До последнего слова

О, еще как умею. Подруги делятся со мной всякой жутью, зная, что я их и взглядом не выдам. Они и понятия не имеют, что у меня тоже есть секрет, который я скрываю от них вот уже пять лет – настоящее психическое расстройство.

– Ну конечно, – говорю я.

– Славно. Я хочу тебе кое-что показать. Но об этом нельзя никому рассказывать. Совсем. Даже психиатру.

– Но я все ей рассказываю.

– А об этом говорить нельзя.

Кэролайн жестом подзывает меня к себе.

– Видишь вон то место? – она указывает на пианино, стоящее в углу сцены. – Приходи сюда в четверг сразу же после звонка на обед – и жди меня. Никому ни слова. Спрячься за кулисой и не выходи, пока я за тобой не приду.

– Но зачем?

– Так надо. – Она хватает меня за плечи. – То, что я хочу тебе показать, изменит всю твою жизнь.

Я закатываю глаза.

– Ой, вот давай без этого.

– Я этого не обещаю. – Кэролайн касается пальцами моих щек. – Но если я в тебе не ошиблась, то так и будет.





В самой глубине




Кабинка лифта застыла в ожидании. Нажимаю кнопку с цифрой семь, а потом, не сдержавшись, тыкаю в нее еще два раза. Стоит мне только открыть нужную мне дверь и переступить порог, как из-за регистрационной стойки выныривает голова Коллин.

– Точно, сегодня же среда! – восклицает она, и лицо у нее озаряется.

Первое время это ее неизменное приветствие меня коробило, но потом я вспомнила, что редких пациентов тут попросту нет – мы все постоянные. А если б они и были, какой смысл от них скрываться?

– Она освободится минут через пять. Воды? – спрашивает Коллин, и я киваю.

Достаю телефон из сумочки, надеваю наушники и включаю свой типичный плей-лист для ожидания приема. Называется он «В самой глубине», по строчке из песни группы «Florence + The Machine»[4]. Я привыкла думать, что стратегия, с помощью которой я придумываю названия, это просто хобби, но мой психиатр так не считает. Я никогда не слушаю музыку просто так – я всегда изучаю тексты песен, а когда заканчиваю составлять плей-лист, то выбираю три слова из одного из текстов – три слова, которые максимально точно описывают всю подборку, – из них и получается название.

Запрокидываю голову, упираюсь затылком в стену и закрываю глаза, стараясь не обращать внимания на мотивационные плакаты, развешанные у меня над головой. Мысленно отматываю две недели назад и переношусь в бассейн, в момент, когда Брэндон меня поцеловал (пускай и не в реальности), и заново переживаю эту фантазию, чувствуя, что лоб разглаживается, а мышцы расслабляются. У него были такие теплые губы. А еще от него вкусно пахло – спрайтом и кокосовым солнцезащитным кремом.

– Она готова тебя принять, – сообщает Коллин.

За пять лет кабинет Сью ни капельки не изменился. Те же книги на тех же полках, те же сертификаты на стенах, покрытых той же бежевой краской. Те же фотографии тех же детей у нее на столе – они словно застыли во времени, как и сам кабинет.

– Привет, Сэм! – восклицает она и спешит ко мне, чтобы поприветствовать. Сью – миниатюрная японка с густыми черными волосами до плеч. Одета она всегда безупречно. С виду она кажется утонченной и тихой, но стоит ей только раскрыть рот, и впечатление в корне меняется.

Уже через несколько месяцев после нашего знакомства я придумала ей прозвище Психо-Сью. Кажется, в лицо я ее так ни разу не называла, но в конце концов она все равно о нем узнала. Она спросила, почему прозвище именно такое, и я ответила, что оно похоже на воинственный крик дзюдоиста, наносящего удар противнику.

В то время мне даже в голову не приходило, что психиатров могут задеть подобные прозвища. Мне было всего одиннадцать. Совсем не хотелось ее обижать, но сказанного не воротишь.

Но Сью сказала, что прозвище ей нравится. А еще, что я могу называть ее как захочу. Можно даже тварью – и в лицо, и за спиной, потому что в будущем нас наверняка ждут моменты, когда мне захочется это сделать. После этих слов я еще сильнее прониклась к ней уважением.

Она садится в кресло напротив меня и дает мне кусочек «умного пластилина». Он должен отвлечь меня от того, что я буду рассказывать, и занять мне руки, иначе на протяжении всех пятидесяти минут нашей сессии я буду расчесывать себе шею «тройными» движениями.

– Ну что ж, – говорит она, по своему обыкновению раскрывая коричневую кожаную папку, лежащую у нее на коленях. – С чего сегодня начнешь?

Точно не с «Восьмерки». И не со спа-процедур.

– Даже не знаю… – Как бы мне хотелось рассказать ей о нашей завтрашней тайной встрече с Кэролайн – последние два дня я только о ней и думаю! – но не могу нарушить своего обещания. Мне вспоминается конец нашего разговора – то, как нас сблизила беседа о таблетках и психотерапии.

– Ну вообще, у меня… на этой неделе появилась новая подруга. – По-моему, мои слова звучат до ужаса нелепо и по-дурацки, но Психо-Сью явно так не думает. Лицо у нее озаряется, словно новости лучше она в жизни не слышала.

– Правда? – спрашивает она, и я чувствую, как мне передается ее улыбка. Ничего не могу с этим поделать. Я вспоминаю, как Кэролайн коснулась моего лица, будто давняя подруга. Вспоминаю ее взгляд в мгновенье, когда она сказала, что хочет мне помочь. Все это было для меня полной неожиданностью.

– Она совсем не похожа на девочек из «Безумной восьмерки», – говорю я, вспоминая ее длинные жидкие волосы, отсутствие косметики, большие походные ботинки. – Странноватая, но милая. Мы знакомы совсем недолго, но мне уже кажется, что она… меня понимает.

Сью открывает было рот, но я поднимаю палец, не давая ей высказаться.

– Пожалуйста, не нужно.


Она закрывает рот.

– Это не значит, что я ухожу из «Восьмерки». Вы всегда говорите об этом так, словно это проще простого, но мне не так-то просто «найти новых друзей»… – произнося последние слова, я рисую пальцами кавычки в воздухе. – Они и есть мои друзья. С ними мечтают подружиться все девчонки из нашего класса. Да и потом, они не переживут, если я уйду. Особенно Хейли.

Сью поудобнее устраивается в кресле и закидывает ногу на ногу – теперь она выглядит более внушительно и авторитетно.

– Сэм, ты должна в первую очередь думать о себе. А не о Хейли или еще о ком-нибудь, – прямолинейно заявляет она.

– Сара вон думала только о себе – и во что это вылилось?

Мне не хочется подробно рассказывать о том, как мы обошлись с Сарой. Обо всех этих злобных взглядах, которые мы бросали на нее, когда сталкивались в коридорах, о том, как мы разговаривали о ней, сидя в дальнем углу столовой, как перестали приглашать ее провести с нами выходные. Гордиться тут нечем, но когда она променяла нас на новых друзей из театрального кружка, мы сочли это настоящим предательством и очень обиделись.

– Возможно, она счастлива, – предполагает Сью.

– О, не сомневаюсь. А я счастлива быть частью «Восьмерки».

Да, возможно, отчасти и из-за дружбы с ними мне нужна еженедельная терапия, но зато нам весело вместе. К тому же ужасно глупо было бы распрощаться с нашими вечеринками по выходным, симпатичными парнями, обступающими нас во время обеденного перерыва, с VIP-билетами на крупнейшие концерты, которые проводятся в городе.

– В любом случае, Сэм, это уже огромный шаг. Я очень рада, что у тебя появляются новые друзья.

– Подруга. Одна. – Я опять поднимаю палец. – И о ней нельзя никому рассказывать.

– Почему?

Вдруг до меня доходит вся суть моего положения. Подбородок начинает дрожать. Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Смотрю в пол.

– Почему о ней нельзя никому рассказывать? – мягко уточняет Сью.

– Потому что… – начинаю я дрожащим голосом. – Потому что если они меня прогонят… – я не могу закончить фразу. Трижды сжимаю шею сзади, но это не помогает. – Мне будет некуда идти.

Глаза застилает слезами, но я смахиваю их и закусываю губу, поднимая взгляд к потолку. Сью, должно быть, видит, что мне не по себе, потому что тут же предлагает сменить тему.

– Да, пожалуйста, – соглашаюсь я.

– У тебя получилось распечатать фотографии?

– Ага. – Я выдыхаю и тянусь за рюкзаком.

Во время окружных соревнований папа сделал немало снимков, а потом скинул их мне. На прошлой неделе я показала их Сью. Она целых двадцать минут внимательно водила пальцем по экрану моего телефона, разглядывая каждый. А потом попросила меня выбрать три фотографии, распечатать и принести на нашу следующую встречу.

– Отличный выбор! – одобрительно говорит она, рассматривая снимки. – Объясни, почему ты выбрала именно эти фотографии?

– Сама не знаю, – признаюсь я, пожав плечами. – Наверное, потому, что на них я выгляжу счастливой.

Судя по выражению ее лица, она ждала от меня совсем другого ответа.

– Какое слово приходит тебе на ум при взгляде на это фото? – спрашивает она, показав мне один из снимков. – Назови только одно.

Кэссиди крепко меня обнимает, сморщив нос и широко раскрыв рот, – кажется, что она громко кричит. Папа сделал эту фотографию сразу же после того, как выяснилось, что я опередила Кэс на десятую долю секунды и побила ее рекорд в заплыве баттерфляем. Я боялась, что она расстроится, но нет.

– Дружба, – говорю я.

Сью показывает следующий снимок. В животе тут же вспархивает стайка бабочек: я вижу Брэндона, который одной рукой приобнял меня за плечи, а другой указывает на золотую медаль, висящую у меня на шее. В тот день он без конца давал мне пять. И обнимал.

Сью не понравится слово «любовь», хотя первым мне в голову приходит именно оно. Внимательно смотрю на медаль, вспоминая о том, что именно благодаря Брэндону я так усердно тренировалась все лето. Именно он заставил меня поверить, что я могу стать быстрее и сильнее.

– Вдохновение.

Чувствую, как щеки заливает краска, но с облегчением замечаю, что Сью переходит к следующему снимку.

– О, я надеялась, что ты его распечатаешь.

Фотография снята крупным планом, на фотоаппарат с большим объективом, и на ней мое лицо видно во всех подробностях. Я стою у края бассейна на трамплине перед своей дорожкой в исходном положении, еще мгновение – и я прыгну в воду. И хотя на мне плавательные очки, глаза видно очень хорошо. Долго разглядываю этот снимок, пытаясь подобрать самое подходящее слово, чтобы описать, чем же он мне так нравится. Тут я кажусь сильной. Сосредоточенной. Я похожа на девушку, которая всегда говорит, что думает, а не прячется в темноте всякий раз, когда что-нибудь ранит ее чувства.

– Уверенность, – наконец отвечаю я.

Сью важно и многозначительно кивает, и я понимаю, что попала в цель.

– А вот мое новое задание. Отнеси фотографии в школу и приклей на дверцу своего шкафчика с внутренней стороны, – говорит она, постукивая по последнему снимку пальцем с идеальным маникюром. – Пусть он висит на уровне глаз. В течение дня то и дело поглядывай на него – он напомнит тебе о цели на этот год. А какая у тебя цель? – уточняет она.

– Сделать плавание своим главным приоритетом, чтобы получить стипендию и поступить в тот колледж, в какой мне захочется. Даже если он далеко отсюда.

После слов «далеко отсюда» я начинаю нервно и часто дышать. От мысли об отъезде из дома, о расставании с мамой и Сью, у меня кружится голова. Но я заставляю себя вновь взглянуть на снимок, на сильную и уверенную девушку, запечатленную на нем.