Чужой своим не станет

– Абсолютно!

– Дело в том, что я располагаю другими данными. Очень хорошо, что именно вы возглавили зарубежный отдел Абвера после отрешения Канариса от должности. Ваши разведданные куда более точные, чем те, которыми нас кормил Канарис. – В голосе Кейтеля послышалось раздражение: – Ведь в значительной степени по его вине мы потерпели поражение под Москвой. Он сумел убедить фюрера, что русская армия сломлена, что остался последний рывок. И вдруг из ниоткуда появились эти сибирские дивизии… А операция «Шамиль» на Кавказе… Ведь Канарис лично убеждал фюрера, что им подготовлено восстание горцев. Что там находятся десятки подготовленных групп. И что в итоге? Кавказ остался за русскими, а мы не получили ни капли бакинской нефти. Так же плохо разведка Канариса сработала и во время Сталинградского сражения. Большая часть представленных им данных была неточной или совсем не соответствовала действительности, – Кейтель все больше распалялся. – Наш фюрер слишком долго полагался на Канариса, а ведь еще в начале сорок третьего года многие из его офицеров были арестованы в связи с покушением на фюрера. Уверен, Канарис обо всем знал!

– Я принимал участие в этом расследовании, – напомнил Кальтенбруннер. – Против адмирала не нашлось тогда веских аргументов.

– Значит, плохо искали! – отмахнулся Кейтель. – Скажу вам больше: возможно, адмирал даже координировал их действия. Фюрер слишком мягок по отношению к своим врагам и очень ценит старую дружбу. Ему давно нужно было отстранить Канариса от должности, тогда не было бы никакого покушения… Фюрер был бы здоров, а мы бы уже теснили русских на восток. Надеюсь, на этот раз следствие разберется, что к чему.

– Будем надеяться… У меня есть серьезные основания полагать, что Канарис долгие годы работал на британскую разведку.

Генерал-фельдмаршал Кейтель одобрительно кивнул:

– Уверен, четвертое управление разберется во всем… Вернемся к нашему делу. Ваши заявления очень серьезные, они меняют всю оперативную обстановку на фронте. У вас при себе есть документальные подтверждения? Мне нужны номера и названия частей и соединений, отправленных в Бессарабию, – Кейтель строго посмотрел на обергруппенфюрера.

– Разумеется, – положив на колени портфель, Кальтенбруннер извлек из него папку в кожаном переплете и протянул генерал-фельдмаршалу. – Здесь номера частей, их количество, тип, а также названия пунктов, откуда они прибывают. Получилось немало!

Генерал-фельдмаршал взял папку. Пролистывая страницы, он вчитывался в отдельные документы и одобрительно кивал. После чего положил документы на край стола рядом с другими бумагами.

– Сегодня же на совещании расскажу о новых данных нашей разведки. Не сомневаюсь, мы выработаем верное решение. А сейчас позвольте мне продолжить прерванную работу.

Обергруппенфюрер Кальтенбруннер поднялся:

– Рад был видеть вас в добром здравии, фельдмаршал. Я слышал, что вы получили контузию во время покушения на фюрера.

Отмахнувшись, Кейтель произнес:

– Она была совсем легкой. Со мной уже все в порядке. Честно говоря, я переживаю за фюрера… Я ведь был первым, кто подбежал к нему и помог подняться… Будем молиться, чтобы он поправился.

Взметнув руку вверх в прощальном приветствии, Кальтенбруннер вышел из кабинета.





* * *


Едва Русовой вернулся к себе, как прозвенел телефонный звонок.

– Полковник Русовой. – Некоторое время, все более мрачнея, он внимательно слушал абонента, потом ответил: – Это не может быть случайностью. Уверен, это по нашему ведомству, мы немедленно подключаемся, – и, не попрощавшись, положил трубку.

Несколько минут Русовой сидел молча, обдумывая решение, потом вызвал адъютанта и приказал:

– Позови ко мне капитана Романцева. Немедленно!

Тимофей пришел через пятнадцать минут. Выглядел он невозмутимо, и только излишняя серьезность выдавала в нем неудовольствие.

– Устраивайся, капитан, – Русовой указал на свободный стул: – Не забыл? Сегодня идешь на встречу с немецким агентом. Я тут для тебя подготовил группу, тебе с ними нужно переговорить, что и как…

– Товарищ полковник, задача предельно ясна. Если нет ничего срочного, я бы занялся другими делами.

– У тебя какие-то личные дела? – строго спросил Русовой.

Романцев уверенно выдержал строгий взгляд полковника, после чего спокойно ответил:

– Разве у меня не может быть личных дел? Они могут быть у каждого, даже на войне.

– Все так, – горестно вздохнул полковник. – Вижу, что не получается тебя задержать… Не ходи к ней. Нет ее больше.

– Кого вы имеете в виду? – предчувствуя недоброе, глухо спросил Романцев.

– Татьяну Ионову.

– С чего вы взяли, что я… Вы следили за мной?

– Никто за тобой не следил, – холодно ответил полковник Русовой. – Ты не забывай, где служишь… А потом, на передовой у нас каждый человек на виду. Тут мне только что позвонили… Убили Таню.

– Как убили?! – выдохнул Романцев.

– Ударом ножа в сердце. Очень точный удар, профессиональный. Таким ударам учат в разведшколе. Видно, она что-то узнала про этого гада, вот он ее и убрал. Прямо в полевом госпитале, никто ничего не видел, хотя народу там было много. Вместе с ней еще одного паренька зарезали, он уже на поправку шел. Непонятно, почему. Военная прокуратура сейчас этим делом занимается. Мы тоже подключаемся… Этого гада обязательно отыщем!

Тимофей Романцев болезненно поморщился, сердце защемило, как будто в него попал осколок. Дышать стало трудно, металл шевелился и колол при каждом вздохе, рана кровоточила.

«Как же так, Танюша? Почему? Несправедливо…»


– Ты как, Тимофей? – обеспокоенно спросил полковник.

– Я пойду, товарищ полковник.

– Может, мы без тебя попробуем этого абверовца встретить?

– Не нужно…. Справлюсь. Извините. Мне надо побыть одному.

Полковник понимающе кивнул:

– Понимаю…





Глава 23

Огонька не найдется?




Тимофей подошел к церкви без десяти шесть. Крепко побитая снарядами, без купола и барабана, она выглядела символом неповиновения – в ней шла служба, из темных оконных проемов доносилось стройное песнопение. По обе стороны от крыльца стояли несколько старух, двое стариков и какой-то сгорбленный юродивый в надежде получить милостыню.

Романцев, не будучи человеком верующим, отыскал в карманах мелочь и раздал по монетке каждому просящему, услышав в качестве благодарности: «Храни тебя Господь!»

Оно, конечно, не помешает, все-таки на войне…

Группа захвата из десяти человек подошла к церкви еще три часа назад. Понаблюдала издалека за прихожанами, авось объявится кто-нибудь подозрительный, и, никого не заметив, устроилась незаметно вокруг церкви, контролируя каждого входящего.

Романцев стоял у входа, чувствуя, что невольно привлекает к себе внимание. Возможно, следовало одеться как-то иначе, не так броско… Посмотрел на часы – стрелки показывали пять минут седьмого.

– У вас закурить не найдется? – неожиданно послышалось из-за спины.

Повернувшись, Романцев увидел сгорбленного юродивого. Внимательно всмотревшись в его лицо, неожиданно понял, что тот молод: в светло-серых глазах светились ясность и ум. Юродивому было не более тридцати пяти, еще несколько лет добавляла пористая кожа с въевшейся в нее пороховой гарью и всклокоченная, изрядно поседевшая борода.

Тимофей достал кисет с махоркой, протянул юродивому. Тот умело отсыпал табачок на заготовленный листочек бумаги, склеил края.

– А может, и огонек будет?

Романцев вытащил из кармана спички. Юродивый взял коробок, покрутил его в руках, внимательно разглядывая со всех сторон:

– Трофейный.

– Вроде того, – сказал Романцев, продолжая наблюдать за юродивым.

Крепко затянувшись, тот произнес:

– А знаешь, капитан, как немцы нашу махорку называют?

– Как?

– Сталинская нарезка! – весело отвечал юродивый. Речь его была грамотной, смотрел он зорко, подмечая каждое движение. – Они с этим табачком еще в сорок первом познакомились, вот только никак не думали, что он им поперек горла встанет. Это ведь не немецкий ароматный табачок.

– А ты его курил?

– Доводилось.

Тимофей повернул голову: за оградой в тени деревьев стояли четверо смершевцев, с другой стороны, смешавшись с прихожанами, – еще столько же. Все терпеливо дожидались сигнала Романцева. Можно было одним взмахом руки прекратить эту бездарную комедию, вот только что-то останавливало капитана. Не тянул этот юродивый на немецкого связиста.

Из окон храма продолжало доноситься песнопение. Пели бабки – неумело, безголосо, но в мелодии было столько усердия, что она невольно брала за душу.

– И где же?

– Здесь и курил. За марки покупал. Постоишь тут малость, на паперти, насобираешь на табачок. К водке я равнодушен, а вот табачок – это мое!

К черту сомнения: юродивого надо арестовать, это и есть немецкий агент! Ох, и разыграл! Вот он, настоящий театр! Романцев уже поднял руку, чтобы подать сигнал, как вдруг услышал пронзительный бабий возглас:

– Прошка, ты опять к людям пристаешь?! А ну, пошли домой!

– Да иду я, иду, – проворчал юродивый и, вернув коробок капитану, заторопился к бабе, стоявшей у церковной ограды.

Проходившая мимо женщина, повязанная темным платком, неожиданно остановилась рядом с Романцевым.