Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 91 из 114 Информация о книге
– Никогда не встречал короля, кто бы сам думал, – подал голос Мосси. – Ты родом не из этих земель. – Не из этих. – Разумеется, Свет с востока. Люди, верящие в одного бога, а все остальное – это либо раб этого бога, либо злой дух. Каждое верование является в паре, что приводит к богу двуликому. Мстительному и безумному в деяниях своих и обрушивающему ярость свою на женский пол. Ваш бог – самый глупый из всех богов. Нет у него никакой искусности в мыслях, никакого мастерства в свершениях. Слышал я, что вы считаете людей, постоянно наведывающихся к предкам, безумными. – Или одержимыми. – Что за край! Одержимость вы зовете дурной, духов вы зовете злыми, а любовь? Любовь, какой вы зовете ее в душе, заставляет человека вынудить вас уйти. Я принюхался к вам и уловил запашок Следопыта. Больше, чем запашок, смердит просто. Что подумает ваш отец? – Я собственной головой живу, – ответил Мосси. – Да вы король, должно быть. Что до него, этой мушки, вашего маленького короля, того, кто слюни пускает на плече этой женщины, хотя ему уже шестой год минул. Следопыт, утверждают, что у тебя нюх есть. Запах дерьма, какой мы чуем, он не от него исходит? – В этой комнате есть большой кусок черного дерьма – тут никаких сомнений нет, – сказал я. – Если уж ты собрался рассказать им, кто ты такой, так расскажи, кто ты, – заговорила Сестра короля. Она по-прежнему сидела на полу, по-прежнему выглядела слабой, будто из нее все соки выжали. Наконец, она посмотрела на нас. – Это Аеси, те самые четыре дополнительные лапы Короля-Паука. Расскажи им о своем пророчестве. Расскажи им о том, как вдруг появился ты в наших душах и умах человеком, кто был в них всегда, зато не было ни единой женщины и ни единого мужчины, кто бы помнил, когда ты впервые появился. – Я хочу самого лучшего для Короля, – смиренно произнес Аеси. – Ты хочешь того, что лучше всего для тебя. Ведь теперь это то же самое, что и желания Короля. Меж тем никто не обращает внимания, что сегодня ты тот же, что был и двадцать лет назад, и даже еще раньше. Назовись своим именем, колдун. Чародей и нечестивый кудесник. Ты то, что ты есть. Ничего не строишь, все рушишь, все истребляешь. Знаете, чем он занимается? Дожидается, пока все засыпают, потом скачет по воздуху или носится под землей. Он забирается в пещеры на шабаши ведьм и насилует младенцев, принесенных в жертву матерями. Рожает с сестрой детей от сестры и брата, только все они умирают. Человечину ест. Я видела тебя, Аеси. Видела тебя и диким вепрем, и крокодилом, и голубем, и грифом, и вороном. Твое зло скоро самое себя пожрет. Поодаль, так, что ей было не достать, лежал ковровый мешок, завязанный у горловины, из которой торчала резная деревяшка. Фуунгу[54]. Амулет, как и нкиси, для защиты от колдовства. Сестра короля попыталась ухватить его, но голова ее припечаталась к земле, а амулет откатился еще дальше. – Я хочу того, что будет лучшим для Короля, – повторил Аеси. – Тебе стоило бы желать лучшего для королевства. Это не одно и то же, – сказал я. – Посмотрите на себя, благородные господа с дамами и одним болваном. Ни одному из вас дела нет до происходящего в этой комнате. Одни из вас были ранены, другие погибли, но этот малец не значит для вас ничего превыше денег. Честно скажу, я недоумевал, как это можно было рискнуть собой ради ребенка, кто не твой собственный, но таковы уж деньги в эти времена. Однако теперь я прощаюсь со всеми вами, поскольку это – семейный спор. Сестра короля рассмеялась: – Семейный? Ты посмел причислить самого себя к семье? Неужели в какой-то пещере ты женился на одной из недотеп, моих кузин? Не собираешься ли ты посвятить их в свой грандиозный план, королевский подлиза? Палач богов. О-о, зацепило! Бог-Мясник. Палач богов. Соголон знала. Она рассказала моей служанке. Сказала: я иду в храм в Увакадишу. Я иду к ступеням Манты. Я иду на север, на восток, на запад и не чувствую присутствия богов. Ни одного. Только это ведь очередной твой фокус, не так ли, Бог-Мясник? Никому не ведомо, что ими утрачено, потому как никто не помнит, чем они владели. Уже настала ночь, когда ты остановишь Короля точно так же, как ты останавливал богов? Так? Так? Хлопанье огромных крыльев – мы услышали его. – Оставьте ребенка и уходите. Не мешкайте с тем, чтобы уложить его поудобнее. Просто бросьте его и уходите, – говорил Аеси. И впился взглядом в Нсаку Не Вампи. – Он ваш Король, – заявила Сестра короля. Ничто не предстало их взорам. Но это ничто схватило Сестру короля и шлепнуло ее по щекам слева направо. Леопард бросился к ней, но ничто отшвырнуло его. Котяра покатился и остановился как раз рядом со мной. Вновь присел, готовясь к прыжку, но я, нагнувшись, положил ему руку на затылок. Ничто подняло Сестру короля и рывком усадило ее в кресло. – Король? Вот уж Король так Король. Вы лицо его видели? Знаете, что за вкус у него во рту? Он еще гадостнее, чем дерьмо фехтовальщика. Это ваш Король? Будем звать его Кхози, нашим львом? Осеним его королевскую голову кафунда? А щиколотку его украсим тремя медными кольцами? Мы должны будем созвать исполнителей песен мунди и матуумба и все барабаны. Позовем и ксилофон? Созовем вождей всех земель к нему на поклон в красной грязи? Не вырвать ли мне клок волос из своей головы и не воткнуть ли их в его лысину? А тебе-то какое до этого дело, речная нимфа? Это ложная королева отыскивала вас? Или вы искали ложную королеву? Она говорила вам, как славно будет, когда Король вернется к славной материнской линии? О, мама, я колочу по своему щелевому барабану[55], чтобы он поведал тайну моей большой вагины – nkooku maama, kangwaana phenya mbuta[56]. Вы поверили плохому оракулу, Сестра короля. Ваша ngaanga ngoombu[57] обманывала вас. Забивала вам голову нечестивым золотом. Вам бы предсказателя с лозой призвать. Вместо этого вы окружили себя женщинами, каких даже женщины забыли. Взгляните на него, того, кого вам прочат в Короли. Он еще ниже, чем вот это. Аеси указал зеленым кинжалом на меня. – Мой мальчик станет Королем, – заявила Сестра короля. – У севера уже есть Король. Вы сами-то видели своего сына? Откуда вам, вы ведь своего сына никогда и не знали. Обратите сейчас же на него свой взор. Если демон в обличье зверя обнажал свой сосок, дитя тут же хватался за него и сосал. Вы, Следопыт и тот бледнокожий, вы обещали доставить мальца, и вы его доставили. Что вам надо? Денег? Ракушек каури того же веса, что и ваши тела? Эта женщина с ее мелкой речной нимфой обманывали вас – сколько раз? Хотя бы сейчас скажите здесь правду. Вы верите всяким их историям? Нет. Иначе ты, по крайней мере, попытался бы метнуть тот топорик. Кинжал у ее горла – если бы предстояло мне убить ее прямо сейчас, вы бы даже и глазом не моргнули. Соголон знала: нельзя доверять людям, кому нечего терять. Жаль, что постигла ее такая смерть. Жалею, что видел это. Я расслышал снаружи топот марша, марша, что высадил двери и зашел в дом. Мосси тоже это услышал. Он глянул на меня, и я кивнул, надеясь, что это выразило то, чего я не знал. – Оставьте ребенка здесь, потом ступайте, обещаю: когда встречу вас в следующий раз, то встреча будет за доло, за супом, и на ней будет весело, – сказал Аеси. – Мне с трудом верится, что вы способны хоть на какое-то веселье, – заметил Мосси. – С большим удовольствием поболтал бы с вами еще о вашей вере в вашего одного бога. Сам я встречался с таким множеством богов. – Встречался и убивал их, палач богов, – бросила Сестра короля. Аеси засмеялся: – Ваш друг Следопыт говорил, что он не верит в верование – я это тоже учел. Думаете, он верит в палача богов? Для этого ему пришлось бы сначала поверить в богов. Ты заметил, Следопыт, что никто больше не поклоняется? Мне известно, что ты не веришь в богов, зато ты знаешь многих, кто верит. Разве не заметил ты, что все больше и больше люди от земли похожи на тебя – и женщины тоже? Ты имел дела с колдунами и шаманами, но когда в последний раз ты видел пожертвование? Принесение в жертву? Святилище? Женщин, собравшихся для восхваления? Етить всех богов, говоришь ты. Я слышал тебя. И – да, пусть обделаются, нынче век королей. Ты не веришь в верование. Я придаю верование казни. Мы одно и то же. – Я скажу своей матери, что у нее еще один сын. Она посмеется, – сказал я. – Если ей не помешает член твоего деда у нее во рту. Кровь ударила мне в голову так, что та покраснела. Я выхватил свой топорик из рук Леопарда, и тот зарычал. – Тебе, значит, грустно должно быть, раз Соголон мертва и некому видеть тебя насквозь, – сказал я. – Соголон? Что хорошего во взгляде старой ведьмы лунной ночи, если на нее устремлены сотни взглядов рассерженных духов? Ты не спал в ту ночь, когда ехал в Конгор, так что кто-то, должно быть, предупредил тебя, что я являюсь во снах. – Я не спал. – Знаю. Но ты, что у него за спиной, ты спал глубже глухого ребенка. Он указал пальцем на О́го. Уныл-О́го посмотрел на нас, на руки свои, глянул в окно, опять на себя, будто он услышал что-то, но только не слова. – Джунгли сновидений любого О́го столь пространны, столь щедры, в них столько открытых возможностей. Порой он был слеп для меня, странствующего в его голове, когда во сне открывал один глаз. Порою во сне он сражался со мною. Не он ли ударом пробил дыру на том судне? Порой из его рта исходило то, что я говорил ему во сне, и иногда люди прислушивались. Разве не так, дорогой О́го? Жаль, что вот эти твои друзья не так много делились с тобой, как мне хотелось бы, не то я бы знал ваши планы в Долинго. Может быть, они не доверяли великану? Уныл-О́го зарычал, выискивая глазами вокруг, о ком бы мог говорить Аеси. – И чего я не насмотрелся твоими глазами. Чего не наслушался твоими ушами. Твои друзья, они бы, возможно, посмеялись над тобой. Прошла ли хотя бы луна со времени, когда я говорил твоими устами? Ты не упомнишь. Я говорил, и ты говорил, и тот старец был на крыше и слышал тебя. Меня. Я был тем, кого он слышал, но ты, милый О́го, ты был тем, кто схватил его, сдавил ему горло так, чтоб он крикнуть не смог, и ты своими милыми руками скинул его с крыши. Я понял, что Уныл-О́го станет выискивать, кто смотрит на него. Я не смотрел. Уныл-О́го так стиснул кулаки, что я слышал, как гнулось железо. Леопард не обернулся. Обернулся Мосси. И сказал: – Он отец лжи, Уныл-О́го. – Лжи? Что значит еще одна смерть для О́го? По крайности, он не убил ту девочку-рабыню зогбану, разрешая ей посидеть на своем маленьком О́го. Только она много раз сидела на нем во время его дневных сновидений. Какой же шум устраивала она в джунглях твоих сновидений! Из-за нее я сам дважды семя извергал. А уж этот О́го, тот просто своим извержением едва крышу не пробил. Только какой сон был более буйным: тот, где ты засаживал ей, или тот, где называл ее женой? Думаешь, что ты сделаешь половинку О́го? Я был там. Я был там, когда… – Не слушай, Уныл-О́го, – предупредил Мосси. – Не перебивай! Вот ты рассуждал, сможет ли она когда-нибудь полюбить О́го, ты что, первый, кто возомнил себе больше, чем животным? – Он старается раздразнить тебя, Уныл-О́го, – говорил Мосси. – Он не стал бы выводить тебя из себя, если бы не задумал что-то. Уныл-О́го зарычал. Я повернулся к нему лицом, однако взгляд мой упал на мальца на плече Нсаки Не Вампи, рот его был широко разинут, будто он собирался укусить ее, но он его тут же закрыл, заметив, что я смотрю на него. Глаза его, широко раскрытые, были черны, черны почти до синевы. – Раздразнить? – усмехнулся Аеси. – Если бы я хотел раздразнить его, разве не назвал бы его половинкой великана? Уныл-О́го заревел. Резко развернувшись, я увидел, как он ударил в стену. Сжав кулаки, он потопал в сторону Аеси, но как раз тогда на него, выскочив из тени, навалилась тьма, обхватила так крепко, что он закричал, и вытолкала из комнаты. Леопард прыгнул к Сестре короля и впился клыками в ничто, все еще сидевшее на ее плече. Красная струя ударила ему в пасть. Ничто завопило. – И в самом деле, етить всех богов, – ругнулся Аеси и полоснул Бунши по горлу. Она упала. Мосси, выхватив оба меча, бросился к нему. Я метнул топорик. Хлестнул порыв ветра и отшвырнул Мосси к стене, а топорик мой развернул обратно, нацелив мне в лицо, но железо не могло коснуться меня, а потому топор пролетел мимо. Нсака Не Вампи побежала с ребенком к выходу, а Сестра короля взвыла. Аеси повернулся догонять Нсаку Не Вампи, но быстро встал и поймал левой рукой стрелу, отведя ее от лица. Правой рукой он поймал еще одну. Руки его оказались заняты, и третья и четвертая стрелы ударили ему точно в лоб. Я видел Фумели, малый стоял с натянутым луком и двумя стрелами, зажатыми в пальцах. Аеси упал навзничь на пол, две стрелы древками вздетых над строем знамен качались у него в голове. Ничто утратило колдовскую силу и сдохло, став токолоше[58]. Птицы, хлопая крыльями и крича, улетели с окна. – Мы должны уходить, – обратился Леопард к Сестре короля. Схватил ее за руку и потащил из комнаты. Мне было слышно, как Уныл-О́го бился с невидимыми монстрами, сокрушая одну стену, а потом другую. Я смотрел на лежавшего Аеси, а думал не о нем, а об омолузу, какие нападали всегда сверху, но не сзади. И побежал к Уныл-О́го. Гибель Аеси раскрыла его невидимые чары. Все черное и смолистое, но не омолузу. Красные глаза, но не как у Сасабонсама. Затенения, какие все же можно было сломать, как шею, какой только что хрустнул Уныл-О́го. Я бросился в темноту, прорубаясь топориком сквозь тени, но было полное впечатление, будто я кромсаю плоть и рублю кости. Два затенения набросились на меня, одно ударило меня ногой в грудь, а другое старалось свалить подножкой с ног. Я выхватил нож и вонзил его туда, где полагалось бы быть его яйцам. Он пискнул. Или она. Я взмахнул топориком и ударил в пол, отрубая ему один за другим пальцы на ногах, потом опять вскочил. Затенения бегали вверх и вниз по О́го, приводя его в такую ярость, что он хватал ладонями тьму, правой рукой раскалывал голову, левой шею ломал, а ногами так двоих утоптал, что дыру в полу пробил. Я выкатился из тени, вытянувшаяся рука ухватила меня за ногу. Я эту руку отрубил. – Уныл-О́го! Затенения облепили его всего. Стоило ему одно оторвать, как являлось другое. Они взбирались на него, ползали по нему, укутав во тьму так, что видна оставалась одна его голова. Он посмотрел на меня: брови вздернуты, взгляд потерянный. Я не сводил с него глаз, старался поддержать хотя бы взглядом. Поднял и сжал в руке свой топорик, но он медленно закрыл глаза, открыл их и опять посмотрел на меня. Понять его взгляда я не смог. Потом затенение наползло ему на лицо. – Уныл-О́го, – позвал я. Он затопал и топал до тех пор, пока не пробил в полу широкую дыру и, облепленный со всех сторон затенениями, не полетел вниз. Я услышал один удар об пол, потом еще один, и еще один, и еще один, и еще один. Потом – ничего. Я подошел к дыре и заглянул вниз, но увидел лишь одну дыру за другой, а за ней еще и еще, а потом – тьма. На последних ступеньках лестницы, перед дверью, я разглядывал кучу из земли, кирпичей, пыли и черных теней. Что-то слабо поблескивало в ней: его железная перчатка. Уныл-О́го. Для него было бы невыносимо жить, зная, что он так по-дикарски убил старца, даже если то и не был он. Не он, по правде. Я стоял, смотрел, ждал, не надеялся, но все равно ждал, но ничего не шевельнулось. Я понимал: если б шевельнулось, то это было бы что-то из черного. И быстро. Вбежал Мосси, крича что-то про людей и птиц. Я не слышал его. Вглядывался в темноту, ожидая. Мосси тронул меня за щеку и повернул мою голову к себе лицом. – Нам надо идти, – сказал он. Снаружи, в двух сотнях шагов, стояли люди из города и смотрели на нас. Нсака Не Вампи и Сестра короля сели на лошадей, Леопард с Фумели вместе устроились на одной. Сестра короля уложила мальца перед собой и одной рукой держала его, а другой – поводья. Люди отошли назад. Птицы сбивались в стаю, закрывая небо, потом разлетались, потом опять слетались. – Леопард, взгляни. Они что, одержимые? – спросил я. – Не знаю. Аеси мертв. – Не вижу никакого оружия, – сказал Мосси. – К тому же этих лошадей мы украли, – признался Леопард. Мосси вскочил на свою лошадь и меня затащил. Толпа зашумела и побежала на нас. Сестра короля, не дожидаясь, ускакала галопом. Нсака Не Вампи, скача мимо, обернулась и крикнула нам: – Скачите! Идиоты! Мы тронулись, когда из толпы полетели камни. Я потерял запах мальца, хотя своими глазами видел Сестру короля. – Мы куда? – спросил Мосси. – В Мверу, – ответил я.