Даманский. Огненные берега

— Не хотим, товарищ лейтенант, — проворчал сержант Покровский. — Наши родители еще ту войну помнят, ночами просыпаются… Да и проку от этих войн? Вон, Америка уже четыре года во Вьетнаме воюет, а что толку? У них оружие лучше, солдаты натасканные, зато у вьетнамцев — дух, понимание своей правоты, да и больше их, чем этих янки. Еще лет десять будут рубиться, и ничего не изменится, пока Америку окончательно протесты не накроют… А с Китаем-то как воевать? Нет, мы, конечно, будем, если прикажут… — сержант смутился.

— Уже анекдоты всякие появились, — подхватил Черемшин. — Рассказать? Совещание в китайском штабе. «А армию пошлем?» — «Нет, армию не пошлем, будем просачиваться мелкими группами — по полтора миллиона в каждой». — «А танки все пойдут?» — «Да, танки все. Сначала первый, потом второй».

Солдаты засмеялись, заметно расслабились.

— Спокойствие, бойцы, войны не будет, — объявил Котов. — И то, что в анекдоте, — миф. На самом деле, танков у них чуть больше, а пехоты — чуть меньше. А вот строевая подготовка, напоминаю, будет, — он демонстративно посмотрел на часы. — И осталось до нее уже не полчаса, а двадцать четыре минуты. Р-разойдись! Бабаев, останьтесь.

Пограничники разбредались, сочувственно поглядывая на сослуживца. Бабаев насупился, смотрел волком.

— Мстить будете, товарищ лейтенант? Ну, за тогдашнее, в поезде. Подумаешь, с супругой вашей по душам пообщался. Она же не возражала. Просто поговорили… А на вас и формы не было, откуда я знал, кто вы?

— Не оправдывайся, Бабаев, — ответил Павел. А ведь он тогда действительно струхнул. Такое совпадение — одно на миллион, а ведь работает! — Я еще не пал так низко, чтобы сводить личные счеты, пользуясь служебным положением. Хотя, знаешь… соблазн велик, — лейтенант сухо засмеялся, и рядовой боязливо втянул голову в плечи. — Ладно, расслабься. Спи спокойно, как говорится. Но дисциплина у тебя хромает, с этим надо бороться.

— Так расслабился в отпуске, товарищ лейтенант, отвык, трудно вливаться обратно в коллектив…

— Поможем, Бабаев, не переживай. Ты как из поезда вышел? Почему я тебя не видел?

— Ну, вышел, как все, — пожал плечами рядовой. Он немного приободрился, постреливал глазами. — Пять минут была остановка. Взял чемодан и вышел. Там еще трое местных сходили. Вот только вас с супругой не видел, уж извиняйте…

Павел поморщился. Проспали они тогда с Настей. На перрон выскочили — все уже ушли.

— И куда ты делся? Ночь же была?

— Так это… — Бабаев зачесался, скроил хитрую мину. — Есть у меня знакомые в Бикиновке, у вокзала живет человек… Там частный дом — вот туда и побрел, приютили, спать положили… Мне же сегодня надо было на службу явиться, поэтому не спешил…

— Женщина? — Павел насмешливо посмотрел ему в глаза.

— Ну, да, знакомая, — неохотно выдавил Бабаев. — В Нижней Масловке познакомились, она иногда к сестре приезжает… А что, дама незамужняя, три года в разводе, ребенок… Ну, постарше меня, а что такого? Уставы не запрещают. Я же не в самоволку к ней ходил… А в шесть утра ее сосед меня до Нижней Масловки подбросил — на работу ехал. До заставы пешком добежал через лесок…

— Ну-ну, — хмыкнул Павел. — Блудим, значит, Бабаев? А еще в поезде к чужим женам пристаем… Кто те двое? Тоже с тобой сошли?

— Да нет, мы вместе из Новосиба ехали… Они тоже в Электротехнический институт поступали, их с первого курса отчислили, они во Владике служат на морфлоте, совпало так, смеялись, что мир тесен…

— А тебя с какого курса отчислили?

— Ни с какого, — сокрушенно вздохнул Бабаев. — Не поступил, баллом не вышел. Год перекантовался, потом в армию забрали… виноват, призвали. Сейчас гадаю — может, снова поступать?

— Сам решай, — пожал плечами Павел. — Но что-то мне подсказывает, без твоей фигуры мир электротехники прекрасно справится. Все, ступай, Бабаев. И чтобы никаких мне тут вольностей.

— Зря вы так с ними, товарищ лейтенант, — смущенно сказал старшина Фролов. — Особенно с Тереховым и Бабаевым, с последнего вон даже краска сошла. А между прочим, при всей кажущейся никчемности — очень смышленый парень. Отстрелялся на «отлично», владеет приемами рукопашного боя, кроссы бегает лучше всех. Память отличная — уставы вызубривает быстрее остальных. Выносливый, в наряде никогда не ропщет, проявляет полезную инициативу. Опять же в январской драке с китайцами отличился…

— Это как? — не понял Павел. — Больше других носов разбил?

— Да нет, идею подсказал: делаем вид, что испугались, убегаем, а когда китайцы бросаются за нами, заманиваем их в тупик на берегу и метелим, пока пощады не запросят… И фокус с рогатинами, кстати, тоже Миша придумал — изобретательный, черт… Да, не спорю, есть у него отдельные недостатки. В самоволку в Нижнюю Масловку бегал, ночью хватились, а его нет. Зубы замполиту показывал. На губе в Боровичах пять суток отсидел за пьянку… У нас же на заставе нет своей гауптвахты. Пытался новобранца припахать из первого взвода — да, собственно, и припахал, тот ему неделю за куревом бегал…

— А в целом правильный, душевный человек, — крякнул Павел. — Самому-то не смешно, Фролов, выгораживать такое чудо? Кто его в отпуск отпустил с таким послужным списком?

— Так отец у него скончался, — развел руками старшина. — Обязаны отпустить на похороны. Правда, он не жил с матерью, давно развелись, выпивал, в общем, асоциальный тип…

— Все, старшина, довольно, больше слушать ничего не хочу. Выводите взвод на построение, займемся старой доброй муштрой.



Только в девять вечера уставший, как собака, Павел дополз до дома, поднялся на второй этаж.

— Вам кого? — пошутила Настя.

— Вас, Анастасия Игоревна, больше ничего не хочу…

— А больше ничего и нет, — вздохнула жена, впуская на порог законного супруга. — Входи уж, душа пропащая.

Она куталась в толстый платок, смотрела грустно, но выглядела неплохо. Павел облегченно вздохнул. Копошилась весь день въедливая мысль: придет домой — а супруги и след простыл, ушла ловить попутку до Бикиновки. Но пахло в прихожей как-то странно. Он с опаской потянул носом. Под ногами запищало, он от неожиданности отпрянул, чуть не наступил на что-то мягкое. Существо мяукало, отбивалось, когда он его ловил. Это оказалась не крыса. Настя включила свет в прихожей. Он держал на руках крошечного лохматого котенка, тот щурился, извивался, пытался вывернуться. У него был странный окрас — сам рыжий, а кончики ушей и носа — белые.

— А это что за фрукт? — вздохнул Павел.

— Не догадываешься? — удивилась Настя. — С соседкой познакомилась, она отдала. Там еще трое, не знает, куда пристроить, а топить жалко. Я выбрала этого…

— Мужик? — строго спросил Павел.

— Ну, пока не кастрировали, — да…

— Как назовем?


— Хочу Пушистиком назвать…

— Нет, не пойдет, — решительно отверг Павел. — Все эти нюшки-няшки — не для нас. Григорием Ивановичем назовем — Котовским.

— Так вроде не лысый, — девушка прыснула.

— Зато наш товарищ… Вот только что это? — он опять поводил носом. — Вы превратили прихожую в общественный туалет?

— Очень трудно воспитывать кота в одиночку, — объяснила Настя. — Мы проветрим, не волнуйся, я начну его к туалету приучать.

В квартире тоже произошли изменения. Стало чище. Сохли на окнах мокрые шторы (такое впечатление, что Настя их стирала, не снимая). Все вещи, привезенные из столицы, она растолкала по шкафам и сервантам. За окном висела авоська со свертками, на плите в кастрюле что-то разогревалось. Стол стоял посреди комнаты, укрытый чистой скатертью. Телевизор оказался в рабочем состоянии. Требовалось лишь его развернуть и вытереть пыль. Теперь он стоял на тумбочке в углу и показывал диктора центрального телевидения, читавшего новости. Поперек его лица то и дело змеилась линия помех. И звук был хрипловатый.

— Ого, теперь как белые люди заживем, — приятно удивился Павел.

— В ванную сходи, — посоветовала Настя. — Только после душа ты станешь настоящим белым человеком. Там хороший напор и горячая вода. Тараканов нет — проверила опытным путем. На кухне пару засекла… Но теперь знаю, для чего домашние тапки.

— Смотри, чтобы дикими не стали, — он чмокнул жену в лоб и удалился в ванную. Рассмеялся, обнаружив уточку на видном месте. Почему бы и нет? Детство никуда не уходит. Половину дня Настя оттирала ванну — теперь она блестела, как новая.

Павел улегся под горячую струю, блаженно закатил глаза. Это было наслаждение. Картинки прошедшего дня мелькали перед глазами: тряслась по колдобинам «буханка», китайские пограничники палили в воздух, надутые солдаты тянули носки на плацу, выражались шепотом… Тихо вошла Настя, присела на край ванны. Он открыл глаза.

— Знаешь, боялся, что ты уедешь, — откровенно признался Павел. — Или вечером устроишь такое…

— Глупый ты, — вздохнула женщина, взъерошив его слипшиеся волосы. — У меня и мысли такой не было. Знаешь, почему?

— Денег нет? — предположил он.

— Ну, точно глупый, — она покрутила пальцем у виска. — Люблю я тебя, куда же я уеду?

Он заулыбался, потянул ее к себе. Она ойкнула, чуть не упала в воду.

— Присоединишься? — спросил он.

— Нет уж, — она решительно замотала головой. — Что за неприличные фантазии? Где ты такого насмотрелся? Давай, я лучше голову тебе помою, а то сам не справишься. Потом пойдем ужинать, потом — в постель, которую я, кстати, пристально исследовала на наличие тараканов и клопов и пришла к утешительному выводу. Кот будет спать с нами. Это судьба, они всегда так делают. Теперь это член семьи.

— Ты купила продукты?

— Да, я ходила в местный магазин и вернулась с двумя авоськами. Он не настолько плох, как мы думали. У вашего ведомства особое снабжение. Я купила молоко, сметану, хлеб, картошку, всякие крупы и синюю птицу, похожую на курицу. Варить ее нужно дольше, чем говядину. Познакомилась с продавщицей Элеонорой — она раньше работала в главном продуктовом магазине Владивостока.

— Пошла на повышение? — хмыкнул Павел.

— Осталась без мужа, и ей стало все равно. А здесь зарплата вдвое больше. Какая же она болтунья, сплетница и язва… Завтра куплю постельное белье, коврик для прихожей и что-нибудь еще по мелочам. Главное, чтобы деньги раньше времени не кончились.

— Еще получу, — уверил Павел, закрывая глаза. — К тебе не приставали?

— Кажется, нет… Человек в погонах предлагал свою помощь в переноске авосек, но я отказалась.

Он приоткрыл глаза. Настя издевалась — смотрела лукаво, ждала взрывной реакции. Нет, сегодня не дождется.

— Помнишь парня, который навязывался к тебе в поезде? Он служит в моем взводе. Как увидел меня, чуть не поседел от ужаса…

— Бедненький солдатик! — вскричала Настя, оправившись от изумления. — Как мне его жаль! Пообещай, что ты не сделаешь его мальчиком для битья. Он хороший человек… правда, с некоторыми недостатками. Обещаешь?

Ужин был сытный, даже вкусный. Бубнил телевизор. Под ногами вился и жалобно мяукал пушистый комочек. На Павла смотрели красивые глаза жены. Жизнь казалась радостной — тьфу-тьфу, он боялся сглазить.

Слипались глаза, была глубокая ночь. Настя льнула к нему, что-то ворковала. Рассказывала про соседку Надежду, чей нос в дверях Павел уже видел. Муж — прапорщик, проходит службу на узле связи, домой приходит редко. У Надежды возникает мысль, что он нашел себе другую. Но какая может быть «другая» в этом лесу? Она всех знает. Женский контингент ограничен — жены офицеров и прапорщиков, врач, пара медсестер, две работницы столовой… Никаких подтверждений подлого адюльтера, но идея Надежды — маниакальная, она с ума сходит, сидя взаперти в квартире. А муж такой привлекательный, молодой, с черными усами…

«Как странно, — думал, засыпая, Павел, — вроде все наоборот должно быть. Мужчин — избыток, женщин — дефицит, из-за них и следует драться и чинить интриги». Но это не относится к его Насте — она хорошая, правильная, верная, даже почти не плакала, когда узнала, что мужа направляют на Дальний Восток…





Глава 5




На следующее утро Павел проводил политзанятия. Его слушали, не отвлекались, не разговаривали. Это радовало и окрыляло молодого офицера. Он не был таким уж неучем в вопросах международного положения. Преподаватели в училище натаскали. Павел мог не знать последних новостей, исторических предпосылок, но самым важным владел и умел подать свои знания в живой и интересной форме.

Слушателей мало волновала война во Вьетнаме, события в Чехословакии годичной давности — он пробежался «по верхушкам». Назревающие выборы депутатов — событие всесоюзного масштаба, раз надо, значит, надо, эту тему он отразил прилежно.

Угроза из Поднебесной не какая-то мифическая, а самая настоящая — вот она, рядом. Павел рассказывал, как Мао, когда-то лучший друг Советского Союза, устроил культ собственной личности, развернул огромную страну с правильного пути и ведет ее в тупик. Боролся с «возможной реставрацией капитализма», с «внутренним и внешним ревизионизмом» — а фактически уничтожал личных врагов, укреплял собственную власть, которая и без того была безграничной. Мао давно отошел от подлинных марксистско-ленинских принципов, искал виновных в неудачах «Большого скачка», который закончился провалом, — экономику страны поднять не удалось. Политические оппоненты уничтожались решительно — ради этого и была задумана «культурная революция». Гонения на интеллигенцию, разгром общественных организаций — пионерии, коммунистического союза молодежи, — все это просто уничтожило культуру и образование, свело на нет скромные достижения во внешней политике. Мао решительно избавлялся от соратников по партии, обвинял их во всех смертных грехах, считал, что только он один достоин лидерства. Противники режима уничтожались вместе с семьями. Страна погружалась в атмосферу страха. Безжалостно чистились все эшелоны власти.

Классовая теория Мао доходила до полного абсурда. Цвела демагогия, «врагов пролетариата» искали везде, даже там, где их быть не могло. Зверствовали банды хунвейбинов — школьников и студентов. Эта молодежь с замусоренными мозгами сбивалась в отряды, выискивала подлежащих искоренению «демонов и ревизионистов». Несовершеннолетние молодчики врывались в дома врачей, служащих, университетских преподавателей, хунвейбины сами назначали виноватых, сами карали — зачастую на месте и безжалостно. Мао наделил их всеми правами. Жертв избивали, напяливали на них клоунские колпаки, заставляли лаять, идти по улице, согнувшись.