Дерзкие забавы

– Я уехал из города потому, что мне надо было вернуться сюда. И еще. – Я замолкаю, глядя на него. – Я уехал потому, что был взбешен. Потому что Харлоу пыталась найти способ спасти мой бизнес и даже не посоветовалась со мной.

Оливер откидывается назад и трясет головой, давая понять, что ничего не понимает:

– Что?

Я рассказываю ему, как Харлоу договорилась с Сальваторе Марином, не предупредив меня. Как она обсуждала детали моей жизни, которая не имеет к ней отношения. Как она предложила мои лодки на несколько месяцев, даже не убедившись, что я это одобряю.

– Значит, она не сказала тебе, потому что не была уверена, что это сработает, верно? – спрашивает Оливер, и тон у него очень вежливый и любознательный, как будто он и правда просто хочет узнать, но я чувствую, что за этим тоном прячется нечто совсем другое. – Она не хотела делиться с тобой этим до того, как это стало реально и возможно?

– Да, – произношу я осторожно. – Наверное, так она бы и сказала.

– То есть точно так же, как ты не хотел рассказывать нам о том, что происходит, и об этом телешоу, пока это не стало реальной возможностью?

Я понимаю, куда он клонит, но что-то все-таки не сходится.

– Оливер, все очень запуталось. Да, мне надо было рассказать тебе обо всем, потому что ты мой друг. Но Харлоу… Она обязана была рассказать мне обо всем, потому что это касается моей долбаной жизни, так что это совсем не то же самое.

Он смотрит на воду и, кажется, обдумывает сказанное мной в долгом молчании.

– Да, это я понимаю.

Мне нечего больше сказать.

– Пойдем возьмем чертово пиво. И я обрисую тебе все детали относительно шоу.

Он кивает, встает и идет за мной по причалу к моему грузовику.

– Ты счастлив здесь без нее? – спрашивает он. – Как тебе возвращаться в пустой дом каждый день после работы?

Невесело усмехаясь, я говорю:

– Не особо.

– Ты, наверное, считаешь ее просто сволочью, раз она пыталась разрушить твой бизнес. Вот дрянь.

– Господи, Оллс, не пыталась она ничего разрушить! – инстинктивно бросаюсь я на ее защиту. – Она, наоборот, пыталась найти способ для нас.

Я останавливаюсь, поворачиваюсь и встречаю широкую самодовольную ухмылку Оливера. И говорю со стоном:

– Иди ты к черту, Осси![5]





Глава 15




Харлоу

Я ПРОСЫПАЮСЬ ВО ВТОРНИК и тут же понимаю, что у меня начались месячные, от чего, конечно, испытываю огромное облегчение… И, конечно, снова впадаю в бешенство, вспомнив, что Финн просто прыгнул в свой грузовик и уехал на север, оставив всю эту неразбериху.

Больше всего я ценила в Финне умение воспринимать все в жизни через призму того, как это влияет на его работу, друзей и семью. Только вот, видимо, это не распространяется на девушку, на которой он был женат двенадцать часов, которую любил один день и которую потенциально обрюхатил.

Но оглядываясь назад, я понимаю, почему именно это я так в нем ценила, потому что я и сама выросла на этом. Всегда заботиться обо всем самой. Не оставлять недоделанные дела. Убирать свой беспорядок. А еще, как говорил мой папа несчетное количество раз: «Беспокоиться – не значит подготовиться».

Поэтому на рассвете я еду в дом родителей, чтобы все проверить, подключиться или, как сказал бы папа, свести всех с ума своей заботой.

Папа уже встал, он ест хлопья и смотрит в окно, замерев в своей типичной позе зомби до утреннего кофе, поэтому я взлетаю наверх и забираюсь в постель к маме. Я не хочу погрязнуть в своей внутренней драме настолько, чтобы забыть о том, через что ей приходится сейчас проходить, и о том, что она по-прежнему мама, которой каждый день нужны мои объятия.

Она еще пока не потеряла волосы, но я их уже оплакиваю. Я унаследовала свою оливковую кожу от отца, но вот каштановые волосы у меня мамины, а ее рука лежит на подушке, такая же длинная и полная, как и в моем детстве. Волосы стали маминым отличительным знаком на пике ее карьеры. Однажды она даже рекламировала шампунь, после чего мы с Беллами бесконечно изводили ее шуточками про блеск и густоту волос.

– Доброе утро, Тюльпанчик, – бормочет мама сонно.

– Доброе утро, Пантин.

Она хихикает и утыкается лицом в подушку:

– Вы никогда не позволите мне забыть об этом!

– Никогда.


– Но рекламщики оплатили…

– Камеру, которой папа снял «Клетку», – подхватываю я, – что привело его на «Юниверсал» с «Уиллоу Раш», за который он и получил «Оскара». Я знаю. Я просто издеваюсь.

Но вообще-то есть нюанс, ведь именно благодаря маминой работе появились деньги на папину работу, которая помогла нашей семье подняться, и никто в данном случае не изображал из себя гордого, хотя папа один из самых гордых людей среди всех, кого я знаю. Мама родом из богатой семьи из Пасадены, а папу растила бедная мать-одиночка из Испании. Его никогда не тревожил тот факт, что его собственная карьера пошла в гору благодаря деньгам и связям Мэделин Вега. Однажды он уговорил любовь всей жизни выйти за него замуж, и только три вещи имели значение для моего отца: то, что моя мама взяла его фамилию, то, что он может сделать ее счастливой, и то, что они оба должны делать все возможное, чтобы сохранить свою любовь на всю жизнь.

– Почему парни такие дураки? – спрашиваю я.

Она смеется:

– Я уж думала, что никогда не услышу, что ты расстроена из-за парня. Даже переживала.

– Переживала, что мне больше нравятся девушки?

– Нет. – Она смеется громче. – В этом не было бы ничего плохого. Я переживала, что ты была слишком хладнокровной пожирательницей мужчин.

– Просто такого, как папа, трудно найти, – объясняю я, утыкаясь лицом ей в волосы. Через запах ее шампуня и крема для лица пробивается ее собственный запах – и он немного другой… не неприятный, но… другой. Химиотерапия и другие вещи сейчас хозяйничают в ее теле. Нельзя сказать, что я думаю об этом безостановочно, каждую минуту, но в этот момент на меня как будто физически обрушивается понимание, что моя мама больна и что весь мой мир изменился, стал не таким, как два месяца назад. И это делает мою тоску по Финну и тому чувству защищенности, которое он мне давал, очень острой, словно вспышка, и у меня перехватывает дыхание. – Было трудно воспринимать кого-либо всерьез до сих пор.

– До Финна, ты хочешь сказать?

– Да.

Она поворачивается ко мне лицом:

– Что случилось?

Я рассказываю ей в общих чертах о нашем сексе, о моей потребности отвлечься и о том, что он увлек меня слишком сильно. Рассказываю о своих настоящих чувствах и о том, что я люблю его. Она уже знает о потенциальных договоренностях с Сальваторе, но не знает, судя по всему, чем все закончилось.

– Милая, – она кладет теплую ладонь мне на щеку, – у тебя золотое сердце. Но с партнером надо обсуждать все с самого начала. Я снималась в рекламе, чтобы помочь папе, но решение об этом мы принимали вместе.

– Я понимаю, что Финн расстроился, что я не посвятила его, – говорю я. – Но не понимаю, почему он не может просто сделать шаг назад и убедиться, что это хороший план! Ну или хотя бы обсудить его со мной! Ведь мы же с Сэлом не составляли договор – он просто заинтересовался. А Финн полез в бутылку.

– Как ты думаешь, что бы сделал папа, если бы я пришла домой со съемок рекламы «Пантин» и дала бы ему чек, сказав: «Купи себе камеру, малыш»?

Я зарываюсь лицом в подушку и издаю стон:

– Ч-ч-черт.

– Что это мы тут чертыхаемся? – спрашивает с порога папа, отхлебывая кофе из кружки.

– Твоя дочь учится правилам партнерских отношений, – объясняет мама.

Он фыркает:

– Наконец-то.

– И долго вы вдвоем будете надо мной издеваться? – спрашиваю я, выбираясь из постели в притворном гневе. – Я вообще-то очень занята, у меня куча очень важных дел.

– Ты работаешь сегодня? – кричит папа мне вслед, когда я бегу вниз по лестнице, и по его тону я понимаю, что он так не думает.

Я останавливаюсь на третьей ступеньке, бросаю на папу сердитый взгляд, который он все равно не может видеть.

– Нет! – ору я в ответ.

– Позвони Финну! – доносится сверху папин голос. – Он мне нравится!



ПРОБЛЕМА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, что я не хочу звонить Финну. Я хочу поехать в Канаду, врезать ему ногой по яйцам, а затем уехать домой. Он ведет себя как большой ребенок – взял и уехал из города, показав всем задницу. Меня так и подмывает отправить ему посылку с пластмассовым палтусом, копией последнего фильма Сальваторе на диске, и упаковкой тампонов.

Я официально увольняюсь с NBС и клянусь: никто даже не замечает, что я ухожу. И если даже и замечает, то думает: избалованная голливудская девчонка не справилась с должностью девочки, подающей кофе. Сальваторе выделяет для меня кабинет в своем здании «Дель Мар», и когда я обещаю ему подавать кофе лучше всех, кто делал это до сих пор, он смеется и говорит, что это, конечно, прекрасно, но мне придется бывать с ним в Лос-Анджелесе минимум раза три в неделю, так что пусть лучше кто-нибудь другой займется кофе вместо меня.

Эта новость ошарашивает меня, взрываясь, словно хлопушка с блестками и конфетти у меня перед глазами: он не только дал мне работу – он сделал меня своим личным ассистентом. Я превратилась из подавальщицы кофе на NBC в правую руку одного из крупнейших продюсеров Голливуда. А папа даже бровью не ведет, когда я сообщаю ему эту новость.

– Я всегда знал, что это всего лишь вопрос времени, – говорит он и одаривает меня улыбкой, от которой я начинаю чувствовать себя самой яркой, самой прекрасной звездой во Вселенной.

Но даже несмотря на эти огромные изменения, несмотря на то, что неделя заполнена звонками, контрактами и покупкой офисного оборудования, целая неделя без Финна – это странно. Сотни раз я чуть было не звоню ему, чтобы просто рассказать о том, что я делала весь день, или поделиться своими восторгами по поводу работы с Сэлом. Но как только я вытаскиваю телефон из сумочки и вижу, что ни сообщений, ни звонков, ни писем от него нет, я старательно борюсь с желанием снова впустить его в свою жизнь.

Сальваторе вспоминает о нем за ланчем, спустя примерно неделю после бегства Финна из города.

– Твой парень вполне…

Я наставляю на него вилку: