Четыре всадника раздора

Он моргнул, на лице полное недоумение.

– Ты носишь рубашку Бергмана.

– И ее давно пора выстирать, – наставительно сказала Лионелла. – Вам никто не говорил, что рубашки следует менять каждый день?

– Черт…

Димка стянул рубашку через голову и протянул Лионелле. Она взяла ее двумя пальцами и с презрительной миной покинула кухню.

– За что она нас терпеть не может?

– Тебя, вероятно, за то, что ты носишь рубашку хозяина.

Димка вновь устроился за столом, а я невольно залюбовалась его фигурой. При той жизни, что он вел, ему надлежало быть толстым, рыхлым и неряшливым. Неряхой он все-таки не был, мылся ежедневно, хотя на одежду внимания не обращал и сам не всегда замечал, что надевает. А вот фигура у него отменная. Ни грамма лишнего жира, сплошные мышцы.

– Ты в спортзал ходишь? – спросила я.

– Хожу. Но не регулярно. Когда есть работа, на спортзал нет времени. А что?

– Любуюсь кубиками на животе.

– Я завел правило, через каждый час отжиматься по сто раз. Еще на голове стою. Способствует приливу крови. Мозги лучше работают.

– Другие из спортзала не вылезают, но особо хвастать нечем.

– Ага, все дело в генах. Ты тоже себя спортом не утруждаешь, а выглядишь – зашибись.

– Спасибо за комплимент.

– Пожалуйста. Чего кислая?

Ответить я не успела, в коридоре послышались шаги, а вслед за этим в кухню вошли Клим и Бергман. Я удивилась, что они вместе, но вопросов задавать не стала.

– Идемте в кабинет. Лионелла терпеть не может, когда кто-то вламывается на ее территорию.



– Начнем? – устроившись за столом, Бергман обвел нас взглядом. – Что у нас есть на сегодняшний день?

– Нелли Зорина незадолго до своего исчезновения предположительно следила за мужем, взяв машину у подруги.

– У мужа есть любовница, – кивнул Клим. – За эти дни он встречался с ней дважды, вчера ужинали в ресторане, после чего два часа находились в ее квартире. Адрес у Поэта.

– Да, на скорбящего мужа он не похож, – сказал Димка, не отрываясь от компьютера.

– Боровская подозревает, что к исчезновению дочери причастен ее зять, и повод у нее есть, как выяснилось. Мало того, первая жена Зорина тоже бесследно исчезла десять лет назад. При весьма драматических обстоятельствах, оставив в парке четырехлетнюю дочь. До сих пор о том, что случилось, ничего не известно.

– Но мы знаем, – кивнула я, – что у женщины были специфические интересы.

– Учитывая, что ее муж наведывается к священнику-экзорцисту, весьма вероятно, что женушка водила дружбу с дьяволом, – с серьезной миной заявил Клим.

– А теперь достоверные факты, – сказал Бергман. – На протяжении четырех лет первая жена Зорина несколько раз лежала в психиатрической больнице. В частной, довольно дорогой, находится за городом и называется «Помощь».

– Скромненько, – заметил Клим.

– Первый раз она попала в больницу через месяц после рождения Инги. Через восемь месяцев вновь оказалась там.

– Послеродовая депрессия? Попытка самоубийства? – сказал Димка.

– Никаких достоверных сведений. За это время врачи успели смениться. Ее карта затерялась, так утверждает главврач. Моему появлению он, кстати, был не рад. Но данную должность он занимает всего полгода, прибыл к нам из Нижнего Новгорода, так что заподозрить его можно разве что в нежелании привлекать внимание к данному учреждению.

– Что вполне понятно.

– Именно так, – согласился Бергман. – По крайней мере, он любезно заглянул в компьютер и сообщил, когда и сколько раз Зорина у них лежала.

– Взял недорого? – сказал Клим.

– По-божески. Мы не знаем, что за проблемы были у Аделаиды, но можем догадываться, памятуя о священнике. Главный вопрос в другом: имеет ли Зорин отношение к исчезновению жены. И здесь ответа пока нет. Вполне вероятно, да. Но с таким же успехом мы можем сказать «нет». Сумасшедшая жена – не подарок, а психически нестабильный человек всегда в зоне риска. У полиции Зорин серьезных подозрений не вызвал. Алиби в обоих случаях у него безупречное. Я проверил.

– Мать не оставит добровольно своего ребенка, – напомнила я. – Скорее всего, Аделаида покинула парк не по своей воле.

– Но и отец вряд ли бы пошел на такое. И устроил бы похищение, когда ребенок находился в безопасности.

Я согласно кивнула.


– Далее. Дочь Зорина под впечатлением от этой истории считает родительский дом опасным местом и использует магию крови, чтобы защититься. По словам ее друга, она видела призрак матери. И этот самый призрак пытался ее задушить. На теле девочки остались синяки.

– Ты это серьезно? – поднял голову от компьютера Димка.

– Я перечисляю то, что нам пожелали рассказать.

– Но это же бред. Допустим, призраков можно увидеть, – косясь на меня, продолжил Поэт. – Но синяки… Что скажешь?

Вопрос, судя по всему, адресовался мне.

– У меня не было потасовок с призраками, – сказала я.

– Но синяки у девчонки были. Она придумала всю эту чушь, чтобы скрыть правду?

– Так кто ее душил? Отец?

– Она наверняка рассказала бы об этом своему другу. Если это была мачеха – тем более.

– Но она придумывает эту дурацкую историю…

– Это еще не все. Сегодня я спустилась в овраг. – Я передала свой мобильный Димке, и он вывел на экран компьютера фотографии. – На деревьях надпись «мама». И крест.

Димка присвистнул, Бергман и Клим хмуро рассматривали фотографию.

– Это что-то вроде алтаря, я правильно понял? – сказал Клим. – И какой отсюда вывод? Девчонка тоскует по исчезнувшей матери?

– Допустим. Но тогда откуда эти фантазии о призраке, который ее душил?

– Одно с другим вроде бы не срастается, – кивнул Димка.

– А если так, – вмешалась я. – Она боится мать, и этот алтарь – попытка ее задобрить.

– И курица в данном случае – жертвоприношение?

– На месте Зорина, я бы отправил дочь к психиатру, – с печалью заметил Димка. – Учитывая наследственность, за ребенком стоило бы приглядывать.

– А если это вовсе не алтарь? – задал вопрос Бергман и посмотрел на меня.

– Думаешь, исчезнувшую Аделаиду следует поискать там? – спросила я.

– Возможно, ребенку известно куда больше…

– Безымянная могила с самодельным крестом? – присвистнул Димка.

– Ей было всего четыре года, когда мать исчезла. Но кто знает, что способны запомнить дети…

– Это может быть могилой? – сказал Бергман, по-прежнему глядя на меня.

Я поморщилась.

– Я пыталась. Но ничего не увидела.

– То есть ответ «нет».

– Ответ «не знаю». Я вижу то, что вижу. Или то, что мне хотят показать. Здесь я ничего не увидела.

– Не кажется ли вам, что закапывать жену в трех шагах от собственного дома довольно глупо? – сказал Димка. – Особенно когда ты первый подозреваемый?

– Бывает, что люди действуют в большой запарке и не особо мудрят, – покачал головой Клим.

– Одно ясно: девочке что-то известно, – подвел итог Бергман. – Но мы вряд ли сможем с ней поговорить. Отец будет категорически против.

– Обойдемся без его разрешения. Выберем подходящий момент.

– Вряд ли она станет откровенничать, – с сомнением заметила я. – Она даже своему другу ничего не рассказала. Добиться от нее правды можно, устроив настоящий допрос. Но Зорин не согласится. Даже если к исчезновению Аделаиды не имеет отношения. Просто не захочет травмировать дочь. Остается надеяться, что она сама вдруг захочет что-то рассказать…

– Я думаю, на этот овраг стоит взглянуть еще раз, – кивнул Максимильян. – Идем дальше. В доме, как выяснилось, находится или находился третий человек – предполагаемая родственница Зорина.

– Старуха? Тут я порадовать ничем не могу, – сказал Димка. – Никакой родни подходящего возраста у Зорина нет. Единственная престарелая родственница – бабушка первой жены, но она, судя по регистрации, живет в Туле. Пенсию ей перечисляют на карточку, задолженности по квартплате нет. В банке солидный счет. Это, собственно, все. Вряд ли бабушка первой жены стала бы жить в доме Зорина, – закончил он.

– Почему же? Могла навестить правнучку. Странно, что никто из домочадцев о ней не упомянул.

– А ты ее точно видела? – усмехнулся Клим.