Даманский. Огненные берега

Провокация подходила к концу. Не получив ответа с советского берега, китайские пограничники стали совещаться. Потом отступили в кусты, при этом продолжали выкрикивать оскорбления, показывали задницы, явно предлагая выстрелить (удержаться в этом случае было действительно крайне трудно). По одному пропали в кустах, последний задержался, погрозил кулаком.

— Все в порядке, — облегченно вздохнул Стрельцов. — Монотонные серые будни… Ты не думай, что везде так. На прочих участках, в принципе, спокойно. Яблоко раздора здесь — на Атаманском, сюда и внимание. Теперь имеешь представление, что происходит на самом ответственном участке границы? Что здесь можно, а что нельзя?

— Начинаю разуметь, товарищ капитан. Диковато это, плохо уживается со здравым смыслом.

— А кто говорит о здравом смысле? — пожал плечами Стрельцов. — Мы с Китаем больше не дружим. Давай-ка отползать, лейтенант. Пусть солдатики службу несут…





Глава 4




В казарме было душно, тянуло табаком (кому-то лень выходить на улицу), полы не сияли чистотой. Несколько минут назад Павел пообщался со старшиной Фроловым — еще одним сверхсрочником, тот с радостью сдал дела, отчитался, что взвод вчера вернулся из караула, сегодня отоспались. С утра, как и положено, выслушали политинформацию, провели занятия по физической подготовке в спортгородке за казармой…

— Взвод, смирно! — отложив свои дела, крикнул один из бойцов и принял подобие стойки «смирно». Опыт службы в городе-герое Бресте подсказывал: прослужившие полтора года — неплохие солдаты, но самые трудновоспитуемые. Все знают, все умеют, но кто же их заставит? И начальство к таким относится снисходительно. В 1967 году провели военную реформу. Срок службы на флоте сократили до трех лет, в сухопутных войсках — до двух. Не служба, а малина. Старшина Фролов явно не усердствовал в воспитании своих подопечных.

Павел прохаживался по казарме с мрачным видом, сцепив руки за спиной. Поглядывал на мятые кровати, на разбросанные шинели и шапки. Военнослужащие 4-го взвода неторопливо заправлялись, затягивали ремни, выходили в проход на построение. Старшина Фролов, избавившийся от обузы, мялся у входа, тихо беседовал с дневальным.

— Быстрее! — рявкнул Павел. — Что мы тут хаотически перемещаемся? Забыли, как строиться?

— А как же барабанная дробь? — пошутил кто-то.

Строй худо-бедно вырисовывался, солдаты ровняли носки. Стояли в одну шеренгу. Взвод не такой уж многочисленный — двадцать четыре человека по списочному составу.

Лейтенант Котов исподлобья разглядывал бойцов — нормальные ребята, крепкие, физически развитые. Он бегло пересчитал присутствующих: в строю кого-то не хватало. Павел вопросительно глянул на Фролова. Тот отвел глаза — дескать, сами разбирайтесь, теперь это ваше беспокойное хозяйство. Скрипнула дверь, из ленинской комнаты высунулась заспанная физиономия, поморгала глазами. Боец спохватился, засеменил на свое место в строю, одергивая гимнастерку. За ним — еще один. Павел иронично осмотрел строй. Все равно кого-то не хватало.

— Ладно, — пожал он плечами. — Снег давно за казармой не чистили? Придется размяться…

— Мишка! Бабаев, чтоб тебя! Живо в строй! — проорал русоволосый сержант.

— Ну что? — из бытовки, расположенной за тумбочкой дневального, высунулся заспанный солдат, заразительно зевнул. Поводил глазами, уперся взглядом в лейтенанта. Нахмурился, что-то вспоминая, немного побледнел. Барабанная дробь была бы весьма к месту! Он ловко, одной рукой застегнул воротничок, побежал в строй, стал локтями раздвигать товарищей. Павел не удержался от язвительной ухмылки. Бабаев смотрел на него исподлобья, выпятив губу.

— Взвод, равняйсь! — на всякий случай выкрикнул сержант. — Смирно!

— Вольно, — вздохнул Котов. — Ждете команды «Разойдись», товарищи солдаты? Не дождетесь. Моя фамилия Котов, зовут Павел Константинович, я ваш новый командир взвода. Надеюсь, надолго. Так что свыкайтесь с неутешительными реалиями.

— Ну, почему же, товарищ лейтенант, мы очень рады… — выдавил стриженный под ноль остроносый боец. У него было забавное произношение. Он стушевался под пронзительным взглядом, сделал глуповатое лицо. Павел удрученно покачал головой. Дисциплину в этом войске явно следовало подтянуть.

— Та мы уже знаем, товарищ лейтенант, нам сказали, — бросил сосед остроносого — на вид простоватый, добродушный боец. — Вы с женой на заставу приехали…

— Ага, классная девчонка, — буркнул кто-то на фланге.

Павел резко повернулся. Неосторожный боец с погонами ефрейтора сделал круглые глаза и явно пожалел о сказанном. Но слово не воробей, назад не воротишь. Павел подошел, пристально заглянул ему в глаза. Парень практически не дышал, смотрел в одну точку. Во взгляде молодого лейтенанта было что-то такое, отчего хотелось испариться.

— Фамилия?

— Ефрейтор Терехов, — обреченно вымолвил провинившийся.

— Выйти из строя, ефрейтор Терехов!

Тот сделал два шага вперед.

— Отжаться пятьдесят раз, — приказал Павел. — Время — минута. Не уложишься — еще пятьдесят. Время пошло.

Ефрейтор рухнул как подкошенный. Поджарый, мускулистый, он отжимался быстро и уверенно, но при этом тяжело дышал. Павел наблюдал за ним, считал секунды. Шеренга не шевелилась. Солдаты прятали глаза, кто-то украдкой ухмылялся, другие сочувствовали невезучему товарищу. А что такого он сказал? Всего лишь несколько приятных слов в адрес супруги товарища лейтенанта…

Старшина Фролов, наблюдавший со стороны, удрученно качал головой. Как же это некрасиво — старослужащего заставили отжиматься…

Ефрейтор Терехов закончил упражнение, поднялся.

— Встать в строй.

— Есть! — он шагнул назад, наступил на носок соседу. Тот охнул, вырвалось неприличное слово. Терехов не остался в долгу — отозвался в том же духе.

— Отставить базар! — среагировал Павел.

Строй напрягся. Терехов тяжело дышал, физиономия его покрылась красными пятнами.

— И так будет с каждым, — пообещал Котов, — кто в вольной манере соберется обсуждать вещи, которые его не касаются. Только «Анастасия Игоревна» и в уважительном тоне. Всем ясно?


— Так точно… — прогудел строй. Павел поморщился — кто в лес, кто по дрова. Он покосился на Бабаева. Тот предусмотрительно помалкивал — не дурак.

— Фролов, принесите список личного состава, проведите перекличку, — повернулся он к старшине. — Каждый названный громко произносит «я» и выходит из строя. Будем знакомиться, товарищи солдаты.

Фролов выкрикивал фамилии, солдаты отвечали. Два сержанта — Покровский и Сычев — командиры отделений, представители младшего командного состава. Кто-то выходил неспешно, как бы подчеркивая свою независимость, другие — согласно уставу. Одних Павел запоминал сразу, фамилии других мгновенно вылетали из головы. Ничего, успеет еще. Боец с добродушной физиономией — рядовой Филипчук. Обладатель острого носа — Модяну. Ефрейтор Терехов — этого уже не забудешь. Жилистый, худой Лузин, мрачноватый крепыш Глобыш, смешливый черноволосый Черемшин…

— Рядовой Бабаев! — выкрикнул Фролов.

— Присутствует, — буркнул упомянутый товарищ, выбираясь из строя. Встретился с пристальным взглядом командира, картинно вздохнул, поправился: — Ну, я…

— Хочешь отжаться, как Терехов? — спросил Котов.

— Я! — громко ответил солдат.

— Шагдаров!

— Я! — единственный малорослый, но крепко сбитый паренек выкатился из строя, едва не повалив Котова. У него были маленькие глаза и широкая, как блин, физиономия. Он непринужденно и бесхитростно смотрел на командира. А каким уставом это запрещено? Пока ни в чем не провинился.

— Откуда, боец? — поинтересовался Павел.

— Улан-Удэ, товарищ лейтенант, — у рядового не было никакого акцента.

— Зовут-то как?

— Алтан-Шагай Дамбадугарович, — без запинки отчитался тот.

Павел чуть не поперхнулся. Пограничники заулыбались.

— Трудно запомнить.

Бурят пожал плечами.

— Не надо запоминать, товарищ лейтенант, — произнес черноволосый Черемшин. — Мы его Шалтаем-Болтаем зовем. Вроде не обижается.

— Однажды обижусь, — тихо пообещал Шагдаров.

— Ладно, разберемся с вашими фамилиями и прозвищами, — сказал Павел. — А теперь все дружно шаг назад — ша-гом марш! — Шеренга худо-бедно отступила, строй сломался. — Отставить! — среагировал Котов. — Взвод, смирно!

Он дождался, пока все вытянут подбородки, потом бросил:

— Вольно.

Снова стал прохаживаться, с интересом наблюдая за лицами.

— Итак, что мы имеем, товарищи солдаты? — объявил он ровным голосом. — Не скажу, что вы окончательно разложились, но предпосылки к этому имеются, и их придется устранять. Не исключаю, что вы хорошие солдаты, но с дисциплиной, внешним видом и соблюдением элементарных воинских норм все очень тревожно. Прошу учесть, что до дембеля еще долго, и выполнять свой священный долг придется до конца. Личное время на сегодня отменяется. Филипчук, что не так? — остановился он перед рослым солдатом. — Вы смотрите со страхом. У меня что, волосы с зубами осыпались?

Шеренга прыснула.

— Отставить! Я не для того тут с вами шутки шучу, чтобы вы смеялись. Хорошо, будем считать, что первое знакомство состоялось. Бабаев, вы куда?

— А разве не было команды «разойтись»? — проворчал Бабаев, неохотно возвращаясь в строй.

— Плохо со слухом? Или я с вами из бомболюка разговариваю? Я никого не отпускал. Почему у вас воротник расстегнут?

— Он сам… — вздохнул Бабаев, пытаясь застегнуться.

— Футбол любите, рядовой, — забиваете на все? Упор лежа… принять. Пятьдесят раз.

Рядовой подчинился. А как иначе? Всякая борзость имеет границы. У нового лейтенанта они, похоже, сводились в одну линию.

Как только боец встал в строй, Котов продолжил:

— Взвод, внимание. У вас есть полчаса, чтобы привести себя в порядок — заправиться, подшить свежие воротнички, начистить бляхи и сапоги. А кое-кому и побриться не мешает… — он прищурился. — В чем дело, товарищи бойцы? Не успеваем? Тогда вставайте ночью и брейтесь. Посмотрите на меня — разве я себе такое позволяю? Заправить кровати — на что это похоже? Сержант Покровский, полы должны сверкать. Через полчаса построение на плацу без оружия — будем отрабатывать навыки строевой подготовки. Завтра утром, насколько знаю, взвод никуда не заступает. Значит, займемся устранением политической безграмотности, тактикой, рукопашным боем, физической подготовкой, включая кросс по пересеченной местности…

Павел наблюдал, как солдаты с недовольством пыхтят, жалобно поглядывают на Фролова. Возможно, Павел переборщил, но хуже от этого не будет — пусть обсуждают за глаза. Опытный преподаватель советовал после выпуска из училища: получишь подчиненных, особенно старшего призыва, будь смелее, увереннее, практикуй командный рык, язвительные замечания. Ни в коем случае не мямлить — а то таким и останешься. Эти люди понимают только ясную, конкретную речь, можно пару ядреных словечек для усиления эффекта. Главное, чтобы знали свое место и свои обязанности. А право у них одно — Родину защищать. Сами же потом тебе «спасибо» скажут…

— Товарищ лейтенант, вопрос разрешите? — подал голос сержант Сычев — белобрысый, с маловыразительным лицом.

— Разрешаю, — кивнул Павел.

— Вы там, извиняюсь, в разных сферах вращаетесь, что вообще говорят? Будет война с Китаем или обойдется? А то тут разные вещи происходят — ну, сами знаете… Они наглеют с каждым днем, мы уже драться устали да вздрагивать от их пальбы. А от замполита и товарища капитана ничего не добиться — вы служите, говорят, ни о чем не думайте, жизнь покажет. Легко сказать, ни о чем не думай…

Шеренга застыла — вопрос был больной для всех. Страшную войну четверть века назад пережили, и что — еще одна? Китайцы — не немцы, их больше, чем саранчи в голодный год…

— Не знаю, товарищи… — Скулы вдруг свело судорогой, захотелось прокашляться. — Серьезно говорю, не знаю. Не был я ни в каких верхах. Верхи — они там, — Павел кивнул на потолок, — вы — здесь, а я где-то между… По логике, не должно ничего начаться — глупо затевать большую войну из-за чахлого островка, не имеющего стратегического значения. Пойти на принцип? Так сходили уже, обозначили позицию в драках. У нас — коммунисты, у них — коммунисты… Хотя и не такие, как мы, — фанатичные, с промытыми мозгами, одержимые идеями своего бесноватого Мао. Но все равно, где это видано, чтобы коммунисты с коммунистами воевали? Будем верить, что у них в верхах восторжествует здравый смысл и конфликта удастся избежать. А наши дипломаты помогут… Вы же не хотите, чтобы война началась? — прищурился он.