Дети Лавкрафта

Ему хотелось затолкать обратно слова, мысли, но те были настойчивы: бились о зубы, рот раскрывали.

– Ты помнишь, как мы в лес пошли, когда еще детьми были? Летом? – У Ника пересохло во рту. Он даже и не понимал почти, что пытается сказать. – Мы с тобой, Деб с Линди и…

Язык у него споткнулся на имени самого младшего их двоюродного братца. Э… как-то. Эрик. Оно застряло у него в горле, кислое и саднящее – сгусток, какой хотелось, но не получалось выплюнуть. Он еще раз попробовал, зайдя с другого бока.

– Пятеро нас.

– Четверо, – рассеянно поправила Вэл. – Я помню. Уверен, что с тобой все в порядке?

Четверо. Ник уставился на сестру. Он сам, Вэл, Деб, Линди. И… Имя опять ускользнуло от него, ощетинилось, когда он попытался выдать его: гортань осталась скользкой и покрасневшей. И Ник, открыв рот, опять закрыл его.

Краем глаза опять заметил мелькнувшую фигуру. Ник так резко повернул голову, что боль пронзила шею, все еще затекшую после долгой езды. Машины. Витрины магазинов. Люди. Ничего больше там не было.

Ничего. У него с Вэл всего двое двоюродных. Нет, трое. Если только…

Ужас пробрался Нику в желудок. И, как ни нелепо, тот еще и урчит, хотя сама мысль взять в рот что-то съестное вызывает тошноту. Двое двоюродных, не трое. Он старался убедить себя в этом, до боли тиская ладонью одной руки кулак другой и уже не обращая внимания на то, как они дрожат. Это должно быть правдой. Хотя бы судя по тому, как Вэл смотрела на него.

И это не могло быть правдой. Потому как землю встряхнуло, и раскрылась темная голодная пасть. Потому как, когда Ник оглянулся, Эрика больше там не было.

Нет!

Уверенности не было, произнес ли он это слово вслух, да это его, уже вскочившего со стула и двинувшегося к выходу, и не трогало. Сестра окликнула его. Ник не смотрел на нее. Пол накренился, пытаясь опять вернуть его к центру. Кружит и кружит, и по кругу внутрь, и по кругу вниз, и…

– Извини, – бросил он через плечо. – Устал. Долгая дорога. Как-нибудь в другой раз.

Ответа Вэл он не ждал. Надо было залезть обратно в машину. Прежде чем земля вздыбится. Прежде чем небо глазом воззрится. Прежде чем поток памяти унесет его. Прежде чем ущелье поглотит его целиком.



– Это погребальные курганы индейцев, – сказала Линди. – Мы их по истории проходили.

Двоюродная Ника пыжила грудь, выставляя напоказ авторитет, жалованный ей как старшей из пятерых двоюродных, словно почетный орден. Линди была пока единственной из них, кто перешла в среднюю ступень системы К-12 школы, в которую ходили они все[39].

– Я слышал, что как раз там людоеды, какие в лесу живут, и зарывают свои кости. – Деб вышла вперед, усмехаясь.

– В ущелье нет никаких людоедов, – пихнула ее локтем в бок Вэл.

Ник, не обращая внимания на девчоночью перебранку, разглядывал курган. Тот был достаточно высоким, чтобы за ним ничего нельзя было разглядеть, но Ник был уверен, что с другой стороны раскинулось поле. За их спинами деревья держали строй, служивший границей леса. Так далеко они еще не забирались за время своих летних похождений. Если не считать каменоломни, конечно.

Эту мысль Ник отогнал прочь. Он не желал думать про каменоломню, а потому все внимание сосредоточил на кургане. Было в нем что-то знакомое, неуловимое, как чесотка, до какой никак не дотянуться.

Они в классе про курганы индейцев не проходили, как у Линди, зато по геологии они учили про реки и ледники, изрезывающие землю. А тут что-то другое. Умышленное. Типа кто-то их сотворил. Меняя облик земли, хотя Ник не мог вообразить, зачем. Склонив голову набок, он так прищурил глаза, что наполовину закрыл их.

В голову закралась какая-то жужжащая уверенность: за тем курганом другие горные цепи шрамами корежат землю. Концентрические кольца. Проход. Пересекающий землю взад-вперед. Наглухо стянутый стежками.

У Ника перехватило дыхание. Ничего не переменилось. Он с места не двинулся. А все равно трава полегла. Ветер волнами прокатился по открытому полю, где земля вздымалась волна за волной. Будто ступени. Будто дорожка к каменоломне. На поле не было деревьев, чтобы утаиться от неба. Глаза, что ловит его. Но если он поставит ногу вон туда и будет шагать…

– Ник! – голос Вэл вернул его обратно.

Ник увидел, что стоит с поднятой ногой. Он опустил ее, щеки его пылали.

– Ты идешь? – В голосе Деб слышалась какая-то язвительность.

– Идешь куда? – У Ника живот подвело: понял, что упустил какую-то ключевую деталь самого последнего каверзного плана Деб. Если они собирались куда-то и то была идея Деб, то обязательно оказались бы в беде.

– Говорила ж тебе, что он не слушает. – Линди пхнула Вэл локтем в бок.

– Смотреть на людоедов. – Деб закатила глаза. – Они живут в той старой лачуге в лесу, как я говорила.

Не ожидая остальных, Деб отвернулась и пошагала прочь. Синдром среднего ребенка (так это называли родители Ника, когда считали, что они с Вэл не слышат). Он делал Деб атаманом шайки: слишком громогласна, слишком дерзка, сперва прыгает, а куда, смотрит потом. Вот как на днях, в каменоломне, когда она едва не столкнула Эрика во тьму и…

– Вот она, – прошептала Деб.

Ник едва не врезался в нее. Когда он сам-то зашагал? Ник глянул через плечо. Насколько хватало взгляда, позади тянулись деревья, вспучившуюся курганом землю не было видно вовсе.

– Там. – Деб слегка ткнула его в плечо, и он посмотрел, куда она указывала. Два строеньица, оба только что не труха, стояли меж деревьев: лачуга с сарайчиком за ней. Только печная труба, выходившая из жестяной крыши лачуги, отличила ее как место, где могли бы жить люди.

– Это вправду людоеды? – Эрик прижался к боку Линди, пальцы его лезли в рот, глаза широко распахнуты. Мальцу только-только исполнилось пять лет, и, хотя по возрасту он должен бы уже давным-давно отвыкнуть, все ж привычка брала свое: он еще совал пальцы в рот, когда ему нужно было чем-то утешиться.

– Ник пойдет посмотреть. – Деб подтолкнула его в поясницу.

– Я?! – Ник дернулся вперед, голос у него сорвался.

– Ну да. – Деб усмехнулась. – Что, слабо? Смелей давай. Подойди к окну и загляни.


Ник глянул на сестру, но Вэл нарочно не смотрела на него, вид делала, что разглядывает сорванный кусочек кожи у ногтя большого пальца. Он оглянулся на Эрика, и ему пришло в голову, что за весь день он ни разу не услышал нытья своего малыша-кузена – ни его просьбы поесть, ни жалобы, что он без своих комиксов скучает.

Он стал другим с тех пор, как они из каменоломни выбрались. С тех пор… Ник уставился на Эрика. Что-то извивалось у того в зрачках. Рисунок какой-то. Тропа. Спираль, ведущая внутрь и вниз.

Ник потянулся, готовый ухватить ниточку и вытянуть тропу из глаза своего двоюродного братца. Эрик отдернулся, нижняя губка у него надулась, полились слезы. Поняв, что он творит, Ник отступил. Еще раз глянул. Глаза у Эрика были его обычными серо-голубыми глазами, разве что широко раскрытыми в недоумении. Ник хотел успокоить Эрика, мол, все в порядке, но слова застряли у него в горле. Так ничего и не сказав, он развернулся и пошел к лачуге. Разок глянуть – и можно будет уходить. Они отправятся домой, и он даже даст Эрику поиграть со своими куколками из героев комиксов, неважно, что у кузена вечно пальцы липкие.

Сухие листья, шурша, похрустывали под ногами. Ник вздернул подбородок. Он чувствовал: Деб следит за ним, ждет, когда он струсит. Оглянуться он не смел.

Походка его сделалась ровной. Лес как будто расширялся и охватывал его. Он шагал по полю по ту сторону кургана под небом, что накатывалось, будто прибой. Он был глубоко под землей, идя по тропе, что спиралью уходила все ниже и ниже. Было что-то особенное в том, как он вышагивал: барабанная дробь его шагов словно убаюкивала, успокаивала землю. Стежками наглухо сшивала ее.

Ник остановился, едва не уткнувшись в лачугу. Он едва не глянул через плечо посмотреть, много ли он прошел, но тут же вспомнил: Деб за ним следит. Глубоко вздохнул, внимательнее всмотрелся в лачугу. Окна в ней были грязны, слякотные дожди годами молотили по ним, а дочиста их не мыли никогда. Всего разок глянуть – и им можно уходить. Приставив согнутые ладошки к глазам, он прижался лицом к окну.

Тени внутри лачуги, спутанные в клубок, расступились. В середине на полу сидела маленькая девочка, смотревшая в сторону от него. Пустая катушка из-под ниток катилась мимо ее колена. Ник почти слышал, как тарахтела она по голым доскам пола. Оглушающе. Куда громче, чем должна бы. А сквозь эту какофонию…

Что происходит.

Что происходит, когда?

Слова карабкались в него, крохотные шептульки, они требовали впустить их.

Женщину он не видел, пока та не ринулась на пол, подхватила девочку на руки и неестественно быстро не метнулась к окну. Шлепнула ладонью по стеклу, развела губы, выставляя окровавленные зубы. Ник сглотнул крик и отпрянул, свалившись назад.

Он больно ударился о землю, и небо закачалось над ним, заходили ходуном какие-то странные скрещенные ветки. Стежки натужно расходились, раскрылся белый глаз, воззрился на него. Из сарая позади лачуги донесся жуткий звук. Звук, в каком мешались ржавчина и камень. Скрежещущий и влажный. Голодный и нечеловеческий. Ник вскочил и понесся к сестре и двоюродным.

– Бегите! – кричал он.

Ник подошвами колошматил по листьям, ноги его выбивали дробь по коже земли. Земля барабанила в ответ: сердце билось как сумасшедшее. Рев из сарая становился громче, теперь его сопровождал лязг цепей. Ник оглянулся, хотя понимал: не надо.

Женщина стояла на полпути от лачуги к сараю, паучьи свои руки она обвила вокруг девочки, крепко прижимая ее к себе. Ник вопреки самому себе замедлил шаг. Все разумное в нем вопило: убегай, убегай, быстрее. Что-то было не так с кожей женщины. Швы. Неровные линии черных ниток покрывали ее руки до плеч. Ее щеки. Ладони. Каждую часть тела, которую можно было увидеть. Плотная штопка. Перевязка. Затяжка раны. Сшивка чего-то широко разошедшегося и ужасного.

Рубцы дернулись. Кожа женщины натянулась, нитки врезались, когда еще один крик вырвался из сарая, сотрясая землю. Выражение боли исказило ее лицо, и женщина закрыла глаза. Ник встал. Он не хотел останавливаться. Словно околдованный, повернулся и уже ногу поднял, чтоб шагнуть назад – к женщине и маленькой девочке.

Позади Вэл выкрикивала его имя. Только небо, земля и ущелье – все они кричали громче. Ему кричали. Кричали в один голос с чем бы то ни было в сарае.

Ник был готов вплести свой голос в этот гам, но земля вспучилась, бросив его лицом прямо в грязь. Он перекатился, пытаясь глотнуть воздуха. Желудок его ворчал. Нику хотелось наполнить его чем-нибудь. Или что-то хотело наполнить его самого. Он раскрыл рот, чтобы… чтобы что?

С жутким стоном одно из деревьев опрокинулось. Корни выворотило из земли, и Ник вскинул руки, закрывая лицо. Земля содрогнулась от удара. Ник открыл глаза. Новая паника вселилась в него, заставив вскочить на ноги. Бежавший Эрик тоже остановился.

– Эрик! – Ник никак не мог поспеть.

Широко раскрытые глаза Эрика полнились слезами, но он стоял не двигаясь. Позади него воздух сгущался, все больше темнел. Пальцы Эрика поползли в рот, влезли туда, чтоб он мог их сосать, но в остальном малыш был недвижим.

– Эрик! – опять крикнул Ник, но лес – зловеще молчащий теперь – проглотил его крик.

Еще раньше Эрика разглядел голубой глаз на дне каменоломни. Эрик с Ником, припадая к земле, в темноте пробрались по неровному тоннелю, пробитому в камне. Что-то дыхнуло в них из-под земли. На вкус пробовало. И теперь оно их знало.

Ник стремительно взвился.

Слишком поздно. Пальцы его схватили пустой воздух. Земля раскрыла пасть, и Эрик упал в нее. Ник ударил по земле, перевернулся на живот, зыбко балансируя на краю дыры. Вглубь она уходила глубже, чем должна бы. Влага, горячий воздух пронеслись мимо него. Эрика нигде не было видно.

– Эрик!

Дыра скрутила выкрик Ника и вышвырнула его обратно. Грязь заскользила, пытаясь утянуть Ника за собой. Он стремглав дал деру. Ему не было видно Эрика, он не слышал его. Ни даже хныканья.

Дрожа, Ник отползал подальше от дыры. Он позовет взрослых, пожарных, кого-нибудь, всех. Он не убегал. Не оставлял Эрика одного. Он вернется за ним. Вернется. Слов этих (повторяемых, пока он пробирался через лес, задыхаясь, размазывая слезы по лицу) почти хватало, чтоб отрешиться от преследовавшего его мокрого чавканья за спиной.



Ник сидел за кухонным столом родителей. Прошло три месяца, как его мать умерла от рака, примерно в то же время, когда и завершился развод, все полетело в совершенные тартарары. Пять лет прошло, как от той же болезни скончался его отец, но для Ника он так и оставался их домом и никак иначе… не хватало лишь смеха матери, запаха знаменитого отцовского «острого на все пять» чили. Завтра он начнет разбираться, решать, что оставить, а что выбросить, прежде чем они с Вэл выставят дом на продажу. Затем он и был тут, в конце концов. Не бежал от развода, или тупика в работе и пустого жилья, или от того факта, что жизнь его свелась к ничему.

Из стопки перед собой Ник вытащил фотоальбом. Приехав обратно домой на похороны матери, он ощутил острое чувство утраты, зато понимал, что это была за утрата. Теперь же он чувствовал себя неловко. Чего-то не хватало, а вот чего, на это он указать не смог бы. Эрик. Имя уже прочно держалось в памяти, нытьем отдавалось. Но даже это как-то боком выходило. Вэл не помнила их самого младшего из двоюродных. Почему? У него духу не хватало связываться с Деб или Линди, сестрами Эрика. А ну как и они тоже не помнят его?

Он раскрыл альбом. Даже когда мир перешел на цифру, его мать настаивала на печатании всех фото, упрятывая моменты их жизней за прозрачным пластиком. Пиво из холодильника, что он припас вместе с самым необходимым: молоком, мясной нарезкой, приправами, – исходило испариной у него под рукой. Мелькали фрагменты его жизни. Барбекю на заднем дворике; празднование седьмого дня рождения; окончание школы Вэл; годовщина свадьбы их родителей; Вэл, Деб и Линди ведут в палисаднике нешуточное сражение шарами, наполненными водой. На каждой карточке, в каждом альбоме присутствовало семейство, но Эрика не было.

И неважно, как далеко Ник залезал в прошлое или как близко оказывался к концу альбомов. Эрика будто бы стерло начисто. Вырезало из мира сего, заменило на голодные пасти и содрогающуюся землю. И Ник остался единственным, кто помнил. Ведь он-то видел тьму и ею, значит, был видим? Ведь тьма дыхнула на него и его запомнила. Ведь он по-прежнему оставался там, он не ушел. Он был с Эриком, все еще карабкался в пасть невесть чего, что пробовало их на вкус, неважно, сколько с тех пор времени прошло.

Ник пытался отделаться от этих мыслей, но они не уходили. Каменоломня. Лачуга в лесу. Женщина со швами на коже и ее малышка. Эрик. Все это как-то складывалось. А может быть, и нет, и Ник был тем, кто как раз не встраивался.

Может быть, у него были всего две двоюродных сестры, одна, кто выросла и стала врачом, другая – адвокатом. Может быть, у него были только они да сестра, кто теперь у шерифа в заместителях.

Может быть, Ник и вовсе выдумал Эрика из желания, чтоб кто-нибудь обратил на него внимание. Кто-то, кому он нужен. Профессии Вэл, Деб и Линди все крутились вокруг того, чтобы помогать людям. А у него что? Развод. Говенная, помятая машина. Паршивая работа на складе. Голова, забитая воспоминаниями, каких нет больше ни у кого: Эрик и деревья, что росли как-то сикось-накось. Женщина, покрытая рубцами, и земля, покрытая шрамами.

– Твою мать! – Ник закрыл альбом, вжал утолщения ладоней в глаза, стараясь унять боль в затылке.