Дерзкие забавы

– Хватит болтать, – прерывает меня она, прерывисто дыша. – Я понимаю.

Приподняв ее, я закидываю ее ноги себе на талию, и она обнимает меня ими, глядя, как я просовываю руку между нами и поглаживаю головкой члена вход в нее. Вверх-вниз, чуть-чуть, чуть-чуть, чуть-чуть внутрь и снова наружу.

– Смотри.

Она судорожно вздыхает:

– Я смотрю.

Ее тело невольно отвечает мне, когда я дразнящими движениями еле вхожу в нее и выхожу обратно, и это просто пытка наслаждением. Руки дрожат от желания ворваться в нее глубоко, но Харлоу думает, что эта дрожь вызвана напряжением и усталостью.

– Я понимаю, что этот отель для тебя – нечто новое, но в нем есть кровать.

Смеясь, я делаю два шага и опускаю Харлоу на постель, на спину, прижимая ее к себе как можно ближе, чтобы не терять контакта с ней ни на долю секунды.

Ее ноги обвиваются вокруг моих бедер, она притягивает меня к себе, направляя меня внутрь себя так чертовски медленно и страстно, что мне приходится замереть, когда мои бедра соприкасаются с ее бедрами, потому что, клянусь Богом, я могу кончить прямо сейчас, в эту самую секунду.

Она смотрит мне прямо в лицо, прямо в глаза. Наши лица так близко друг к другу, что у нас одно дыхание на двоих. Я слегка приподнимаю подбородок и целую ее, наверное, слишком сильно, но я не могу оторваться от нее. Я никогда не испытывал ничего подобного. Мне хочется сказать ей об этом, но слова кажутся слишком избитыми и плоскими. То, что я чувствую, настолько больше, чем любые банальные слова! Я не чувствовал такого никогда и ни с кем больше.

– Ты моя, – говорю я ей. – Ты для меня.

– Да. – Она кивает, ее верхняя губа покрылась капельками пота, возможно от того, что в комнате жарко, но еще и от нашего общего возбуждения, от этой потребности двигаться, и проникать все глубже, и ощущать… Я очень боюсь, что если пошевелюсь еще хотя бы один раз, то сразу кончу.

Харлоу извивается подо мной, трется об меня, насаживается на меня, а я замираю неподвижно, изо всех сил стараясь удержаться, но это проигранная битва. Нас обоих хватит ненадолго. Член у меня стоит так, что почти врезаюсь в нее. Внутри она набухшая, горячая и такая чертовски мокрая, и по румянцу, который появляется на ее груди, я точно знаю, что она кончит вот-вот, меньше чем через минуту, если продолжит тереться об меня вот так.

Она упирается пятками в кровать и выгибается, а я подхватываю ее под спину, запускаю ладони в волосы, утыкаюсь лицом в мокрые пряди. И тогда Харлоу, лежа подо мной, накрытая мною сверху и полная меня внутри, трахает меня так, как никогда в моей жизни. Вцепившись ногтями мне в ягодицы, чтобы прижать к себе как можно крепче, она выкручивается, извивается, выгибается и обхватывает меня там внутри так сильно – она такая сочная там, такая мокрая, такая приятная, такая напряженная, часто дыша мне в шею. И она двигается, рычит и трется об меня так, как ей нужно, сжимая и обхватывая мой член изнутри и насаживаясь на меня. Она принимает меня очень глубоко и прижимает губы к моему уху, словно хочет, чтобы слова, которые с них срываются, попадали прямо туда, хочет, чтобы их слышал только я.

– Как хорошо… – задыхается она. – Господи, как же хорошо…

Я едва сдерживаюсь, просто жду, слушая ее прерывистое дыхание и страстные короткие стоны, которые говорят мне о том, что она вот-вот кончит.

– Давай, – выдавливаю я из себя.

Она ахает и стонет, вцепляясь ногтями в мою кожу, и с криком облегчения кончает так сильно, что вся сотрясается у меня в руках, утягивая меня в эту пропасть вслед за собой. Я откидываюсь назад и вонзаюсь в нее, двигаясь внутри нее длинными, сильными толчками, когда начинаю кончать, и она кричит мне прямо в шею.

Я не хочу, чтобы это кончалось. Не хочу выходить из нее, но она, с ее длинными ногами, весит на восемьдесят фунтов меньше, чем я, поэтому я перекатываюсь на бок и падаю рядом с ней на кровать.

– Ты же знаешь, как отвратительны гостиничные покрывала, да? – говорит она, затаив дыхание.

Я закрываю глаза, все еще ощущая текучий огонь у себя под кожей.

– Что?

– Люди, которые занимаются сексом в отелях…

Я поспешно прижимаю ладонь к ее губам.

Она хихикает мне в руку и лижет меня, и, черт побери, я снова на ней, хватаю ее запястья и закидываю ей руки за голову, целую ее подбородок, шею, грудь. Облегчение обрушивается на меня, как порыв ветра, который распахивает окно и проносится над кроватью. Я здесь – с ней! Мой бизнес спасен, может быть, не совсем так, как мне хотелось, но мы не потеряем лодки. Моя жизнь движется вперед, и у меня есть любовь всей моей жизни – вот она, обнаженная, лежит подо мной, и все будет хорошо. Но тут я мысленно спотыкаюсь, потому что есть еще одна вещь, которую мы не обсудили:

– Как твоя мама?

Она застывает подо мной и одаривает меня взглядом, в котором читается, что, возможно, момент для того, чтобы спросить об этом, можно было выбрать и более удачным, чем сейчас, когда мое лицо спрятано между ее грудями.

– Прости, клянусь, я не думал сейчас о груди твоей мамы! Я думал о том, как мне стало легко, и о том, что все, кажется, устраивается хорошо. А потом я подумал о том, что тебе приходится сейчас переживать. Мы ведь так и не поговорили об этом.

Харлоу притягивает мое лицо к себе и целует меня так крепко, что мне приходится отстраниться, чтобы набрать воздуха.

– Спасибо, что спрашиваешь.

– Ну так как?

– Давай сначала оденемся, – предлагает она. – Мы сможем об этом поговорить за пивом.

Она встает, и я иду вслед за ней в ванную, сажусь на опущенное сиденье унитаза и глажу ладонями ее бедра, положив голову ей на живот, пока она протирает лосьоном лицо, расчесывает волосы и убирает их в небрежный пучок. Теперь к ее прежнему запаху добавились чистые ароматы ее пота и секса.

– Ты ведь сейчас думаешь о том, как любишь меня, правда? – спрашивает она.

– Да. – Я провожу ладонью по ее бедру и скольжу между ее ног. Она вздрагивает, когда я засовываю средний палец внутрь и медленно начинаю поглаживать. Целуя ее в живот, я бормочу:

– Черт. Черт. Это возбуждает.

– Что?


Я смотрю на нее снизу вверх:

– Я чувствую свою сперму в тебе.

Это вызывает у нее смех:

– Ты грязный, грязный мужлан!

Но она не отстраняется. И не может скрыть того, как ее грудь покрывается красными пятнами, а соски встают.

– Мне это нравится, – признаюсь я. Мне нравится на это смотреть. Но в этом я уже не признаюсь, сам не знаю почему. Может быть, потому, что знаю: если я скажу это вслух, мы точно сегодня вечером не выйдем из этой комнаты.

Она запускает руки мне в волосы:

– Мне тоже это нравится. Мне нравится, оказывается, очень многое, о чем я раньше не знала. – В этот момент мне хочется узнать, что она имеет в виду: секс, связывание или что-то еще, что-то больше. Сделав шаг назад, она тянется за мочалкой и снимает ее с крана:

– Но даже не думай. Ты ведешь меня в город.



ДО МОЕГО РАЙОНА от ее отеля полчаса езды, но мы, кажется, долетаем до места в считаные минуты. То, что сейчас переживает Харлоу с мамой, очень похоже на то, через что пришлось пройти мне двадцать лет назад. Только она эмоционально более зрелая, чем был тогда я, и медицина ушла далеко вперед за эти годы. Моей маме поставили диагноз, когда мне было десять лет, и я не знаю, что внушало мне больший ужас – страх потерять маму или груз ответственности, которая на меня легла в связи с ее болезнью. Леви было всего четыре года, и когда мама умерла спустя два года, мне пришлось взять на себя все домашнее хозяйство на два года, пока отец восстанавливал свой разрушенный мир, сжигая себя на работе по шестнадцать часов в сутки.

Если бы сейчас все вернуть и снова все это пережить, я бы делал то же самое, что делает Харлоу. Хотя в ее голосе я слышу сомнение: делает ли она достаточно или слишком много? Что нужно будет ее матери, когда начнется второй курс химиотерапии? Как долго ее отец сможет один заботиться о ней, прежде чем выгорит? Вот что она хочет от меня услышать.

– Ты все делаешь правильно, Рыжик. Если бы я сейчас оказался на твоем месте, я бы хотел держаться так же, как ты.

Она резко поворачивает ко мне голову.

– Правда? – шепчет она.

– Правда.

– Мне страшно. Я все время боюсь, что станет хуже.

Я паркуюсь на маленькой стоянке у бара «На причале» и глушу мотор.

– Наверное, и станет. Но ты не должна одна брать на себя ответственность за это, – говорю я и повторяю ее же слова: – Я знаю, что накосячил, когда уехал, не попрощавшись. Но ты ведь веришь мне?

Харлоу наклоняется и целует меня прямо в губы.

Для вечера вторника в баре полно народу, и я понимаю, что это из-за того, что погода просто необыкновенная. Ничто не вызывает в нашем городе такое желание пропустить стаканчик, как теплая погода в октябре, отсутствие дождя и большая рыбалка.

В «Причале» нас встречают шумом и одобрительными выкриками, меня поздравляют с участием в шоу. Черт, я ведь этого не учел. Я так был увлечен Харлоу, что совсем забыл о том, что теперь все будут воспринимать меня здесь иначе. Ведя ее под руку в глубину бара, я делаю вид, что не замечаю, как все сворачивают свои долбаные головы ей вслед.

Вопрос, который интересует всех, задает мне Ник, бармен, который за год до меня окончил старшую школу, уехал в Гарвард и потом вернулся, потому что не смог найти во всем мире лучшего места для жизни.

– Финн, кто твоя гостья?

– Я Харлоу, – отвечает она раньше, чем я успеваю что-либо сказать.

– Ты давным-давно потерянная сестра Финна? – кричит из дальнего угла бара Кеньон. – Пожалуйста, скажи, что да!

Харлоу подмигивает с притворным сожалением:

– Я невеста по переписке. Он сказал, что у него есть замок. Это правда? У него есть замок?

– Прости, детка, – смеется в ответ Кеньон. – Только шикарное телешоу и куча фанаток.

– Фанаток? – Харлоу смотрит на меня.

Я заказываю два пива и корзинку арахиса.

– Да ладно.

Я указываю ей на два пустых места за стойкой в дальнем углу бара.

Она садится и поворачивается ко мне:

– У тебя уже есть фанатки?

– Кеньон – известное трепло.

– Потому что фанатки действительно есть?

Смеясь, я объясняю: