две ноги сломаны, – сказал он. – Делать нечего, придется… – Если Аеси не влез к тебе в сон, значит, он найдет какой-то другой способ проследить за нами, – сказала Соголон. – Если только ты не намекаешь на мои фантазии наяву о принце Омороро с его премиленьким кузеном, я отвечу: нет. – А как насчет префекта? – Что насчет меня? – спросил Мосси. – На тебя он на первую напал, Соголон, – напомнил я. – А на тебя он вовсе никогда не нападал. – Возможно, мои руны действуют лучше твоих рун. – Ты тот, кто способен вынюхать мальца. Может быть, ты ему нужен. Мы шли через густой лесной кустарник, пока не увидели пляску звезд над открытой саванной, где поблизости находился дом того человека, который, по словам Соголон, был ей обязан. Мосси шагал рядом, только часто морщился. Обе его коленки были разбиты, как и локоть у меня.