Девять совсем незнакомых людей

Бен не стал сразу же звонить Джессике, чтобы сообщить ей о Люси. Ему невыносимо было думать, что он услышит голос, в котором нет и нотки удивления. И поэтому набрал номер Зои. Они подружились в Интернете, иногда отправляли друг другу эсэмэски, но по телефону никогда не разговаривали.

– Привет, Бен, – весело отозвалась она. – Как дела?

– Я звоню… – Он вдруг обнаружил, что не может говорить. Бен попытался сделать вдох.

Ее тон изменился.

– Что – сестра? – спросила она. – Люси?

Она приехала на похороны. Он рыскал глазами – искал ее в толпе.





Глава 76





Пять лет спустя


Обычно Яо не включал телевизор днем, но он только что вернулся домой, пережив стресс на детской площадке, где его двухлетняя дочка вонзила зубы в руку другого ребенка, а потом закинула назад голову и рассмеялась, как вампир. Ужасная ситуация.

«О да, ты тоже был кусачий, – сказала ему мать по телефону. – Это у нее от тебя». Она сообщила это с некоторой долей удовлетворения в голосе, словно передать ребенку свою склонность кусаться было замечательно.

Яо уложил дочь в кроватку и погрозил ей пальцем:

– Никогда больше так не делай.

Она легла, сунула в рот большой палец и закрыла глаза. Он увидел ямочку на ее щеке – девочка продолжала улыбаться, а это значило, что она не спит, а притворяется, никак не может забыть о веселье на детской площадке.

Он постоял над ней несколько секунд, удивляясь ямочке на ее пухлых щечках, удивляясь – как он часто удивлялся теперь – тому, что его катапультировало в эту совершенно новую жизнь в роли няньки-отца в пригородном доме.

Он получил условный четырнадцатимесячный срок заключения, признав свою вину в событиях, происходивших в «Транквиллум-хаусе». Маша настаивала на том, что она одна несет полную ответственность за новый протокол, который они пытались ввести, а персонал, послушные невежды, ни о чем не подозревал. Она заявила, что сама замешивала коктейли, что было правдой, но Яо находился рядом, проверял и перепроверял точность дозировки. Мать Яо сказала, что, будь она судьей, он бы отправился в тюрьму. Оба родителя были в ярости – не могли понять его действий. Бо́льшую часть времени Яо и сам себя не мог понять. В то время все казалось таким разумным. Престижные исследования! Статьи в журналах!

«Эта женщина тебя загипнотизировала», – сказала его мать.

Она решительно отрицала, что тот случай, который он вспомнил во время своей психоделической терапии, был на самом деле.

«Никогда! – заявила она. – Я бы никогда не оставила тебя одного в кухне, где что-то кипело на плите. Ты считаешь меня идиоткой? Ты бы мог так поступить со своим ребенком? Очень тебе не советую».

Мать сказала, что страх Яо перед ошибками – порождение его собственных фантазий. «Ты таким родился! – твердила она. – Мы так старались объяснить тебе, что ошибки не имеют значения. Мы сто раз тебе повторяли, что не нужно из кожи вон лезть, чтобы стать идеальным, что, если ты совершил ошибку, это не имеет значения. Иногда мы специально ошибались, чтобы ты видел: их совершают все. Твой отец намеренно ронял вещи, ударялся о стену. Я говорила: „Ну, это ты слишком“. Но ему это вроде как нравилось».

Яо спрашивал себя: неужели он всю жизнь неправильно понимал своих родителей? Когда они говорили о том, что ожидания должны быть заниженными, чтобы избежать разочарований, то делали это не потому, что не верили в сына. Они просто пытались защитить его. Кроме того, его отец был не таким неловким, как думалось прежде.



Далила не предстала перед судом, потому что ее так и не смогли найти. Яо иногда лениво вспоминал о ней, думал, где она, – может, на каком-нибудь отдаленном острове, ремонтирует лодку, как бежавший заключенный в его любимом «Побеге из Шоушенка». («То есть в любимом фильме всех и каждого в этом мире», – как-то раз сказала ему одна из матерей на детской площадке. Она знала это наверняка, потому что имела опыт знакомств по Интернету.) Яо подозревал, что Далила скорее уж затерялась в городской среде и опять служит у кого-нибудь секретаршей. Иногда он вспоминал ту юбку, которую она носила тысячу лет назад, работая на Машу.

Яо было запрещено работать парамедиком и вообще в системе здравоохранения. После того как он покинул «Транквиллум-хаус» и приговор был вынесен, Яо поселился в однокомнатной квартире, равно удаленной от домов родителей, а сам устроился переводчиком китайских юридических документов. Работа была скучная, трудоемкая, но жалованья хватало, чтобы платить по счетам.

Однажды ему позвонили. Впоследствии ему казалось, что телефонный звонок, который должен был изменить его жизнь, имел особый рингтон, потому что когда он услышал звонок, в одиночестве поглощая свой обед, то почувствовал, как по всему телу прокатилась дрожь предчувствия.

Звонила Бернадетт, его бывшая невеста, хотела поговорить. Она думала о нем. Она много о нем думала.

Иногда твоя жизнь изменяется так медленно и незаметно, что ты и не замечаешь перемен, пока в один прекрасный день не просыпаешься с мыслью: «Это как же я попал сюда?» Но бывает, жизнь меняется в одно мгновение, словно росчерком молнии, в лучшую или худшую сторону. С трагическими или величественными последствиями. Ты выигрываешь в лотерею. Появляешься в неподходящее время на пешеходном переходе. Тебе в подходящее время звонит потерянная возлюбленная. И внезапно жизнь совершает крутой поворот в совершенно новом направлении.

Не прошло и года, как он женился, и его жена тут же забеременела. Они приняли разумное решение: она вернулась на работу, а Яо остался дома с ребенком, продолжая заниматься переводами, которые теперь казались интересными и стимулирующими.

Убедившись, что его дочь уже спит, а не притворяется, он прошел в гостиную, опустился на диван и включил телевизор. Решил отдать двадцать минут «помоечному ящику», чтобы успокоиться от волнений, связанных с взбудоражившим его разговором, потом он собирался поработать, пока не придет время ужина.

Пульт выскользнул у него из руки.

– Маша, – прошептал он.



– Маша, – произнес человек в другом конце того же города; человек держал в руке гаечный ключ. Обычно днем он не включал телевизор, но сегодня пришел к снохе, чтобы сделать кое-что по хозяйству, поскольку его сын хорошо разбирался в цифрах, а больше ни в чем.

– Вы ее знаете? – Его сноха пересадила себе на плечо и похлопала по спинке дочку, которую до этого кормила грудью, одновременно смотря телевизор.


– Она похожа на одну женщину, которую я когда-то знал, – сказал мужчина, не глядя на сноху, потому что не хотел пялиться на ее грудь, но еще потому, что не мог оторвать глаз от бывшей жены.

Маша была прекрасна. Темно-каштановые волосы со светлыми прядями, платье, отливавшее всеми оттенками зеленого, отчего ее глаза напоминали изумруды.

Мужчина сидел на диване рядом со снохой; она скосила на него любопытные глаза, но больше ничего не сказала. Интервью они смотрели вместе.

Маша написала книгу, посвященную десятидневной программе личного развития с использованием психоделических наркотиков: пациенты запирались в комнате с незнакомыми людьми и подвергались инновационной терапии, включающей преодоление страхов и разгадывание загадок.

– Неужели кто-то на это покупается? – пробормотала сноха.

– Но те наркотики, что вы упоминаете, запрещены законом, – заметила интервьюерша.

– К сожалению, вы правы. – Маша не спорила. – Но когда-нибудь запрет снимут.

– И насколько мне известно, вы отбывали тюремный срок за то, что потчевали своих пациентов незаконными препаратами с целью проверки своей программы.

Мужчина сжал в руке гаечный ключ, который все еще лежал у него на коленях. Отбывала срок.

– Да, – ответила Маша. – Но я никогда не забуду то время. Оно было для меня очень важным. – Она подняла голову и продолжила: – Время, которое я провела за решеткой, стало временем моего преображения. Я столько всего узнала, и я описываю все, что пережила, в этой книге, которая теперь продается во всех книжных магазинах. – Она взяла книгу и подняла ее перед своим лицом.

Журналистка откашлялась:

– Маша, что вы скажете о слухах, согласно которым на курс вашей терапии в разных засекреченных местах по всей стране приезжали люди, которым, по существу, предлагали ЛСД и галлюциногены?

– Это абсолютная ложь! – заявила Маша. – Я категорически это отрицаю!

– Значит, сейчас вы не реализуете эти программы?

– Я веду совершенно уникальные, выверенные, немыслимо эффективные программы для небольших групп, но ничего незаконного не происходит, в этом я могу вас заверить.

– Насколько мне известно, люди стоят в очереди, – сказала интервьюерша. – Платят огромные деньги, чтобы попасть к вам.

– Да, есть очередь, – ответила Маша. – Люди должны войти на мой сайт или позвонить на бесплатный номер, который сейчас должен появиться на экране. Я делаю специальное предложение всем, кто позвонит в течение следующих двадцати четырех часов.

– Если не происходит ничего незаконного, то я не могу понять, почему эти места держатся в тайне и вы регулярно их меняете? – Журналистка выжидательно посмотрела на Машу.

– Это был вопрос? – поинтересовалась Маша и ослепительно улыбнулась в камеру.

– Чокнутая, – сказала сноха. – Наверняка зарабатывает миллионы. – Она встала и протянула ребенка свекру. – Подержите? Я приготовлю нам чай.

Мужчина убрал ключ с колен, взял на руки внучку. Его сноха вышла из комнаты.

Маша рассказывала о каком-то «голотропном дыхании», что, по ее словам, представляло собой психоделическую терапию без психоделиков.

– В этом случае люди быстро дышат, чтобы поймать кайф, да? – довольно грубо и скептически спросила интервьюерша.

– Это гораздо более сложный и тщательно проработанный процесс, – заявила Маша.

На экране появилась запись: Маша выступала на какой-то конференции. Она ходила по сцене с маленьким микрофоном, закрепленным на ухе, а публика, плотно заполнившая зал, слушала ее с пристальным вниманием.

Человек поднял девочку и прошептал на своем родном языке ей в ушко:

– Эта сумасшедшая – твоя бабушка.



Он вспомнил день, когда родился их второй сын, всего через три месяца после трагической смерти их первенца.

«Он твой. – Маша отказалась смотреть на ребенка. Она отвернула голову, ее влажные, словно высеченные из мрамора волосы прилипли ко лбу. – Он не мой».

Больничная сестра проговорила: «Мамочка еще придет в себя». То была скорбь. Она, вероятно, до сих пор не вышла из состояния шока. Она пережила страшное: потеряла первенца, будучи на шестом месяце второй беременности. Медсестра не знала, насколько сильна его жена. Она не знала Машу.

Маша ушла из больницы. Она сказала, что сразу же возвращается на работу, в тот же день. И пришлет деньги. Она получала достаточно, чтобы платить мужу за воспитание ребенка, но сама не хотела иметь с ним ничего общего.

Говорила она очень спокойно, словно речь шла о деловом соглашении, и сорвалась лишь раз, когда мужчина упал на колени, схватил ее за ноги и молил вернуться в семью. Маша снова, снова и снова кричала ему в лицо:

– Я не мать! Это ты можешь понять? Я не мать.

И он отпустил ее. А что еще мог он сделать? А она сделала точно то, что и говорила: присылала деньги, с каждым годом, по мере того как делала успешную карьеру, все больше и больше.

Он отправлял ей фотографии. Она никогда не подтверждала получение. Он не знал, смотрит ли она на них. Подозревал, что выкидывает.

Это была женщина, способная двигать горы. Это была женщина слабая, как ребенок.