Дань псам. Том 2

Глава семнадцатая




Лучший из моих учеников? О, это был юноша безупречного телосложения. С первого взгляда делалось ясно – перед тобой идеал дуэлянта. Перед его дисциплиной оставалось лишь преклоняться, движения были сама элегантность. Он мог потушить двенадцать свечей, делая выпад за выпадом, причем выпады эти были одинаковы до мелочей. Мог проткнуть на лету жужжащую муху. Спустя каких-то два года я уже ничего не мог для него сделать – он превзошел меня во всем.

Увы, его первую дуэль я не видел, однако мне ее пересказали в мельчайших подробностях. При всем своем таланте, совершенстве движений, при всей точности, мускульной памяти, он все же выказал в ней свой единственный недостаток.

Полную неспособность сражаться с реальным противником. Даже неумелый боец может представлять собой серьезнейшую угрозу, поскольку неловкость таит в себе неожиданность, а неподготовленная атака способна застать врасплох даже обладателя выдающегося защитного мастерства. То, что живой оппонент в схватке не на жизнь, а на смерть способен быть непредсказуем, оказалось для моего лучшего ученика его последним уроком.

Вся дуэль, как мне сказали, продлилась дюжину ударов пульса. С того самого дня я полностью изменил философию преподавания. Стиль важен, без отточенных повторением движений никуда, и, однако, тренировочные бои до крови у меня теперь начинаются с первой же недели обучения. Чтобы стать дуэлянтом, надо драться на дуэлях. Обучить выживанию сложнее всего.

Треван Аульт 2-й век, Даруджистан



Подойдите поближе, и поговорим о мелких гаденышах. Не надо морщиться, всем нам прекрасно знакомы эти злобные демоны в мирном обличье – столько невинности в круглых глазах, столько мрака в потаенных мыслях! Существует ли зло? И что это – некая сила, смертельный дух, что завладевает неосторожными? Особая сущность, которая подлежит обвинению и наказанию, отдельная от того, кем воспользовалась? Порхает ли оно от души к душе, сплетая свои дьявольские схемы там, куда не проникает свет, вывязывая узлы из робких опасений и отвратительных возможностей, неподдельного ужаса и жестокого эгоизма?

Или же это пугающее слово – всего лишь элегантный и, о, столь удобный термин, охватывающий любые свойства характера, очевидно лишенные морального контекста. Широкое обобщение, включающее в себя все извращенное и запредельно жестокое. Слово, чтобы определить особый блеск в глазах, вуайеристическое наслаждение тем, как причиняешь боль, ужас, страдания и невыносимое горе.

Снабдим демона багровой чешуей, острыми когтями. Щупальцами, с которых капает яд. Тремя глазами и шестью извивающимися языками. Когда такой засядет в душе, в своем очередном жилище из бесчисленного множества подобных жилищ, богам остается лишь коленопреклоненно молиться.

Но о чем это мы? Зло – всего лишь слово, овеществление того, что ни в каком овеществлении не нуждается. Отбросьте иллюзии, что за невероятной бесчеловечностью стоит какая-то внешняя сила, – печальная истина заключается в том, что это лишь наша внутренняя склонность к безразличию, к намеренному отказу от милосердия, к тому, чтобы подавить в себе любой голос совести.

Или, если подобное слишком невыносимо – давайте звать его злом. И приписывать ему пламя и яд.

Иные далеко выходящие за рамки поступки поначалу кажутся совершенно естественными, даже разумными. И случаются неожиданно, во всяком случае, так может показаться, но если присмотреться, можно различить всю ведущую к ним последовательность, шаг за шагом, и истина эта весьма горька.

Мурильо возвращался из дуэльной школы, рапира на бедре, перчатки заткнуты за пояс. Если бы на пути ему попались знакомые, им было бы простительно не сразу его узнать – так у него изменилось лицо. Его прорезали глубокие складки, хмурый лоб словно свело судорогой, как если бы мозг за ним изнемогал от муки, от отвращения к себе. Он выглядел старше и жестче. Казалось, он боится собственных мыслей, страшится неожиданно увидеть свое отражение в окне из свинцового стекла, в посеребренном зеркале, что он в испуге отдернется от собственного лица, от горящего в глазах вызова.

Заступить ему сейчас дорогу решился бы только откровенный болван.

По пятам за ним неуверенно шел ученик. Он собрался было поприветствовать учителя, но увидел его лицо, а ученик, пусть и юный, болваном не был. Вместо этого он пустился следом.

Беллам Ном не станет отсиживаться ни у какого бога за пазухой. Запомните его, запомните хорошенько.



Дискуссия случилась горячая, эмоциональная. Калека-па выглядел после нее вновь родившимся, даже неожиданно обнаружил в себе силы, чтобы влезть на хлипкую тележку, а Мирла с сияющими глазами суетилась вокруг, пока он не шлепнул ее по рукам.

Мяу и Кроха смотрели на все, как и положено безмозглым малявкам, широко раскрытыми глазами, лица их были похожи на губки – все впитывают, ничего не понимают. Что до Снелла, то его все это возбуждение лишь смешило. Он прекрасно знал, что ма и па у него полные идиоты. Слишком глупы, чтобы чего-то добиться в жизни, слишком тупы, чтобы это осознать.

Они истерзали самих себя и всех вокруг из-за пропажи Драсти, своей совместной ошибки, своей одновременной некомпетентности, за что их, погрузившихся в бесконечные самообвинения, хотелось лишь ненавидеть. Смехотворные. Жалкие. Чем быстрее Снелл сможет от них отделаться, тем лучше, и мысль эта заставила его еще раз взглянуть на сестренок. Если бы ма и па вдруг исчезли, он мог бы их продать за кругленькую сумму. Все равно они больше ни на что не годятся. Пусть кто-нибудь другой подтирает им вонючие задницы и запихивает пищу в рот – треклятые создания через раз ею давились, через раз выплевывали обратно, а стоило их за это хоть пальцем тронуть, разражались рыданиями.

Но на деле все его отвращение было лишь тонкой корочкой, и она трещала под напором ужаса, бурлящего внизу, ужаса, основанного пусть и на отдаленных, но возможностях. Ма и па собирались в храм, новый, посвященный такому же калечному и бесполезному богу, как и сам Бедек. Его Верховный жрец, называющий себя Пророком, был еще большим инвалидом. Ниже рук у него ничего не работало, половина лица бессильно обвисла, а глаз на этой половине, поскольку веки не закрывались, совершенно высох и напоминал теперь гнилое яблоко-дичок. Снелл все это видел собственными глазами на улице, когда слабосильные последователи тащили Пророка на очередную площадь, чтобы он прокаркал там очередную проповедь насчет конца света, в котором спасутся лишь болящие и недоумки.

Неудивительно, что па так возгорелся. Он наконец нашел себе бога, похожего на себя самого, а ведь так оно всегда и бывает? Люди не меняются под стать своему богу, они меняют бога под стать самим себе.

Па и ма собирались в храм Увечного бога, где надеялись поговорить с Пророком. Получить божье благословение. И узнать, что сталось с Драсти.

Снелл не верил, что у них из этого что-то выйдет. Вот только все же кто его знает? Оттого-то он сейчас и боялся. А если Увечный бог знает, что сделал Снелл? А если Пророк ему помолится, выяснит всю правду и расскажет па и ма?

Тогда Снеллу, может статься, придется убежать. Но он прихватит с собой Кроху и Мяу, чтобы продать хоть за какие-то деньги, потому что деньги-то ему тогда понадобятся, и даже очень. И пусть кто-нибудь другой подтирает им вонючие…

Хорошо, ма, я за ними присмотрю. А вы идите, вдруг и правда получится что-то узнать.

Вы только на них взгляните – на исполненных надежд, вдохновленных дурацкой идеей, что кто-то другой решит сейчас все их проблемы, отведет напасти. Увечный бог. Да чего можно ждать от бога, если он увечный? Если сам себя исцелить не в состоянии? За Пророком ходят целые толпы. В мире полно бесполезных людишек, так что удивляться тут нечему. И всем им нужно сочувствие. Что ж, семья Снелла заслужила сочувствия, да и денег, пожалуй, тоже. Новый дом, до отвала еды и пива. Более того, они заслужили слуг и горничных, а еще людей, которые будут вместо них думать и делать все необходимое.

Снелл вышел наружу, чтобы взглянуть, как ма катит па вдоль переулка, скрип-скрип.

За спиной у него громко завздыхала Кроха, вероятно, готовясь завыть, поскольку ма куда-то делась, а случалось такое нечасто. Что ж, придется паршивку заткнуть. Надавить ей как следует на грудь, пока не вырубится, и тогда снова станет тихо. Лучше, наверное, вырубить сразу обеих. Так будет легче их во что-нибудь завернуть, чтобы удобней было нести, если он все же решит сбежать.

Кроха заплакала.

Снелл повернулся в ее сторону, малявка его увидела, и ее плач превратился в визг.

– Верно, Кроха, – ухмыльнулся Снелл. – Я уже иду к тебе. Уже иду.

И направился к ней.




Беллам Ном знал, что случилось что-то плохое, даже ужасное. Атмосфера в школе казалась гнетущей, чуть ли не ядовитой. Что не слишком способствовало изучению дуэльного мастерства, всего того, что нужно для выживания в вооруженном поединке.

С личной, сугубо эгоистической точки зрения, это не могло не раздражать, но чтобы позволить подобным мыслям себя одолеть, нужно быть бесчувственным ублюдком. Источник бед заключался в том, что на Скаллу Менакис навалилось нечто. И раздавило ее. Что, в свою очередь, выбило из колеи Мурильо, который ее любит – в чем не было ни малейшего сомнения, поскольку иначе он не стремился бы быть с ней рядом, учитывая, как она с ним обращалась. Со всеми, но с ним особенно.

Выяснить, что же именно случилось, оказалось непросто, поскольку говорили об этом мало, но он взял привычку задерживаться в школе, стоя в тени, как будто ему всего лишь захотелось немного охладиться после целого колокола упражнений на палящем солнце. А слух у Беллама Нома был острый. Имелся у него и еще один талант, с которым он, похоже, родился: умение читать по губам. Оно тоже пошло на пользу. От Беллама Нома вообще мало кому удавалось хранить секреты.

Учитель Мурильо принял какое-то решение и шагал сейчас, почти не разбирая дороги, так что Беллам Ном быстро осознал – особо скрываться, следуя за ним, необходимости нет. По пятам у него мог маршировать сейчас целый легион Багровой гвардии, а он и не заметил бы.

Беллам не был уверен, какая ему выпадет роль в том, что должно произойти. Важно было лишь, что, когда настанет время, он окажется рядом.

Запомните его. Подобные мысли свидетельствуют о храбрости, непоколебимой и бескомпромиссной, а ведь герои именно так и рождаются. Маленькие. И большие. Когда разыгрывается драма, они рядом. Оглянитесь вокруг. Вы сами увидите.



Человечек выглядел совсем безобидным, имя ему, казалось очень шло, и ничто в небольшой конторе не выдавало ни амбиций Скромного Вклада, ни его кровожадной потребности в услугах Сэбы Крафара и Гильдии убийц.

Да, совершенно безвреден, вот только Сэба под своим малопримечательным одеянием весь вспотел. Это верно, он предпочитал не появляться на публике, тем более при свете дня, но в присутствии Магистра скобянщиков данное неудобство казалось совсем незначительным.

Все очень просто. Я его недолюбливаю. Разве это удивительно? Несмотря даже на то, что он сделал самый дорогой заказ на моей памяти, во всяком случае, как главы гильдии. Скорее всего, малазанцы заплатили Воркан еще больше, но только потому, что их заказ было выполнить невозможно даже этой жутковатой сучке.

Нелюбовь Сэбы была не слишком убедительной, в том числе и для него самого, поскольку вспыхнула она в результате чудовищно неудачного исполнения того, что заказал Скромный Вклад. Его было теперь очень трудно отделить от нескольких десятков убийц, погибших при попытках (все еще не увенчавшихся успехом) прикончить треклятых малазанцев. От подобных мыслей никак не получалось отделаться, даже несмотря на то, что Скромный Вклад только что небрежно отмахнулся от него пухлой рукой.

– Разумеется, неудача лишь временная, – продолжил Сэба Крафар. – Не лучше ли будет закончить этот заказ к нашему взаимному удовлетворению, прежде чем переходить к следующему?

– Я изменил свое мнение по вопросу храма К'рулла, во всяком случае, на текущий момент, – ответил Скромный Вклад. – Не беспокойтесь, я буду рад добавить к первоначальному взносу сумму, пропорциональную двум устраненным объектам. В случае, если за ними последуют и остальные, вы также будете немедленно вознаграждены. И тем не менее я предпочел бы, чтобы в первую очередь вы сконцентрировались сейчас на новом заказе.

Сэба Крафар никогда не мог подолгу выдерживать чужого взгляда. Он знал, что многие склонны воспринимать такое как слабость или как знак, что Сэбе нельзя доверять, поэтому в речах своих старался ни в коем случае не быть уклончивым. Подобная прямолинейная честность в сочетании с застенчивым взглядом обычно выбивала собеседника из колеи, что Сэбу вполне устраивало. Вот если бы и на этого клиента подействовало…

– Новый заказ, – рискнул он, – кажется политическим.

– Я так понимаю, это ваша специализация, – заметил Скромный Вклад.

– Да, но в последнее время она доставляет нам все больше хлопот. Благородное сословие научилось защищаться. Убийства сделались значительно сложней, чем прежде.

Брови скобянщика поползли вверх.

– Вы хотите увеличения оплаты?

– Сказать по правде – нет. Дело в том, что Гильдия обескровлена. Мне пришлось зачислить в ряды с дюжину кандидатов на несколько месяцев раньше, чем следовало бы. А они еще не готовы – то есть убивать-то способны не хуже прочих, но в массе своей они по сути всего лишь амбициозные бандиты. В обычной ситуации я подверг бы их безжалостной отбраковке, но сейчас не могу себе этого позволить.

– Насколько я понимаю, от вас теперь потребуется несколько изменить обычную тактику?

– Я ее уже изменил. Пятнадцать из погибших в «К'рулловой корчме» были из недавних выдвиженцев. В результате остальные тоже забеспокоились. А от неуверенного в себе убийцы проку немного.

Скромный Вклад кивнул.

– Хорошее планирование, магистр Крафар, вкупе с беспрекословным исполнением – и уверенность вернется.

– Даже этого недостаточно, потребуется также и успех.

– Согласен.

Сэба ненадолго умолк – все еще весь в поту, все еще чувствуя себя неуютно.

– Прежде чем я приму новый заказ, – начал он наконец, – я обязан предложить вам альтернативу. Существуют другие способы избраться в Совет, не столь кровопролитные. Мне кажется, в средствах вы не ограничены, и в данной ситуации… – Он умолк, поскольку его собеседник поднял руку.

В глазах Скромного Вклада неожиданно появилось что-то новое, чего Сэба прежде не замечал, а увидев, похолодел.

– Если бы я желал купить себе место в Совете, магистр Крафар, я бы вас к себе не позвал. Это должно быть очевидным.

– Да, пожалуй…

– Однако я позвал вас, верно? Следовательно, будет разумным предположить, что желания мои более сложные, нежели просто заседать в Совете.

– Вы хотите смерти именно этого советника.

Скромный Вклад подтвердил это, на мгновение прикрыв глаза, что в некотором смысле заменило ему кивок без необходимости двигать головой.

– Мы не обсуждаем, чем я руководствуюсь, поскольку это не ваше дело и к поставленной задаче отношения не имеет. Итак, вы нападаете на данную конкретную усадьбу и убиваете советника и всех остальных, вплоть до кухонной прислуги и собачки, которая ловит крыс.

Сэба Крафар отвел взгляд (впрочем, с того мгновения, как он присел здесь на стул, Сэба преимущественно этим и занимался).