Длань мертвых

 * * * 




Проклятый




23 августа 2010

США, Сан-Диего



Глаза, словно по команде, открываются сами по себе. Не двигаясь, наблюдаю за миганием разделительной черты на часах. Секунда, другая, и вот кислотно-зелёные цифры сменяются — ровно семь утра. Будильник не звенит — давно отключен за ненадобностью. Я наполняю лёгкие воздухом и потягиваюсь на белоснежных шёлковых простынях и подушках. Лениво переворачиваясь с живота на спину, смотрю перед собой — вверх. Вместо потолка надо мной свисает купол балдахина. Его тончайшие тюлевые шторки окружают кровать по периметру изящной полупрозрачной завесой, сквозь которую просачивается солнечный свет.

Вдоволь понежившись, я откидываю покрывало и позволяю прохладному ветерку остужать тело, из-за чего кожа моментально покрывается мурашками. Отодвинув полог, покидаю ночное убежище и осматриваюсь. Пока я спал, персонал навёл едва заметный порядок: разобрал мои вещи, заменил фрукты в фруктовнице на столике и полил цветы. Они были близко. Чертовски, опасно близко ко мне. Я же тысячу раз просил их не лезть в мою спальню по ночам!

Пнув ни в чём не повинную плетёную вазу, достаю с полки чистую одежду и направляюсь в ванную. Череда ежедневных и малоприятных процедур проходит быстро и вполне обыденно. А ведь по-началу на них мог уйти битый час. Когда с делами покончено, я с нетерпением захожу в душевую. Этот квадратный метр воспринимается совсем иначе, чем весь дом — тут даже атмосфера и мысли другие. Лишь здесь я могу по-настоящему уединиться, отгородиться от всего мира: за матовым стеклом меня никто не видит, за шумом воды никто не слышит, ну, а мысли и так никто не читает. Пока едва тёплые струи омывают тело, я не спеша напоминаю себе о многих вещах: где я, кто я, как сюда попал, почему не должен уходить и чем стоит сегодня заняться. За ходом мыслей не замечаю, как рука привычно оказывается в районе паха и начинает ходить по твердеющей плоти. Оказывается, докатиться до статуса онаниста не так уж и сложно: всего-то нужны табу на контакты с другими людьми и невыносимая тоска по женскому телу. Я закрываю глаза и даю самым пошлым фантазиям заполнить мой разум для ускорения разрядки. Это приносит душевное облегчение — мнимое, ведь желание никуда не девается, лишь притупляется на время.

После душа — завтрак. Кухня большая, с рабочей зоной-островом и кучей разнообразной техники от миксера до духовки. Было время, по утрам в столовой меня ожидал поднос с блюдами здешнего шеф-повара. Было непривычно и крайне приторно после нескольких лет крайне скудной пищи в мягкой комнате. В конце концов я нашёл применение свободному времени и суперсовременной кухне. Стоило лишь целый месяц поигнорировать такие подачки, как вся готовка в доме перешла полностью на мои плечи. То же касается и прочих обязанностей по дому. Такие мелочи придают чуть больше смысла и разнообразия в моей жизни. Ну, а нужные продукты доставляют каждую ночь по списку, который я оставляю на холодильнике. В итоге сегодня у меня омлет с зеленью, тосты с сыром и апельсиновый сок в чёрной кружке. Я отношу еду в беседку во дворе, где вчера оставил ноутбук. Напротив беседки тянется лазурный бассейн, по ночам украшенный подсветкой, а всю территорию двора вместе с домом окружает непрерывная линия из непроходимой живой изгороди. За ней возвышаются непреодолимые бетонные стены высотой метров в двадцать, покрашенные в голубой цвет. Не хватает только белых облачков и солнышка с ехидной улыбкой для полноты картины. Авторы этой задумки определённо хреновы юмористы. Таким образом мой особняк походит на огромную квадратную коробку, в которую воткнули дом и запустили туда жильца для изучения. В данном случае — меня.

На столе меня ждёт сюрприз — клетка с двумя озорными канарейками. При виде животных я застываю на месте и несколько секунд с жалостью смотрю на них. Значит, сегодня птички. Затем глаз цепляется за шприц рядом и несколько датчиков, прикреплённых к прутьям, как муравьи вокруг кубика сахара. Поставив еду подальше, возвращаюсь к пташкам и срываю записку с дверцы. «Сначала одна, потом внутримышечно, затем вторая» — гласит уже знакомый почерк неизвестного, который каждое утро оставляет подобные инструкции. Опять мне придётся колоть себе то, не знаю что. Если подумать, наверняка это очередной психостимулятор или наркотик из тех, что официально запрещены в стране.

— Ну привет, голубки, — наклонившись, я пальцем постукиваю по прутьям. Когда мне было лет семь, у соседского мальчишки был ара по имени Кайдан — невероятная умная и болтливая птица. Я часто упрашивал родителей купить мне такого же, ну или просто птичку, но куда там — у отца была страшная аллергия на пух, так что подобная тема считалась табу в нашем доме. Никакие карманные сбережения, мольбы и слёзы не могли помочь мне получить желаемое, но сейчас… Будь моя воля, я бы отдал все деньги мира, да пусть даже свою душу продал дьяволу, чтобы тот злополучный день в Чикаго никогда не наступил, а они все остались живы. Но подобное желание несбыточно. Канарейки не обращают на меня внимание и звонко переливаются, гоняясь друг за дружкой по жёрдочкам. — Надеюсь, вы не будете держать зла на меня.

Я настраиваю себя на нужные мысли, лад и эмоции — на всё то, что может помочь птичкам не повторить судьбу моих родителей. Глубоко выдыхаю через нос и выдыхаю через рот — всё, как учит меня Кэролайн по эмоциональному самоконтролю, и осторожно открываю дверцу. Почти сразу несколько датчиков издают либо щелчок, либо писк — эксперимент 2043 начинается.

— Так, Том, спокойно. Думай о хорошем, держи себя в узде. Ты сможешь, ты сможешь, — бормочу себе под нос, пытаясь поймать любую из канареек, но те ловко улепётывают от меня. В груди начинает покалывать чувство тревоги, что всё опять закончится как вчера, позавчера и уже шесть лет подряд. В голове невольно всплывают слова Кэролайн о том, как бороться с этим чувством, и я начинаю выполнять упражнение: вдох, четыре секунды, выдох, четыре секунды, вдох… Дыхание перехватывает, когда одна из пташек случайно садится на мой палец, спутав его с перекладиной. — Опа! Хух… — Депрессивные эмоции в груди затихают под странным и давно привычным чувством единения с живым существом. Это чувство наполняет меня каждый раз и, я уверен, в нём ключ к борьбе с моим проклятием. Мне надо заполучить над ним контроль, сделать своим, и тогда всё получится. Секунды идут, но ситуация в клетке не меняется. Получается! У меня получается! Канарейка замирает и замертво падает на дно клетки. Вторая же птичка тревожно затихает на жёрдочке под куполом.

Я вынимаю руку обратно и закрываю дверцу. У меня не получилось. Опять. Снова. Эта сила в очередной раз отняла невинную жизнь, а я не смог её контролировать. Но приходится идти дальше. Соглашение с автором записок есть соглашение, поэтому эксперимент, каков бы ни был промежуточный результат, нужно довести до конца. В противном случае меня вернут в мягкую комнату, сродни карцеру в обычных тюрьмах. Продезинфицировав плечо, втыкаю в него шприц и медленно давлю на поршень. И чего они хотят добиться, подсовывая мне очередную слабенькую дрянь, эффект от которой не наступает даже через пару минут? Какой-либо отличительной разницы в третьем этапе эксперимента 2043 нет — вторая канарейка выдержала контакт со мной лишь на пару секунд дольше, а затем упала к первой. Как показывают наблюдения, никто ещё не продержался дольше двадцати секунд прямого контакта со мной.

Закрываю дверцу на щеколду и отношу клетку к замаскированному за зеленью выходу со своей собственной клетки. Громадные ворота уже давно не открываются и также выкрашены в голубой, сливаясь со стеной. Персонал по ночам пользуется небольшой дверцей, возле которой находится специальный отсек для подобных случаев. В нём я оставляю ношу. Туда же летит использованный шприц. Мне жаль пташек, но я также и благодарен им. Своей жертвой они напомнили, что мне нет места во внешнем мире. Лишь тут, пытаясь понять и подчинить своё проклятие, я ограждаю людей от опасности. Пусть пройдут ещё годы, десятилетия, а Пентагон и Лэнгли так никогда и определятся, как именно будут эксплуатировать меня на благо страны — я никуда отсюда не денусь и не стану убийцей по их указке. Именно поэтому, почтив канареек добрым словом, оставляю мысли об очередной неудачном эксперименте. Мне просто нужно время, чтобы научиться управлять своей силой.

Чтобы не сойти с ума от одиночества и депрессивных мыслей, я нашёл отличное средство — социальные сети! Никогда бы не подумал, что подсяду на фэйсбук и научусь печатать вслепую. Сажусь на лавку, включаю ноутбук и принимаюсь за завтрак. Через пару минут мои руки сами по себе совершают отточенные движения и вуаля, я уже на просторах всемирной информационной паутины. Первым делом открываю электронную почту. С момента её создания год назад я написал только одно письмо на имя профессора истории и археологии Уильяма Джозефа Беррингтона. В нём был вопрос касательно тем, не затронутых в его изданных книгах. Однако ответа до сих пор нет. Я проверял — адрес доставки точный, а отправку определённо не заблокировали. Вот и сегодня список входящих так и не увеличился до единицы. Старик просто игнорирует меня! Вздохнув, надкусываю тост и кликаю по вкладке соцсети.

Здесь куда разнообразнее, но большинство переписок длятся не больше недели. Мою жажду общения выдерживают лишь двое: навязанный мне дядей Сэмом психоаналитик по имени Кэролайн, с её периодическими беседами, и Джесс — школьница из Вашингтона, с которой у меня сложилось некое подобие дружбы. Из-за разницы часовых поясов поболтать нам удаётся лишь урывками, и чаще всего мы довольствуемся пачками сообщений то в одну, то в другую сторону страны. Мне это чем-то напоминает использование классической почты — отправь конверт, жди доставки туда и обратно, чтобы получить ответ и написать снова. Вот и сейчас меня ожидает несколько непрочитанных от неё.

«Привет. Спасибо! Но всё ОК, уже выздоровела, лол»

«День рождения будет полным отстоем. Как ты и сказал — предки не разрешат устроить вечеринку. Чёрт! Вместо этого мы поедем в Диснейленд. Диснейленд, Том! На восемнадцатилетие! Порой мне кажется, что моя семейка не с этой планеты. И ты ещё месяц назад всё предсказал. Ты точно не Нострадамус?»

«У тебя там, наверное, лето ещё? А у нас уже прохладно (Прощайте юбки, привет джинсы ((»

Я грустно улыбаюсь её словам. Джесс, Джесс, Джесс… Вот не знаю, бунтовать ли за компанию или завидовать? Я бы сейчас с радостью махнулся с тобой местами и сгонял в Диснейленд ещё разок, притворяясь, что твои чудаковатые предки — моя семья. Но давай я всё же промолчу и не буду рассказывать тебе о том, что ты не спрашивала.

«Слушай, Том… а как ты праздновал своё восемнадцатилетие?» — гласит последнее её сообщение.

Тот день мне довелось провести настолько весело, что даже не помню его, лишь знаю с чужих слов, как всё было. Тогда я почти неделю провалялся в мягкой комнате под убойной дозой обезболивающих из-за прооперированной руки, которую додумался сломать в очередной попытке свести счёты с жизнью. После той выходки у меня остался знатный шрам на левом предплечье, скрывающий более тонкие в районе запястья. И рассказать Джессике столь дерьмовую правду я не могу, ведь моя скромная исповедь даже не покинет пределы этого места. А всё потому, что любая информация, связывающая меня с Томасом Дэдменом, шесть лет назад пропавшим в Чикаго после серии загадочных смертей, под запретом. Большим таким запретом. Подобного рода сообщения просто заблокируются. Поглощая ещё тёплый омлет, обдумываю фальшивый ответ, который не обидит, поддержит легенду и не будет забракован человеком, ответственным за мои действия в сети.

Когда ложь про дозволенную отцом тусовку проходит своеобразную модерацию, я отправляюсь на новостные ресурсы. Изоляция и море свободного времени ярко подчеркнули мою потребность в новой информации. В первые месяцы я почти не покидал комнату с домашним кинотеатром, навёрстывал годы пропущенных фильмов и сериалов, частенько засыпал прямо там, пока не надоело в одиночестве пялиться в экран. Затем переключился на литературу. Интернет — отличная вещь. С его возможностью легко находить интересные книги и оставлять их названия на холодильнике. Именно в сети мне попались работы профессора Беррингтона, который направляет свои знания о разных народах в истории, о людях с мистическими способностями. Я изучил описание ко всем его произведениям — они оказались очень близки к моему проклятию, но всё не то. Словно эта часть его литературного мира намеренно остаётся в тени. Именно поэтому меня посетила идея написать ему то дурацкое письмо с тупейшим вопросом. В принципе, старик правильно сделал, что продинамил меня. Хотя и обидно.

Пролистывая ленту событий в мире, натыкаюсь на информацию о бойне на территории Кашмира, в которой погибли почти три десятка индийских военных — вся колонна, ни одного уцелевшего. Учитывая особенность региона, индийское правительство обвинило во всём Пакистан и подконтрольные им группировки. Те же бойко объявили о непричастности к резне. Что бы ни было правдой, но подобное обострение между ядерными державами, у которых под боком ещё и Китай, буквально за пару часов напрягло весь мир, а слухи стали плодиться, как кролики в брачный сезон. Среди них выделяется аналогичное кровопролитие в одной из деревень в том же районе днём ранее и полное отсутствие на телах огнестрельных ранений. Но официальные источники игнорируют подобное, потому я и сам пропускаю их мимо. На волне громких речей по всему миру наш президент выступил с заявлением о недопустимости конфликта и необходимости разрешения ситуации исключительно мирным путём. Я начинаю искать какие-нибудь упоминания о том, что доблестный звёздно-полосатый флот отправит туда какой-нибудь крайне демократический авианосец или подлодку, но пока подозрительно тихо.

Спустя некоторое время, отмывая посуду, искренне надеюсь, что через пару дней наш мир всё ещё будет далёк от вселенной фоллаута, ведь до предсказанного майя апокалипсиса ещё чуть больше двух лет. Наведя на кухне порядок, делаю себе чай с кубиками льда и плюхаюсь на диван в гостиной, в которой никогда не бывает гостей. В руке высокий стакан с трубочкой, а на коленях «Мастер конфликтов» Беррингтона. В ней профессор пишет о бабульке из Аргентины, которая умела чувствовать людские эмоции о конкретных событиях, поглощать их и даже передавать другим людям или в разные объекты. Так уж вышло, что историю я себе проспойлерил. Если считать описанные события правдой, а не авторской выдумкой, то на данный момент новому владельцу данной силы не больше шести лет. Однако меня интересует совсем другое. То, как Берингтон описывает это и прочие проклятия, очень напоминает моё, а поскольку прямого ответа на мои поиски нет, приходится вчитываться между строк. Всё напоминает тайную игру с высокими ставками на виду у всего мира — заметит лишь тот, кто знает, что искать, но… Сегодня меня не тянет на латинские приключения — уже на двадцатой странице вместо истории в голове роятся навязчивые идеи выкинуть книгу. Хочется чего-то менее умиротворяющего и более…

Я подскакиваю с дивана, пинком выбиваю дверь на улицу и бегу к спортивной площадке под навесом. Со всей силы налетаю на боксёрскую грушу, как футболист на соперника. Наношу удары, воображая перед собой лицо того змея, который подсунул мне эту неизвестную хрень и всех его соучастников. Это приносит дополнительный, ни с чем не сравнимый кайф! О да, детка! То, что доктор прописал! Чтобы быстрее выплеснуть накопившуюся энергию, заряжаю по груше ногой. Спасибо домашнему кинотеатру, благодаря которому я подсел на всякие там приёмчики. Но чем дольше я избиваю и пинаю мешок с песком, тем меньше удары походят на нечто красивое и больше напоминают выкрутасы дитя малого, которого пинком под зад запустили на ринг. Будь я в настоящей драке, её бы назвали банальным мордобоем.

— Сука! — вылетает из меня, и я падаю на дощатый пол. Дышу, как собака после забега. Наверное, ударь я ещё разочек, от меня остался бы только жалкий, смердящий по́том трупик. Наконец-то до меня дошло, что за бурда была в шприце. Грёбаные ублюдки накачали меня допингом! Неужели наркота в их загашниках закончилась? Я ждал этого дня шесть лет! Но сил отпраздновать попросту нет, даже пальцем пошевелить. Но надо, чертовски надо валить обратно в дом, а не то шорты станут ещё мокрее и вонючее. Такого позора под взором кучи камер в каждой комнате я не переживу. Извиваясь гусеницей, переворачиваюсь на живот. Тяжело. Все мышцы словно одеревенели, сердце колотится, а лёгкие работают даже быстрее. Сантиметр вперёд — уже достижение, хотя впереди ещё метров двадцать.

Мама всегда заставляла меня бегать по утрам, заниматься спортом и ходить на физкультуру, даже пропихнула в футбольную команду. Благодаря ей я стал первым красавчиком класса и даже метил на место капитана нашей команды. Однако больше четырёх лет под замком и статусом лабораторной крысы сделали своё дело — тело одрябло, дыхалка стала ни к чёрту. Когда случались кратковременные проблески хорошего настроения, я пытался заниматься, но воспоминания о семье быстро загоняли меня в мягкий уголок комнаты на следующую пару недель. Благо, проектировщики особняка-клетки додумались поставить достойный спортивный уголок, благодаря которому мне удалось частично вернуть форму. Чудом не опозорившись, доползаю до унитаза раньше критической отметки. Ненавижу этих уродов. Они сами вгонят меня в могилу своими экспериментами быстрее, чем заберут к себе ЦРУ или вояки.

После внепланового холодного душа становится легче, но всё ещё потряхивает. В стремлении хоть как-то успокоиться, но и не сидеть без дела, начинаю влажную уборку на втором этаже. Сегодня совсем не жарко, по дому гуляет лёгкий сквознячок. Если бы не выкрутасы идиотов в белых халатах, день мог бы быть вполне обычным: опять неудача с экспериментами, односторонние переписки с Джесс, поиск истины в книгах Беррингтона и возня по дому. Ну и готовка чего-нибудь нетипичного на ужин. Но сейчас, двигая мебель и собирая в закромах залежи пыли, я хочу только одного — свалить как можно дальше от этого псевдорайского дома и его безумных хозяев. Самое оптимальное место на мой взгляд — Аляска. Мало людей, нетронутая природа и прекрасные виды из окна хибарки, которую построю своими кривыми руками где-нибудь в чаще леса. Там, вдали от цивилизации и камер видеонаблюдения меня никто не найдёт. Главное, чтобы какой-нибудь тупоголовый гризли не полез ко мне. Но моим мечтам никогда не бывать. В мире нет таких сил, которые могут даровать мне свободу от моих надзирателей.

Шесть лет. Шесть чёртовых лет они пытаются найти научное объяснение тому, что совершенно точно неподвластно измерению в физических величинах. Гибель сотен кошек, собак, птиц и мышей не дали им абсолютно ничего — при непосредственном контакте со мной у животных просто прекращается вся электрохимическая активность мозга. Факт смерти — единственное, что фиксируют самые современные приборы. И всё. Никаких аномалий или подсказок к тому, как я это делаю. К счастью, безумные учёные не решаются проводить свои опыты на людях. Видимо понимают, что для них результат будет тот же, вот только с моей стороны он окажется совершенно другим после количества человек, которых уже убило моё проклятие. Конечно, цифра несоизмеримо меньше погубленных животных, но значимость столь же несоизмеримо выше. Имена большинства мне не известны. Они были сотрудниками скорой, копами, дебилами из этого комплекса, начхавшими на технику безопасности в моём присутствии. Но я знал нашу соседку Меган, своего пса Альфа, свою сестру Шейли, маму Бренду и отца Джона. Они навсегда останутся со мной.

Благодаря уборке мне удаётся вместе с потом выжать из себя остатки допингового заряда. Не чувствуя вкуса, я поглощаю наскоро сделанные сэндвичи с сыром и вчерашней котлетой, а потом моментально отрубаюсь на всё том же диване в пустующей гостиной.

И вот я в безлюдных районах Аляски. Повсюду нетронутый белоснежный покров, а куда ни глянь — хвойный лес. Наверное, сосны. Я долго брожу, собираю по пути хворост, дышу морозным воздухом и оставляю за собой тропинки из глубоких следов.

— Том! — моё имя эхом разносится по округе. Я оглядываюсь во все стороны, всматриваюсь вдаль и вслушиваюсь в первозданную тишину. Мне точно не показалось, вот только среди тёмно-коричневых стволов ничего не различить. — Том! — раздаётся где-то совсем рядом, но опять же — где?! — Эй, я здесь! — Оборачиваюсь и делаю шаг назад, но Шейли следует за мной и улыбается. — Я нашла тебя, — победно заявляет старшая сестра и пытается заключить меня в объятия, но я шарахаюсь от неё и задницей падаю в снег.


— Не надо. Не подходи ко мне!

На миг на её лице появляется недоумение, а затем она снова улыбается — тепло, нежно. Как всегда, когда я говорил или делал очередную глупость. Шейли присаживается и тянет ко мне свою руку, не собираясь меня слушать. Она что, не помнит, как я убил её?!

— Не бойся, всё будет хорошо.

— Ты умрёшь! — протестую и отползаю ещё дальше, пока не натыкаюсь грёбаное дерево. Шмыгаю носом.

— Второй раз не умирают, — ну вот, опять эта её улыбочка. Ах, как же бесит! — Ну же, иди ко мне.

Наверное, будь моя сестра чистокровной сиреной, на её счету было бы раз в десять больше потопленных кораблей, чем у остальных вместе взятых. Стоит лишь ей поманить меня к себе, и я тут же исполняю её волю, едва не хихикая от радости, как несмышлёный карапуз. Наградой за послушание становятся нежные объятия, на которые зеркально отвечаю и жадно прижимаюсь к её груди. Как… как же давно я этого не делал. Касался кого-то, обнимал, чувствовал чужое тепло, что горячее солнца. Ни с чем не сравнимые ощущения. В душе всё клокочет от торжества, а по щекам льются слёзы.

— Прости, — опять шмыгаю носом, — прости за то, что случилось тогда. Я не хотел, Шей! — раскиснув, чувствую себя мальчишкой, который вымаливает прощение за случайно разбитую побрякушку. Но на самом деле я уничтожил три десятка жизней.

— Ну всё, всё. Я знаю, что ты не хотел. Никто не хотел, но так всё же случилось. Пойми — даже самую страшную силу можно направить на благое дело. Надо только найти правильный путь. Так что подотри слёзы и будь сильным. Ты же наш спортсмен! А спортсмены не должны останавливаться на пути к победе, — сестра осторожно смахивает мои слёзы и снова улыбается. Время идёт, а она всё ещё жива. Значит, не соврала, что больше не умрёт. Но о чём она говорит? Проклятие на благое дело? Да я не гожусь в герои, который может только убивать мерзавцев. Прости, Шейли, я так не могу. Судя по недовольному лицу сестрёнки, мои эмоции для неё вовсе не секрет. — Ты сможешь, — она словно читает мои мысли. — Просто верь в себя и не упускай возможностей. Найди себя, найди свой путь, и Аляска станет твоей реальностью, Томми. А не мечтой.

— Я… я не понимаю.

— Ты поймёшь. Иди ко мне, — разорвав зрительный контакт, Шейли снова прижимает меня к своей груди и успокаивающе гладит по голове. После того дня у меня от семьи остались только воспоминания. Ни фото, ни видео. Я искал хоть что-нибудь, но все потенциальные источники были заблокированы. А теперь рядом моя сестра, и я чувствую её, трогаю её и больше не боюсь. Отныне мне не надо ничего бояться.

Позади неё мелькает какое-то движение. В следующий момент Шейли с кратким вскриком исчезает из моих объятий и влетает в соседнее дерево в паре метров над землёй. Падая, с треском ломает ветки и приземляется в снег. Наблюдая за этим, я не могу ни пошевелиться, ни выдавить из себя и звука — тело не слушается, словно страх за сестру сковал не только душу. Перевожу взгляд обратно. Там, где она только что была, передо мной возвышается гризли. И не просто гризли, а поистине громадная туша размером с малолитражку, закованная в угольно-чёрную шкуру. Зверь встаёт на задние лапы и издаёт оглушительный рык, за которым следует удар огромной лапой наотмашь. Я отлетаю в противоположную от сестры сторону, врезаюсь спиной в толстую ветку и падаю лицом в снег, тут же вскакивая совершенно в другом месте.

Большой кремовый диван, просторная комната, стены кофейного цвета, частично скрытые полками с книгами и плоская, широкая люстра под потолком. Я знаю, где я — в гостиной своей клетки. Чёрт. Падаю обратно, едва не влетев затылком в подлокотник, и закрываю лицо руками. Это был сон. Грёбаный. Чтоб его. Сон. В котором Шейли в очередной раз умерла на моих глазах. Но она была такой настоящей, такой… как раньше. Подтягиваю к себе подушку и прижимаю к груди. Пытаюсь вспомнить те ощущения, её глаза, улыбку, голос, объятия. Она первая из родных, кто приснился мне с того дня.

— Я скучаю по тебе, Шей, — шепчу в пустоту комнаты, пропитывая слезами подушку. И плевать, что сейчас на меня нацелены все четыре камеры в комнате. — Я найду путь.

Зуммер в наручных часах не даёт и шанса снова уснуть. Ровно шесть вечера. Сейчас в Вашингтоне уже девять. Если повезёт, початимся с Джесс хотя бы минут десять-пятнадцать, пока её прибабахнутые предки не объявят отбой. Мне надо переключиться, отвлечься от таких сумбурных мыслей, и друг — лучшее для этого средство. Вытираю сопли и иду к раковине. Шейли бы знатно взбесилась, если бы увидела меня таким раскисшим после нашей встречи, потому беру себя в руки ради неё. Ледяная вода щиплет кожу и здоровски бодрит. Дурные мысли выветриваются, но тоска по родным никуда не уходит — концентрируется в одной точке где-то в подкорке и ждёт своего часа. Делаю себе ещё один сэндвич и направляюсь обратно в беседку — нормальная еда подождёт, а Джесс ждать не будет. Спасибо ещё, что для связи со столицей запрещён скайп — не красиво взрослому парню с такой физиономией появляться перед девушкой.

«Ты серьёзно?» — гласит первое сообщение от подруги.

«Ты вот сейчас серьёзно, что ли? Ты был в Диснейленде в пять лет и не прочь ещё раз туда смотаться? Тебе же почти тридцатник!» — Кхм, двадцать три года всего.

«Ну да ладно! Всё уже решено.» — на этом её пламенный монолог кончается, а я начинаю печатать ответ.

«Что именно?»

«Мне не удалось их переубедить. Мы всё же едем в Диснейленд (((»

«Да ладно. Там же не настолько всё плохо, как ты думаешь. Взбодрись, Джесс!»

«Тебя там не будет?»

«Чего?»

«С чего мне быть там? У меня работа.» — которая называется «убивай зверушек на камеру одним касанием».

«Вытащим уже твою заплывшую жирком задницу из Калифорнии! Познакомимся хоть!»

Я не печатаю ответ и перечитываю диалог. Вот правда, на кой-хрен она затронула эту тему? Сколько переписывались, ей хватало фальшивой аватарки профиля. Не просила ни прислать фоточек, ни скайпа — только чат. А тут вдруг такое предложение… Стоп. Перескакиваю глазами от одного её сообщения к другому. Не-е-ет… не может быть. Да ну, бред какой-то! Это просто случайная ошибка, а не тайное послание — слишком примитивно! Я стреляю взглядом в сторону, где на небесно-голубой стене притаилась такого же цвета камера, направленная точно на меня. Так, Том, спокойно. Делай покерфейс и загляни на новостной сайт. Хорошо, что я ещё в прошлом году заклеил веб-камеру скотчем, иначе моя физиономия давно бы всё выдала. Думай, думай!

«Мы. Тебя. Вытащим.» Неужели Джесс была спящим агентом, который ждал… чего? Что такое могло произойти, чтобы она отправила мне такое послание? Но ничего толкового я не нахожу. Если её слова правда, то, возможно, я смогу отправиться на Аляску и найти путь, о котором говорила Шейли. По непонятной причине я до сих пор чётко помню всё, что приснилось. Но чем дьявол не шутит, предложение Джесс всяко лучше, чем терять первый и, возможно, единственный шанс поступить по совету сестры.

«Я бы с радостью, правда. Но начальник ни за что меня не отпустит. Ты же знаешь — я глава отдела». — завернув тайное согласие в обёртку из образа бравого офисного планктона, нажимаю «отправить». Через пару секунд подозрительно затихшая Джесс просто выходит из сети, даже не попрощавшись.

— Ну, вот и поболтали, — говорю вслух и закрываю ноутбук. Зачастую, резко исчезнув из сети, она пропадает до следующего сеанса связи, так что ждать объяснений сегодня уже не стоит. Но… Что, мать вашу, только что было? Ответом становится голодное урчание желудка. Видимо, это знак свыше — вместо мечт об Аляске стоит заняться готовкой, потому что никто и никогда меня отсюда не вытащит. Попросту некому.

Возвращаюсь в дом. Благодаря особенности моей обители, здесь темнеет очень рано, но на крашеных стенах прожекторы загораются лишь в крайних случаях. Как итог, в особо глубоких закоулках уже успели сгуститься непроглядные тени.

— Замри, — раздаётся голос сбоку, когда берусь за ручку двери. Шок неожиданности срабатывает лучше грозного и приказного тона. Не меняя позу, поворачиваю голову в сторону источника звука. Там непроглядная тьма и нечто, на что реагирует моё проклятие, чего раньше никогда не было. Ощущение, будто в паре метров от меня стоит огромное существо, большая часть которого не здесь — недалеко и на другом конце света одновременно, мне же дозволено лицезреть лишь частичку. Представляя, какова истинная мощь существа, я вздрагиваю. Бежать? Да я даже на миллиметр отодвинуться не могу! Оно явно посерьёзнее гризли из недавнего кошмара! От такого не сбежать. Даже если я найду в себе силы использовать проклятие, вряд ли оно даст мне шанс. Но, всё же, в нём присутствуют необъяснимые нотки, которые мне уже знакомы. Так ощущались люди, когда я их убивал. Однако чем бы оно ни было, это определённо не человек, хотя в прошлом и являлось им.

— Что… что ты такое?

Существо во тьме не отвечает. Эти самые нотки меняются, и мне почему-то становится легко. Я что, обрадовал его?

— Не двигайся с места, — говорит мужским голосом. Задумавшись, я почти сразу понимаю причину таких слов. Слепая зона! Здесь, у двери из беседки на кухню, тоненькая полоса сантиметров в сорок, которую не видит ни одна камера наблюдения. Оно знает об этом! — Ты правда хочешь выйти отсюда?

А вот теперь уже не до шуток воображения, как было в диалоге с Джесс. Значит, мне не показалось. Ещё утром, ставя клетку с канарейками в отсек в стене, я клялся никогда не выходить отсюда. Но Шейли, её странные слова о пути и Аляске… Теперь я ни в чём не уверен, даже в клятвах, на которых изо дня в день делал зарубки чужими жизнями. В одной из своих книг Беррингтон цитировал древнекитайского философа: «Путь в тысячу ли начинается с первого шага». Всё так связано, переплетено, словно нарочно подстроено самой Вселенной. С каждой секундой под натиском недавних воспоминаний и терпеливым взглядом существа из мрака рушатся так долго возводимые бастионы. Хочется сделать этот самый шаг навстречу, а не отступиться от возможности. Однако…

— Всё имеет цену. Что взамен? — слова даются туго, а тело всё ещё не слушается.

Существо едва слышно смеётся, а его нотки хорошего настроения усиливаются, и меня пробирает нервный смешок. Оно что, чёртов эмпат вдобавок ко всей своей силе?

— Единение с другими душами при контакте приведёт лишь к новым смертям, Том. Мы вытащим тебя, научим управлять твоей силой, а ты сделаешь то, для чего предназначено твоё проклятие.