Даманский. Огненные берега

— Здрасьте-здрасьте… — протянула обитательница третьей квартиры.

— Здравия желаю, — учтиво отозвался Павел и закрыл дверь — не самое удачное время знакомиться с соседями.

Настя, не разуваясь, бродила по квартире — словно зашла на минуточку и скоро уйдет. Потом села на чемодан и вопросительно уставилась на мужа.

— Другую квартиру посмотрим? — пошутил он.

— Нахлынуло что-то, — объяснила она. — Все хорошо, Паша, я привыкну.

Все без исключения квадратные метры покрывал слой пыли. Чугунные батареи грели неплохо, верхнюю одежду можно было снять. Крохотный балкон, куцые занавески, телевизор, повернутый экраном в угол. Мебели немного, все старое, но в рабочем состоянии. Массивный «славянский» шкаф, сервант, пара кресел, стол. На кухне — электрическая плита, навесные шкафы, антресоль. Смежная с залом комната — маленькая спальня со скрипящей кроватью. Покрывающий ее матрас был, скорее, пластичным, чем эластичным. Большие подоконники со стопками старых газет, щели между рамами заклеены бумагой на клейстере. Санузел — совмещенный, зато напротив унитаза стояла чугунная ванна, перекрытая стиральной доской, которую венчала детская резиновая уточка. Настя прыснула, и Павел слегка приободрился — ну, слава богу, повеселела.

Они сидели на кровати, глядели в заиндевевшее окно. Павел приобнял жену — на этот раз она не вырывалась.

— Снова скажешь, что хуже не бывает? — осторожно спросил он.

— Наверное, бывает, но я не видела, — девушка вышла из оцепенения, поежилась. — Будем вить семейное гнездышко… Обживемся, обрастем мещанским добром… — она сморщила нос, чтобы не рассмеяться. — Нет, правда, Паша, все в порядке, — она погладила его по щеке. — Я все сделаю, соскребу пыль, наведу порядок. А ты беги на службу. Только не забудь побриться, а то тебе скоро ежи начнут завидовать…





Глава 3




У дежурного по заставе работало радио — начиналась передача по заявкам радиослушателей «В рабочий полдень». Так уж сложилось в стране, что начиналась она когда угодно, только не в полдень. Но сейчас, в принципе, было близко — часы показывали 12.15.

— Вы Котов? — остановил его молодой лейтенант с оттопыренными ушами, придающими ему несерьезный вид. — Я Морошко Станислав, командир второго взвода, второй год на заставе. Слышал, что у четвертого взвода появится, наконец, командир. Я тоже здесь с женой, собираемся ребенка заводить… Ну, как собираемся, — лейтенант засмеялся. — Супруга собралась и поставила перед фактом, а меня там словно и не было…

— А ты точно там был? — покосился на него дежурный Виталий Курочкин из третьего взвода.

— Ой, да ладно, — отмахнулся Морошко. — Шутка бородатая, самим не надоело?

— Дети — это хорошо, — неуверенно заметил Павел.

— Дети — хорошо, — согласился Курочкин, покосившись на надувшегося Морошко. — А бессонные ночи, крики в доме, вечные постирушки, а нервная и неприбранная жена — это плохо. Сам прошел эти институты; моему богатырю пятый год, в детский садик ходит в поселке. Ладно, Павел, дуй на рандеву с начальством, не будем тебе зубы заговаривать…

В кабинете у Стрельцова сидели еще два офицера.

— Входите, товарищ лейтенант, — кивнул Стрельцов. — Все в порядке? Устроились, успокоили супругу?

— Она у меня крепкая, товарищ капитан, — приукрасил Павел. — Может, не сразу, но все будет хорошо.

— Ну, понятно, — сухо улыбнулся сидящий на другом конце стола старший лейтенант — с залысинами и заостренным подбородком. — Это вроде лотереи спортлото. У капитана Чхеидзе с «Куликовских сопок» супруга ныла полтора года, мучилась, не знала, куда себя деть, в истерику кидалась, обещала руки на себя наложить. Однажды он приходит с боевого дежурства, а в доме пусто, только записка на столе, мол, извиняй, дорогой, дошла до точки, уезжаю на Большую землю, к маме в Адлер, не вздумай меня искать… А как ее искать? Через день в наряд или караул — заменить некем. Так запил человек с горя, совсем плохой стал…

— Михаил Евгеньевич, зачем вы об этом рассказываете? — поморщился Стрельцов. — Помню эту особу, ей все не так было, ветреная она, несерьезная. Не это сейчас надо нашему молодому лейтенанту. Не слушайте его, Павел Константинович. Это, кстати, мой заместитель по политической части Писарев Михаил Евгеньевич, прошу любить и жаловать.

Замполит приподнялся, протянул узкую руку, показавшуюся Павлу изнеженной. На эмоции он был небогат, но глаза цепляли — вопросительные, изучающие.

— А это лейтенант Орехов Юрий Борисович, — представил Стрельцов другого участника собрания. — Командир первого взвода. Три года на заставе, засиделся в лейтенантах, пора повышать.

Парень был постарше остальных взводных, имел твердую руку. Его приветствие не затянулось.

— Я свободен, товарищ капитан?

— Да, можете идти, — кивнул Стрельцов. — Я сообщу руководству погранотряда. Возможно, это ложная тревога. А может статься, что назревает очередная провокация.

Орехов козырнул и удалился. Офицеры молчали, погрузившись в задумчивость.

— Есть проблемы, товарищ капитан? — тихо спросил Павел.

— Ну, можно и так сказать, — Стрельцов кашлянул. — Теперь это и ваши проблемы, лейтенант. Есть информация от не зависящих друг от друга источников, что на том берегу Уссури происходит скопление подразделений Китайской народной армии. Примерно три пехотные роты. У них стрелковое оружие, пулеметы, штатный комплект боеприпасов, продовольствия. Живут в палатках примерно в полутора верстах от реки, занимаются физической и боевой подготовкой, зубрят свои идейные установки…

— А зачем они там скапливаются? — не понял Павел.

— Вот именно — зачем? — хмыкнул замполит. — Может, учения, максимально приближенные к территории вероятного противника… Раньше в драки бросались без оружия — кулаками махали, палками…

— Какие драки? — Павел оторопел.

— Эх, темнота непросвещенная… — Стрельцов вздохнул, подошел к карте, провел карандашом по голубой полосе, рассекающей изображение по диагонали. — Вот это Уссури, протекает с юго-запада на северо-восток. На нашем участке делает изгиб, меняет направление на восточное. Внизу — мы, вверху — КНР. — Карандаш рисовал условные окружности. — Вот это наша застава, здесь поселок Нижняя Масловка. Протяженность охраняемого участка государственной границы составляет пятнадцать километров: семь — на юго-запад и восемь — в другую сторону. Справа — застава «Куликовские сопки», слева — «Богучанская». Вот на этом участке, практически напротив заставы, русло Уссури расширяется. Это остров Атаманский и примкнувший к нему островок Коркинский. Последний, ввиду малого размера, никому неинтересен, а вот Атаманский — давний предмет территориальных претензий к СССР.

Павел всматривался в карту. Русло Уссури на коротком участке делалось шире, образуя закругленную вершину треугольника, утопленную в территорию соседнего государства. Остров прилепился к северному берегу, их разделяла лишь узкая протока. Часть суши была вытянута вдоль течения и на плане напоминала плывущего кита. Справа — маленький островок, видимо, Коркинский. От советского берега крохотный архипелаг отделял широкий, не менее шестисот метров, пролив.


— Длина острова — чуть больше километра, — продолжал Стрельцов, — ширина в средней части — семьсот метров. Ширина северной протоки — метров шестьдесят. Ширина южной протоки — раз в десять больше. Острова принадлежат Советскому Союзу. На Атаманском фактически ничего нет, кроме нескольких дощатых построек, которые трудно назвать жилыми. Вдоль берега по периметру — низкорослый лес, кустарник. Центральная часть острова — равнина с канавами. Практически каждую весну случается половодье, и эта часть острова превращается в ценный заливной луг. Там можно возделывать рис, другие культуры. Воды вокруг Атаманского кишат промысловой рыбой… У вас вопрос, лейтенант?

— Прошу прощения за пробелы в знаниях, товарищи офицеры, — смущенно пробормотал Павел, — но, насколько помню, после Парижской мирной конференции 1919 года было принято решение по водным границам — и советское государство эти решения не оспаривало. Граница, как правило, проходит посередине главного фарватера реки…

— Вот именно, как правило, — сказал замполит. — Отсюда не следует, что это закон. Во-вторых, Советская Россия в упомянутой конференции не участвовала, ее итоги не отрицала, но и не поддерживала. Нас туда просто не пригласили. Ваши знания, молодой человек, несколько поверхностны, — без обид, разумеется. В середине прошлого века проходили так называемые опиумные войны. На одной стороне — Цинская империя, на другой — Англия, Франция и примкнувшая к ним царская Россия. Для Китая войны закончились неудачно. Россия подписала выгодный для себя Пекинский трактат. Граница проводилась по китайским берегам Амура и Уссури — то есть водные акватории считались нашими. Китайцы формально не имели права использовать воды в хозяйственных целях. Но отношения между странами были неплохие, и Россия снисходительно посматривала на китайских рыбаков, на крестьян, возделывающих землю в нашей зоне. На острове занимались покосами, пасли скот, выращивали рис. Конфликтов не было, природных ресурсов на всех хватало. В том, что случилось дальше, — вина исключительно китайского руководства. Они зарвались — вы, конечно, в курсе. Мао Цзэдун отошел от принципов, возомнил о своем величии, забыв при этом, кто способствовал его приходу к власти. Напали на Тайвань в 1958-м, в 1962-м атаковали Индию, окончательно испортив с ней отношения. То, что происходит внутри страны, можно охарактеризовать емким словом из уголовного лексикона — беспредельщина.

— У них это называется культурная революция…

— Ага, мультурная… — проворчал Писарев. — Все, что от культуры у них осталось, благополучно уничтожили, а нового, в отличие от нас, не создали. Хунвейбины бесчинствовали, воробьев уничтожали… — замполит не удержался, покрутил пальцем у виска. — Заодно и советско-китайскую границу решили пересмотреть. Мы готовы были к переговорам, «братья навек» как-никак, проводили в 1964-м консультации по вопросам границы, но все закончилось безрезультатно. Плюс возникли серьезные идеологические разногласия. После того как мы усмирили антисоциалистические выступления в Чехословакии, Мао словно с цепи сорвался — объявил, что СССР встал на путь «социалистического империализма» — выдумал же термин! Нас обвиняли во всех смертных грехах — в каком-то ревизионизме, в отступлении от канонов, в политике империалистического шовинизма — сами-то понимают, что несут? Или их народ уже все готов съесть? Отношения ухудшились. В этой связи погранвойска КГБ СССР получили приказ строго следовать точному положению границы. Крестьян на Атаманский остров перестали пускать, рыбацкие лодки разворачивали; несколько раз топили — когда сидящие в них люди забрасывали пограничные катера камнями. Мы ясно давали понять, что остров — наш. А китайцы возомнили обратное — и их теперь энергично натравливают на нас. Возможно, раньше остров и принадлежал Китаю, но когда это было? Сахалин и Курильские острова тоже числились за Японией, а что сейчас? Советская земля, которую мы хрен им отдадим. Мы несколько лет несем службу в непростой обстановке. Китайцы систематически и преднамеренно выходят на советскую территорию. Летом плывут на лодках, зимой пешком топают по льду. Выпускают официальные заявления, что советские пограничные катера устрашают их рыбаков, проходя на большой скорости рядом с их лодками, грозят потоплением. А им бы понравилось, если бы мы пришли хозяйничать на их территорию? Хунвейбины несколько раз нападали на наши пограничные патрули, оскорбляли, швыряли палки, пытались отобрать оружие…

— Хунвейбины? — удивился Павел. — Разве их не распустили несколько лет назад?

— А им, наверное, не сообщили, — усмехнулся замполит. — Давно это было, их автобусами подвозили к границе, они митинговали, на лед выходили, а наши собачки их прилежно облаивали. Однажды покусали парочку зарвавшихся, те бежали по льду, только пятки сверкали… Стрелять нам категорически запрещают — даже в воздух. Запрет снимается лишь в случае явной агрессии с применением огнестрельного оружия. Шальные выстрелы в нашу сторону в расчет не принимаются — приходится терпеть. Стоит нам пальнуть — столько вони будет…

— Несправедливо, — вздохнул Стрельцов. — В 1941-м нашим пограничникам тоже запрещали открывать ответный огонь… После Нового года провокации — просто валом. То кричат оскорбительные слова, то на остров проникают, где наши заслоны стоят. А потом делают вид, что заблудились, скалятся, как последние идиоты… В январе случилась массовая провокация. Целая толпа — человек пятьсот или больше — демонстративно, без оружия, но с палками, кинулась на остров Коркинский, где у нас никого нет, и заняла его. Стояли толпой, мерзли. Мы могли бы подождать, пока они в сосульки превратятся, но руководство погранотряда приказало действовать. Подогнали несколько БТРов мотоманевренной группы, вооружились рогатинами да пошли на них…

— Рогатинами? — удивился Павел.

— Точно, — кивнул Стрельцов. — У каждого бойца своя рогатина — в лесу вырубаем. В оружейных комнатах пока не храним, у казарм складируем. Обычная охотничья рогатина — жердина метра два и раздвоенный конец. Полезное вышло изобретение. Они ножами да дубинами машут, давятся своей злобой, а мы их невозмутимо рогатинами выдавливаем. Если в строю работать, то отлично действует, — капитан засмеялся. — Рекомендую, лейтенант, чисто наше изобретение. Так мы эту толпу в пятьсот человек за полчаса уделали. С острова на лед вытеснили, а потом БТРами погнали. Лед в этом году прочный, даже танк выдержит… Правда, пришлось почти весь личный состав привлекать, еще мужики из поселка прибежали — посодействовать родной заставе. А пару дней назад массовая драка была.

— Прямо-таки драка? — сглотнул Павел.

— Самая настоящая, — подтвердил Стрельцов. — Стенка на стенку, как раньше в деревнях ходили. На этот раз военные пришли, правда, без оружия. Обогнули остров, и по льду — к нам. Идут, цитатниками Мао размахивают — это такие красные книжицы с изречениями их руководителя. Ну, наши, понятно, рогатины под мышку — и навстречу. Не задалась, в общем, беседа. Те в драку кинулись, наши им накостыляли по первое число, прогнали к чертовой матери — трем пришлось в медсанчасть обратиться, мы им потом усиленное питание предоставили.

— Не наш, конечно, метод — кулаками махать, — поморщился замполит. — Большевики должны словом убеждать. Но если слов не понимают, как иначе? Ты еще увидишь, лейтенант, эти драки, сам в них поучаствуешь.

— Ладно, считай, провели тебе политинформацию, — улыбнулся Стрельцов. Оба как-то ненавязчиво перешли на «ты». — Сведения о скоплении войск выглядят угрожающе. Может, пронесет, но кто знает? Комитет государственной безопасности неоднократно предупреждал руководство страны о готовящейся военной провокации — причем у нашего острова. Вовремя ты прибыл, лейтенант, — улыбнулся Стрельцов, — тут, видишь, такое. Но нас предупреждают уже давно, пока ничего фатального не происходило. Патрули усилили еще до зимы. Раньше по трое в наряд ходили, теперь по пять — плюс полный боекомплект, собака, рация, и каждые пятнадцать минут — доклад. На острове пограничные заслоны — посты стационарные, но «лежки» периодически меняют. Бойцы стараются не высовываться — бывает, что шальные пули летают. Погранотряд — в Умане, это тридцать два километра, там и командование, и радиолокационное отделение, и маневренная группа, часть которой дислоцирована в нашей Нижней Масловке, включая отделение станковых гранатометов «СПГ-9». За пару дней освоишься, лейтенант. Структуру части ты уже представляешь. Четыре взвода, подразделение связи, технического обеспечения и тыла, прожекторная группа, кинологи, свинари с поварами… Получишь оружие, теплые вещи, все, что требуется. Принимаешь четвертый взвод. Гоняй их по всем предметам, а то обленились. Первые дни посмотрим, а как обвыкнешься, трижды в неделю заступаешь в наряд. Раз в неделю — дежурным по заставе, дважды — начальником наряда по охране государственной границы. Остальные ночи, хм, спишь с женой, чтобы совсем не загрустила… Подумаем, к каким работам можно привлечь твою красавицу, если у нее самой появится желание.

— Я понял, товарищ капитан, — кивнул Павел. — Разрешите идти?

— Подожди ты, — поморщился замполит, — прыткий какой, — он вооружился бумагами Котова, стал их перелистывать. — Ты же московское училище окончил?

— Так точно.

— Московское — это хорошо… — задумчиво изрек замполит. — С историческими знаниями, конечно, неважно, но политически, надеюсь, подкован? Политзанятия проводить сможешь?

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — Павел мысленно вздохнул, — это моя обязанность.

— И не только политзанятия, — напомнил Стрельцов, — физическую подготовку, тактику, стрельбы, рукопашный бой, изучение матчасти — все согласно расписанию. Ладно, Михаил Евгеньевич, вы оставайтесь в штабе, а я выведу нашего лейтенанта в поле, так сказать, время позволяет.



— Присаживайся, лейтенант, будь как дома, — крякнул капитан, мостясь за глыбой, припорошенной снегом. — Бери бинокль, изучай реалии.

Они сидели на высоком месте между заставой и рекой — обрывистая сопка сползала в реку, скованную льдами. Все вокруг было серое, безжизненное. Неторопливо падал снег, тучи ползли с севера. Казалось, наступали сумерки, хотя едва закончилось обеденное время.

Неподалеку устроился боец с биноклем, тоже осматривал окрестности. Попискивала рация.

Мрачноватая панорама развертывалась под ногами. Слева от сопки шел покатый спуск к реке — среди деревьев пограничники протоптали тропки. Обрывы в этом месте отсутствовали — доступ к Уссури был почти идеальный. У берега грудились мешки с песком, возвышались загородки из камней. Чувствовалось, что китайские военные постреливали не только в воздух.

Река заметно расширялась, входила в излучину. Остров выглядел несуразной нашлепкой на глади реки. Северная его часть повторяла форму излучины и прижималась к дальнему берегу. Граница между государствами проходила по центру узкой протоки. Дистанция до острова от советского берега впечатляла — не набегаешься. По кромке острова тянулся невысокий лес вперемежку с кустарником. В центре — снежные проплешины, очажки голой флоры. Несколько строений непонятного назначения: возможно, раньше в них китайские крестьяне хранили сено или коптили рыбу. Обрывы невысокие — пехота пройдет. На китайской стороне леса сползали по склону в Уссури, за исключением нескольких лысых участков. Там были и хвойные — идеальное место, где целая армия может незаметно приблизиться к границе…

— Река когда-то обмелела, вот и возник на фарватере остров, — продолжал рассказывать Стрельцов. — Вернее, два острова — с нашей позиции Коркинский почти сливается с Атаманским. Он и сейчас, когда весной прет вода, фактически уходит под воду, охранять нечего.

— Почему Атаманский? Казаки здесь стояли?

— Не угадал, лейтенант. В XIX веке, когда Транссиб строили, здесь проводили изыскания. Один инженер из путевого хозяйства погиб во время бури. Переправлялся на остров в одиночку и перевернулся, не справился с веслами. Труп его нашли в камнях на берегу. По его фамилии остров и назвали…

Павел прижал окуляры к глазам, подкрутил бегунок настройки. Почудилось движение в кустах на дальнем берегу? Нет, не почудилось. Из кустов вышел человек в ватнике, из которого он явно вырос, в зимней шапке с опущенными клапанами. На плече у солдата висел автомат. Он немного постоял и начал спускаться. Но далеко не ушел, снова встал. Из кустов появились еще двое. Один из них разглядывал в бинокль советский берег. Потом они стали совещаться.

Китайские пограничники были щуплые, невысокие. Лица не читались — что-то серое, невразумительное. Потом они стали визгливо кричать, видимо, пограничникам на острове. Пост с советского берега не просматривался — бойцы находились в северной части Атаманского. Китайцы смеялись, что-то выкрикивали, имитировали стрельбу — меньше всего это напоминало дружеское приветствие братскому советскому народу. Их крики разносились над заледеневшей гладью реки.

Вторая сторона не отвечала — по крайней мере, не орала во всю глотку. Потом один из солдат Народно-освободительной армии стряхнул с плеча автомат и передернул затвор. Прогремела короткая очередь — он стрелял вверх, с небольшим наклоном ствола к советскому берегу.

Павел вздрогнул, оторвал окуляры от глаз, вопросительно уставился на Стрельцова. Он еще не вник во все нюансы сложных взаимоотношений пограничников двух стран. Стрельцов невозмутимо помалкивал. Сослуживцы китайского солдата заливались смехом, тоже скинули автоматы. Стрельба уплотнялась, приказа беречь патроны китайские пограничники не получали. Потом они прекратили стрельбу, стали ждать реакции.

— Выделываются, товарищ капитан, — сообщил боец, лежащий неподалеку. — Ждут, пока мы ответим.

— Пусть хоть на ушах стоят, — проворчал Стрельцов. — Предупреди, чтобы ни в коем случае не отвечали. Провоцируют, — покосился он на Павла. — Очень хотят, чтобы мы ответили. Эту троицу им не жалко. Им самих себя не жалко — фанатики, что с них взять. Задурили им головы пропагандой. Эх, представляю, как у наших в заслоне руки чешутся покрошить эту публику в мелкую капусту… Они специально выпускают знающих русский. Оскорбляют наших, по мамам проходятся — ждут, у кого нервы сдадут. Не дождутся. У наших бойцов выдержка что надо — хоть на часы к Мавзолею. Мы на остров старослужащих отправляем — они на нервную систему не жалуются.

— И будем бесконечно так терпеть? — спросил Павел.

— Будем, — кивнул начальник заставы, — пока наше политическое руководство с их руководством не договорится. Стоит нам открыть огонь на поражение — все пропало. Вон тот лесок, что на дальнем берегу, сразу оживет, китайцы валом попрут, не остановишь. И формально будут правы. Они же вверх стреляют, на своем берегу, кто им запретит? Может, день рождения Мао отмечают? Мы тоже можем у себя стрелять — если вверх. Наша земля, что хотим, то и делаем. Дело только в том, что они не всегда в небо стреляют…