Чужой своим не станет

Закончив писать распоряжение, Георгий Валентинович вызвал адъютанта и коротко распорядился, протягивая фотографию и протоколы предыдущих допросов:

– Немедленно отправить начальнику Третьего отдела контрразведки СМЕРШ Тринадцатой армии Первого Украинского фронта полковнику Александрову.





Глава 15

Попробуй поухаживать




На позициях было темно: ни огонька, ни вспышки. Человеку со стороны ориентироваться здесь было сложно: длинные траншеи, убегающие невесть куда, переходы, пути сообщения. Целый лабиринт! Солдаты, окопавшиеся здесь несколько дней назад, чувствовали себя вполне свободно.

Показав удостоверение караульному, стоявшему у входа во вторую линию траншей, Тимофей спросил:

– Где тут блиндаж старшего лейтенанта Иванцовой?

– А-а, это военврача? – переспросил охотно караульный.

– Да.

– А вот идите по этому переходу, потом повернете направо, в траншею, и сразу увидите ее блиндаж.

Поблагодарив бойца, Романцев отправился в указанную сторону, спиной чувствуя заинтересованный взгляд караульного. Лишь свернув за выступ бруствера, капитан испытал некоторое облегчение. Ощущение было таким, как будто он делает что-то противозаконное.

Зачем ему нужна эта встреча с Татьяной, когда между ними ничего не произойдет и сам он не желает в своей жизни никаких перемен? Женат, любим, счастлив. Что еще нужно? Разве что уцелеть в этой бойне, чтобы можно было прижать к себе любимую.

Романцев шел пригибаясь, стараясь не угодить под шальную пулю. Чем-то этот визит к Татьяне напоминал ему подвиги недавно ушедшей молодости. Тогда он забирался на третий этаж женского общежития, потому что на вахте дежурила строгая вахтерша. Девушку, которую он любил тогда, звали Ольга. В тот момент ему казалось, что эти чувства на всю жизнь, что вряд ли отыщется другая женщина с такой же обворожительной улыбкой. Любовь вскоре ушла, оставив на душе легкий налет разочарования. Незадолго до войны Ольга вышла замуж за студента из параллельной группы, и больше Тимофей о ней ничего не слышал.

А вот и блиндаж с едва поднимавшейся над полем кровлей. Низкая дверца. Уже стоя у порога, капитан почувствовал волнение: если тебе не нужна эта женщина, откуда же возникла тревога? А что, если в это самое время у нее кто-нибудь из командного состава? Ситуация получится двусмысленная, и никакими отговорками вроде давнего знакомства уже не оправдаешься. В какой-то момент Тимофей даже хотел развернуться и уйти, но потом передумал и решительно постучал.

Дверца блиндажа открылась практически сразу, как будто его ждали. В проеме на фоне коптящей керосинки он увидел Татьяну. То ли был виноват сумрачный свет керосиновой лампы, падающий на лицо девушки откуда-то сбоку, то ли у нее и в самом деле было хорошее настроение, но сейчас Иванцова не выглядела такой усталой, как в первую их встречу. Черты ее лица показались капитану значительно свежее.

– Ой, Тимофей! – искренне обрадовалась девушка. – А я уж думала, что ты и не зайдешь. Чего же ты застыл? Проходи!

Преодолевая робость, Тимофей вошел в блиндаж. «Что подумала бы Зоя, если бы сейчас меня увидела? – промелькнуло запоздалое раскаяние. И как утешение, заставляя почувствовать себя невиноватым, промелькнула следующая мысль: «Ты же пришел сюда просто так, чтобы повидаться со своей старой знакомой. Ведь это ровным счетом ничего не значит».

– А я как раз хотела чай пить, ты будешь? – просто спросила Татьяна, как будто их связывали долгие годы дружбы.

– Не откажусь, – произнес Романцев, неожиданно почувствовав себя невероятно легко.

Присаживаясь на колоду, заменявшую стул, он осмотрелся. Обыкновенный блиндаж, разве что немного чище обычного, с некоторыми небольшими деталями в виде тряпочек, покрывающих аккуратные полочки и указывающих на женское присутствие.

Гимнастерка на Татьяне была ладненькая, выгодно подчеркивающая ее стройную фигуру.

– Так сколько все-таки мы с тобой не виделись? – спросила хозяйка, разливая горячий кипяток в металлические кружки.

– Около четырех лет, – отвечал Романцев.

– Четыре года… Если бы мы были на гражданке, это было бы не так уж и много. Всего-то – закончить вуз. А для войны, где убивают каждый день, это очень много.

– Все так, – согласился Романцев. – Это сахар? – показал он на небольшую вазочку с крышкой.

– Да. Накладывай. Только маленьких ложечек нет.

– Ничего, справлюсь и большой, – улыбнулся Романцев. – Больше зачерпну.

В какой-то момент Тимофей почувствовал себя очень уютно. То ли оттого, что блиндаж был обжит, то ли потому, что рядом была женщина, от которой буквально веяло домашним теплом, таким желанным на фронте каждому мужчине.

– Знаешь, ты мне всегда нравился.

– Правда? – удивился Романцев, отпивая чай. – Странно, почему я этого никогда не замечал?

– Ну как же ты заметишь? Ты был такой большой, важный, ходил в форме, что же ты будешь внимание обращать на каких-то сопливых девчонок.

– Если бы я знал, что ты станешь такой красивой, непременно обратил бы, – попытался пошутить Романцев.

Но сказанное почему-то прозвучало серьезно, заставив Татьяну слегка нахмуриться. На какое-то время в блиндаже повисла пауза. Но неловкости не ощущалось. Романцеву подумалось, что с такой девушкой приятно даже помолчать.

Рядом с ней Романцев чувствовал душевный комфорт. Нравилось просто на нее смотреть, на такую ладную, гибкую, с расторопными руками. Ее улыбка в какой-то момент заслонила собой все прежние переживания. Даже Зоя была где-то далеко.


– Ты мне всегда казался таким серьезным.

– Возможно, так оно и было. С того времени я мало изменился. Во всяком случае, внешне.

– У меня есть малиновое варенье, – объявила Татьяна, доставая из небольшого шкафчика маленькую стеклянную баночку.

– Мое любимое! Откуда такая роскошь? – невольно удивился Романцев, наблюдая за сияющим лицом Татьяны.

– Принес политрук, товарищ Воронцов… Позавчера вернулся из отпуска, вот и поделился.

Татьяна отвернула крышку. По блиндажу распространился благоухающий запах сладкой малины.

– Наверное, он к тебе неравнодушен?

– Все не так, – отрицательно покачала головой Татьяна, – просто он добрый… У него большая семья… Старшего сына недавно тяжело ранили. Сейчас он лежит в куйбышевском госпитале. Товарищ Воронцов к нему туда и ездил. А ты не стесняйся, ешь варенье.

Тимофей аккуратно, краешком ложки подцепил красное лакомство. Попробовал. На языке остался довоенный вкус счастья.

– Какой аромат! Знаешь, это варенье напомнило мне мое детство.

Вот сидит он в блиндаже у красивой девушки, пьет чай, пробует малиновое варенье, разговаривает с ней и совершенно не ощущает никаких угрызений совести. А Зоя находится где-то далеко и даже ничего не подозревает.

– У меня тоже такое чувство. Именно такое варенье я ела до войны в Ленинграде.

– Значит, у нас общие вкусы.

Чай допит. Самое время подняться, тепло распрощаться с хозяйкой и выйти из блиндажа. Не следует осложнять ситуацию, ни к чему все эти обязательства, да еще в его положении.

Вот только уходить никуда не хотелось. Тимофей поймал себя на том, что пытается отыскать причину, чтобы задержаться еще на какое-то время. Возникало ощущение, что они не договорили, не объяснились, осталось исполнить нечто важное, что на всю оставшуюся жизнь свяжет их обоих.

Опять возникла пауза, какая случается перед очень важным разговором. Почему с Зоей у него не получается так, как с этой девушкой? Вроде и знает-то Татьяну немного, а такое впечатление, что половину жизни просидел с ней в этом блиндаже, попивая чаек и заедая его малиновым вареньем.

– У меня есть и покрепче, – произнесла Татьяна.

– Спирт?

– Да. Жалко, конечно, что не коньяк.

– Тогда, может, за встречу? Все-таки мы знаем друг друга не первый год.

– Хороший тост. Где же он у меня? – она поспешила в дальний угол, выдвинула аккуратный ящичек, сколоченный местными мастерами. – Ага, нашла! – произнесла обрадованно. – Жалко, что нет стаканов, – не то пошутила, не то всерьез пожалела девушка.

– Такой тост, конечно, требует обстоятельности, – легко согласился Тимофей, – но думаю, что из металлических кружек тоже будет хорошо. Может, я попробую, хоть поухаживаю за тобой немного. Обещаю, вот закончится война, тогда мы как следует отметим.

– Попробуй поухаживай, – согласилась Татьяна.

В ее голосе прозвучала грустная нотка. Романцев внимательно посмотрел на девушку – глаза смеющиеся, веселые, похоже, что показалось.

Тимофей залил тоненькой струйкой дно кружек. Внутри фляжки весело забулькало.

– А у меня еще и сало с хлебом есть, – подхватилась Татьяна, доставая из того же шкафчика кусочек сала, завернутый в промасленную пергаментную бумагу, и половинку краюхи хлеба.

– О! Одобряю, отменная закусь! Лучше и не придумаешь. Хорошо живем!

– Угостили. Женщин здесь немного, вот нас и балуют, – сказала Татьяна, нарезая на небольшой деревянной дощечке сало.

– Тогда за встречу!

Романцев сделал два больших глотка и тотчас почувствовал крепость малоразбавленного спирта, огненной волной разбежавшегося по телу. Выпила и девушка, поморщившись. Шумно закусили.

– Знаешь, давно я так аппетитно не ел, – признался Романцев.

– Я тоже.

Переглянувшись, они улыбнулись. Похоже, подумали об одном и том же. Так бывает. Подступивший хмель стер между ними последние условные преграды. Поставив пустую кружку на стол, Тимофей притянул к себе Таню, та не сопротивлялась.

– Ты не будешь жалеть? – спросил Романцев, ощущая на своем лице горячее дыхание девушки.

Ее тонкие руки обхватили его за шею, лишая свободы.

– А ты не будешь жалеть? – прозвучал неожиданный вопрос.

– Честно?

– Да.