Доблесть воина

– Старший, мы тебя очень уважаем, – Рулав попытался изобразить восхищение. Даже глаза слегка закатил. – Даже, можно сказать, почитаем…

– Чего вы хотите? – перебил Илья.

– В драку не лезь! – заявил Гудмунд. – Постой в сторонке. Дай и нам чуток славы!

– Добро, – не стал возражать Илья. – Если они сами ко мне не полезут. А тебе наказ: этот, в черной броне, жить не должен. Он Маттаха оскорбил.

– Накажем! – прогудел Гудмунд Праздничные Ворота. – Нельзя маленьких обижать!

И загоготал.

Места под будущую пешую схватку отвели меньше, чем под конную. Порядок поддерживали дружинники Болеслава и гнезнинская стража. Сам князь восседал в установленном на помост кресле. Со стен Детинца его было отлично видно. Но стрелой не достать. То есть тот же Маттах мог бы, но таких лучников у Оды не имелось.

Гудмунд и Рулав снарядились одинаково: брони, шлемы, щиты, мечи. На ногах и руках никакой защиты, если не считать браслетов на запястьях. Илья, поскольку обещал не драться, щита брать не стал, сразу обозначил свое отношение – скрестил руки на груди.

Германцы облачились посерьезнее: бронь мощнее, наручи, поножи. Но двигались легко, такая тяжесть была им привычна.

Легко, но все же не так проворно, как русы, потому попытавшийся прорваться к Илье Герхарт был без труда перехвачен Гудмундом. Нурман двинул щитом так, что германец упал на колено. Добивать его свей не стал, дал возможность подняться. Надо думать, решил продлить удовольствие. Ну и поразвлечься по-своему. Ногу отрубить, например. Или руку.

Ногу германец успел прикрыть щитом… И, пропустив удар Гудмундова щита, опять упал на колено.

На сей раз свей не стал выжидать, а просто пнул Герхарта в щит, отчего германец опрокинулся на бок.

– Любишь ты валяться! – заявил Гудмунд. – Может, ты баба, а не мужик? Тогда скидывай портки и раздвигай ляжки!

Народ вокруг шутку оценил: разразился хохотом. Тут же несколько голосов выдали советы, как именно Гудмунду следует поступить с противником. Нет, не любили здесь германцев.

Герхарт захрипел от злости и попытался подрубить Гудмунду лодыжку, но тот вовремя убрал ногу. Он наслаждался всеобщим вниманием и собственной силой.

И не торопился, чем не преминул воспользоваться противник. Вскочил перекатом и обрушил на свея град ударов.

Праздничные Ворота отбивался с подчеркнутой ленцой. Илья видел, что Гудмунд уже раз пять мог достать противника, но не спешил. Куражился. Он был почти на голову выше, намного сильнее и в скорости, пожалуй, превосходил. И нурману мало было просто убить рыцаря. Он хотел славной победы, то есть такой, в которой он, Гудмунд Праздничные Ворота, показал бы себя воином великой мощи. И посему следовало противника подготовить, то есть сделать совсем безопасным. Например, как следует измотать.

Собственно, этим свей и занимался. Германец яростно орудовал мечом, вкладывая полную силу в каждый удар, Гудмунд уклонялся с неожиданной для такого гиганта грацией и на каждый промах отвечал не ударом, а обидной шуткой. А потом выбрал момент и снова приложил противника щитом. Отлетев шагов на десять, бедняга приземлился на четвереньки.

– Вот теперь ты почти правильно встала, девица! – одобрительно пробасил Гудмунд. – Спускай штаны и…

…И тут Герхарт показал, что пренебрегать им рано. Рванул с низкой позиции. И не к Гудмунду, а к Рулаву, который всё еще обменивался со своим противником осторожными выпадами.

Варяг и германец оказались примерно равными по силам, понимали это и искали победы не быстрой, а верной.

Герхард рассчитал точно. Напасть внезапно, поразить руса неожиданно, со спины. И мог бы преуспеть, потому что за рёвом толпы его топот был не слышен, а Гудмунд замешкался, возможно, даже растерялся.

Илья был слишком далеко, чтобы перехватить германца.

Зато он мог предупредить товарища.

– Рулав, спину! – рявкнул княжич.

Зычный рык Ильи и в настоящем бою слышно, не то что в людском шуме. Так что Рулав оглянуться успел. И даже не дал своему противнику воспользоваться ситуацией «два на одного»: ушел в сторону так, чтобы тот либо перекрыл земляку путь, либо «уступил» дорогу соратнику. Второй вариант. Прежний противник Рулава сделал пару шагов в сторону и встретил набегающего Гудмунда. И неплохо встретил: ушел с линии атаки и хлестнул сбоку, да так, что просек отменную кольчугу и достал до живого.

Насколько опасна рана, понять было трудно. Во всяком случае, на быстроте и силе Гудмунда она не отразилась. Свей развернулся мгновенно и еще быстрее атаковал, перехватив щитом новый удар, налетел всем весом, отбросив германца на пару шагов, тут же подскочил, ударив краем щита в прикрытую железом переносицу и одновременно, сверху вниз, наискось, по ноге.

Удар был настолько силен, что и наголенник не спас. Германец рухнул, пятная землю кровью, а нурман с рыком: «Мой! Этот мой!» – обрушился на и без того теснимого Рулавом Герхарта. Отбросив щит, свей двумя руками нанес Герхарту страшнейший удар, разрубив и шлем, и кольчужную бармицу, и голову практически напополам.

– Ну и зачем ты это сделал? – опуская меч, поинтересовался Рулав. – Такой шлем испортил!



Вихман выжил. И даже ногу сохранил. Меч Ильи вошел глубоко, но удачно: ни кость не задел, ни жилы. Нога заживет, вывихнутую при падении кисть уже вправили, так что саксонец был доволен. Ну да, соратникам его повезло куда меньше. Рыцарь же поблагодарил Илью за славный бой, выкупил у победителя коня и оружие и посулил вызвать снова. Когда выздоровеет.

Илья не возражал. Сказал, вызывай, если марки лишние есть.



Потом был пир. Болеслав расстарался: все же его рыцарь верх взял, да еще на глазах у соперницы.

Ода, кстати, на пиру тоже присутствовала. С приближенными людьми. Под честное слово пасынка, что их жизням ничто не угрожает и на их свободу никто не посягнет.

Ода поверила. Репутация у Болеслава Храброго была такая: к врагам беспощаден, но слово держит.

На пир Ода заявилась не только с верными германцами, но и с доверенными большими боярами: Одлиленом и Прзибивоем. Имена эти были Илье знакомы. Первого упоминал лехит, пытавшийся отнять Илью у Вихмана. А второй был тем человеком, которому служил пытавшийся убить Илью шляхтич Белошиц. За каждым из бояр числилось немало земель и родни. И воеводами бояре слыли неплохими, так что могли бы стать для Оды серьезной опорой, если бы успели собрать своих верных. Хотя вряд ли они старались бы ради вдовы, а не для самих себя. Не так много времени прошло с тех пор, как князь Мешко объединил польские земли. А поделить, как известно, еще проще, чем собрать. Поделить и снова превратиться из княжьих бояр в вольных князей.


А ведь у них могло бы получиться, не окажись Болеслав быстрее, чем его враги.

Нравился Илье князь Болеслав. С ним было легче, чем с Владимиром. Может, оттого, что молод князь Польский и порывист? А может, доверительность льстила.

Илья себя ставил высоко, но Польский князь повыше. А говорит с Ильей, будто с равным. Планами делится, рядом сажает. Видно: Илья ему тоже нравится. Однако Болеслав ни слова не говорит о том, чтобы Илья перешел к нему на службу. Разбирается в людях Болеслав. Догадывается, что получит отказ, а получать отказы не любит ни один правитель.

– Славно быть воином, брат! – Гудмунд хлопнул Илью по спине. Его, как победителя, тоже нынче посадили высоко. Выше княжьих ближников. – Война и пиры! Вот оно, счастье!

Илья хмыкнул. Меч германца оставил на боку свея заметный след. К счастью, неглубокий. И ребра уцелели. А войди железо на пару вершков глубже – и закончилось бы счастье Гудмунда Праздничные Ворота. Вместе с жизнью.

Сам Илья почти не пил. Заметил, что Болеслав ограничился двумя кубками, а третий только пригубляет, и тоже решил воздержаться. На этом пиру не только друзья собрались. Вон Ода, вдовая княгиня. Страшная женщина. Не лицом, лицо обычное. Взглядом. Разок посмотрела на Илью – будто ядом плеснула. И ему сразу захотелось нарушить отцовы заветы и пришибить бабу чем-нибудь тяжелым. Злоба ее не за то, что Илья рыцаря с коня сшиб, а потому, что он, Илья, рус. Гридень великого князя Владимира. И выходит, что это Владимир его рукой бьется на стороне Болеслава. Тому не особо-то и нужна поддержка Руси. Зато неплохо продемонстрировать: удара от Киева в спину Болеслав не ждет.

А справа от вдовы, что интересно, не воевода или боярин – священник важный. Глянула на Илью Ода, что-то шепнула священнику, и тот тоже на руса уставился. И тоже злобно. Этому-то что не нравится? Вон Болеслав Господа через слово поминает. И уже раз десять поклялся веру Христову защищать повсеместно и язычников просветить, докуда его, Болеслава, конь доскачет.

– Господин рыцарь…

Воислав Горацек. Главный советник Болеслава. Можно сказать, наперсник.

– Господин рыцарь, можно тебя отвлечь ненадолго?

Илья поднялся, поймал взгляд Рулава, качнул головой: пируйте, всё хорошо.

Они с чехом отошли в укромное место за колонной.

Чех неспешным движением кисти шуганул миловавшуюся впотьмах парочку, присел на скамью, похлопал ладонью, приглашая Илью занять место рядом.

– Собеслав сбежал, – сказал он. – Твой князь победил. Теперь Болеслав ждет его в Гнезно. Так они уговорились.

– Неужто князь сам не управится с мачехой? – подковырнул Горацека Илья.

Чеха он недолюбливал. С того самого раза, когда впервые увидел его в краковском замке Болеслава.

– Князь будет огорчен, если Владимир не сдержит обещания. – Выпад Ильи чех пропустил мимо ушей. – И было бы неплохо, если бы ты, рыцарь, поспешил к своему князю и напомнил, что Болеслав его ждет.

– Думаешь, у великого князя Владимира плохая память? – прищурился Илья.

– Не злись, рыцарь, – примирительно произнес Горацек. – Я сейчас не голосом Болеслава говорю, а своим собственным. И говорю так, будто не ты сейчас предо мной, а твой отец или твой брат Богуслав. Говорю с тобой как с мужем умудренным. Вникаешь?

Илья удивился. Но кивнул. Как скажете. Можно и в умудренного мужа поиграть. В перерывах между пирами и битвами.

– Мало ли почему твой князь может забыть о своем обещании. В жизни всякое бывает, – продолжал чех. – А своего князя я знаю. Он очень разумен для своих лет, но всё же он немногим старше тебя, а потому наверняка обидится, если Владимир забудет о приглашении. Твой князь пришелся ему по душе… Тем больше будет обида. Надо ли нам с тобой, чтобы между Русью и Польшей возникла обида?

Илье сразу вспомнились батины слова о том, что Болеслав может стать опаснейшим врагом, а потому…

– Нет, не надо.

– Ты выполнишь мою просьбу?

– А ты уверен, что Болеслав меня отпустит?

– Об этом я позабочусь, – заверил Горацек. – Завтра мы займем Детинец, а послезавтра отправляйся. Если не терять время и почаще менять лошадей, то на четвертый-пятый день ты увидишь своего князя.





Глава 8





Гнезно. Честь и милость князя Болеслава


Горацек не соврал: на следующий день Болеслав занял Детинец. Без боя. Ода с сыновьями и верными германцами беспрепятственно покинула Гнезно.

В отличие от польских бояр и их людей. То есть эти тоже вознамерились отбыть из столицы по домам, где непременно начали бы пакостить Болеславу, но дружинники князя проворно отделили их от германцев и повязали. Ода было возмутилась, но Болеслав напомнил, что гарантировал неприкосновенность только мачехе, ее сыновьям и ее людям, то есть – германцам. А те, кого он взял под стражу, – не ее, а его подданные, и на них клятва не распространяется.

Поскольку у Болеслава было куда больше воинов, протестом всё и ограничилось.

Пленных же вывели на площадь перед Детинцем, где им было предложено выбрать: идти ли им прямо, то есть принести клятву верности молодому князю, или проследовать налево, где их ожидали палачи.

Одлилен и Прзибивой, мятежные бояре, которых Илья видел на пиру, с гордостью отказались. Одлилен напомнил, что Болеслав дал им слово, что их жизням ничто не угрожает. Правда, речь шла только о вчерашнем пире, но ведь в клятве этого не прозвучало. Так что если Болеслав действительно такой хороший христианин, как утверждает, ему следует бояр немедленно отпустить. И их людей тоже, потому что даже если их люди и сделали что-то, неугодное Болеславу, то ответственность за них несут их господа.