Дочь олигарха

После ужина в общую комнату девятого класса является Син-Джин.

– Девочки, – говорит она яблочкам, которые как обычно захватили CD-плейер и слушают свою любимую вышедшую из моды музыку на вышедшем из моды устройстве. Она задирает брови, и они сразу понимают, о чем речь. Они в каком-то смысле были к этому готовы.

Идут за ней в кабинет директора. Значит, кто-то все-таки настучал про их вечеринку. Про “Малибу”. Про бесконечную бледную блевотину и про Таш и Тиффани, похожих на двух спящих мертвым сном Белоснежек. Это Лисса потом сказала Таш, что она была похожа на Белоснежку. Неужели про Таш можно такое подумать? Ведь Белоснежка – это красиво? Она никогда не думала такого о себе. Ну а главное, что глупый доктор Морган обещал никому не рассказывать, но, конечно же, рассказал. Он ведь взрослый и учитель, а они – не Бекки с плохими волосами, так что…

– Спасибо, что пришли, девочки, – говорит доктор Мун своим обычным загробным голосом.

Он сидит за просторным письменным столом, а они стоят перед ним безо всякого порядка, будто брошенные на дно ведра: то ли яблоки, готовые угодить в рот острозубым детишкам, то ли котята, готовые отправиться к тому, кто захочет взять их к себе, то ли… Директор делает глубокий вдох.

– Боюсь, произошел новый несчастный случай. Наверняка кто-то из вас уже об этом знает. Я снова вынужден просить вас до поры до времени держать эту информацию в тайне.

– Конечно, сэр, – бормочет Рейчел.

– Да, – говорит Лисса. – Обязательно.

Таш бросает взгляд на Тиффани. Доня и Дэни смотрят в пол.

– Насколько я понимаю, вы все присутствовали при несчастном случае, произошедшем во время рождественской вечеринки, – говорит доктор Мун. – Так вот. Хотя распитие алкоголя на территории школы должно было обернуться для вас неприятностями, мы пока отложим этот вопрос, поскольку двоим из вас, похоже, и без того пришлось нелегко, и они наверняка жалеют о содеянном.

Директор утыкается взглядом в стол перед собой и продолжает:

– К сожалению, о случившемся нам стало известно только после каникул.

Взгляды друг на друга, глаза в сторону, слегка наморщенные лбы.

– С теми двумя девочками, которые пили алкоголь, нам придется провести отдельную беседу.

Таш вздыхает. Ноги такие странные, как будто ничего не весят. Она смотрит на Тиффани. Конечно, предполагалось, что они все будут пить, – все, кроме Дони, но остальным “Малибу” не понравился, и они спустились вниз за диетической колой. Притворялись пьяными, но на самом деле пьяными не были. Все смутно догадываются об этом, но наверняка этого никто не знает, и в любом случае главным событием вечера стало то, что Таш и Тиффани рвало так сильно, что они буквально чуть не умерли, и доктор Морган потихоньку довел их до кровати, и все пообещали, что не выдадут их.

– Мы собираемся организовать для всех вас психологическую помощь, – говорит доктор Мун.

Психологическую помощь? Но…

– Доктор Морган погиб, – говорит доктор Мун. – Мне жаль, что я вынужден сообщить вам это шокирующее известие. Я хочу, чтобы вы знали, что в этом нет вашей вины.

Таш снова смотрит на Тиффани. Нет их вины? Это еще что значит?

– Так вот, – продолжает директор. – Я вынужден попросить вас о содействии. Данная информация должна оставаться совершенно секретной. Школа будет отвечать на официальные вопросы полицейского расследования. Если журналисты или полиция обратятся к вам, ничего им не говорите и немедленно дайте мне знать, это понятно? Желтая пресса обожает темные истории о частных школах, и нас немедленно закроют, если мы допустим малейшую ошибку в данной ситуации.

– Как он умер? – спрашивает Доня.

– Утопился, – отвечает доктор Мун. – Как Бьянка. А сейчас я попрошу задержаться на несколько минут девочек, которые в тот вечер распивали спиртное.

Таш и Тиффани снова переглядываются. Остальные медленно выходят из кабинета, шаркая ногами и тревожно оглядываясь. Син-Джин закрывает дверь.

Директор вздыхает.

– В вещах доктора Моргана мы нашли очень нехорошие фотографии. Не волнуйтесь, все они уничтожены. Ну, кроме тех, на которых изображена Бьянка Даунлоу. Их мы передадим в полицию. Мы посчитали, что ваши фотографии ни к чему впутывать в расследование дела. Он мертв, Бьянка тоже мертва. Все это, конечно, ужасная трагедия, но нужно просто закрыть данный…

– Наши фотографии? – перебивает его Таш. – Я не понимаю.

– Сделанные во время того случая, – шепотом подсказывает Син-Джин.

– Какого случая?

Доктор Мун вздыхает.

– Конечно, вы были очень пьяны и, возможно, ничего не помните. Над этим придется поработать психологу. Насколько мы понимаем, доктор Морган был с вами в спальне наедине совсем недолго – возможно, не больше десяти минут. Так что…

Пустые глаза доктора Муна падают на стол, но обратно не отскакивают. Он медленно поднимает их обратно.

– Так что времени на… ну, на самое плохое… у него не было. Мы полагаем, что самого плохого не произошло.

Это полная чушь, и Таш понимает, что сейчас засмеется, удержаться почти невозможно. Они что, хотят сказать, что доктор Морган их как-то домогался? Но это ведь просто смешно. Когда? Когда укладывал их в постель? Но они ведь даже были в одежде, разве нет? И к тому же смертельно напились, и от них наверняка воняло блевотиной, и он был к ним очень добр и, похоже, даже никому ничего про это не рассказал. Бедный, милый, хороший доктор Морган с его ужасными уроками биологии и кислым запахом изо рта.

– Когда он умер? – спрашивает Тиффани.

– Когда ему показали снимки. Я сказал ему, что собираюсь сообщить в полицию, и он, полагаю, решил, что жизнь кончена.

В помещении вдруг становится очень холодно. Таш думает о том, как она в ту ночь лежала в постели – может, и Белоснежка, но с оттенком чего-то тропического и тошнотворного – одетая в те вещи, в которых собиралась пойти на дискотеку. Доня… Это ведь, кажется, Доня помогла им раздеться? Уже гораздо позже. Или Лисса. А может, они обе. Комната кружилась. Приходилось несколько раз вставать, потому что опять подступала рвота. После отбоя никакого доктора Моргана там и близко не было. Таш вспоминает чувство, когда в метро тот мужик ее потрогал: это было очень странно и произошло так быстро. Может, и доктор Морган сделал с ней что-то такое, только хуже? Она пытается почувствовать это. Не чувствует. Пробует снова.

Жертва сексуального насилия. Пострадавшая от нападения насильника. А насильник – в озере, на дне.

Люди ведь забывают такие вещи, да? Им это свойственно?


Только после этого они уже никогда не будут прежними, это травма на всю жизнь.





Еще кто-то из родителей написал гневное письмо о программе лекций на тему пищевых нарушений. “Вы там что, совсем охренели? – говорится в письме. – Реально с катушек съехали? Если бы девочки курили травку, вы бы что, привели к ним наркоторговца, чтобы он дал им попробовать героин и объяснил, насколько это вредно? Подозреваю, что нет, мать вашу. А вообще-то, наверное, все-таки привели бы, потому что, похоже, вы совсем не в себе и не понимаете, что за хрень у вас творится. Там вообще есть хоть кто-то, кому еще не стукнуло семьдесят? Нет, реально, вы хоть приблизительно догадываетесь, на какой планете живете? В понедельник я забираю свою дочь”.

Уезжает Флик.





Доминик и Тони возвращаются. – В общем так, – говорит Доминик Наташе. – Мы сюда не шутки шутить приехали, ясно? На этот раз чтобы никакого тупого хохота и всякой там херни, как в прошлый раз. Пережить ПТСР[33] – это вам не на пикник сходить, можете мне поверить. Нам придется над этим работать вместе.

Они сидят в тихой комнате Вдовьей башни. За окном инспектор сыскной полиции Амариллис Арчер ходит по территории школы, как обычно в джинсах и ботинках на высоком каблуке. Каждый раз, когда она появляется, Таш не может отвести от нее глаз. У нее такой же уверенный вид, как у тети Сони, только без флера таинственности и грусти. А еще она стоуна[34] на три тяжелее. Не то чтобы жирная, нет. Просто такая, в теле, немного более пышная. Может, не надо было ей вот так заправлять кофту в джинсы? Ботинки у нее с острыми носами. Лицо сильно накрашено, но смело, как будто ее этот процесс веселит. Тени цвета электрик и румяна розового оттенка идеального весеннего утра. На ней ремень леопардовой расцветки, фиолетовая куртка из искусственного меха, с капюшоном, и огромные золотые серьги-кольца. Кожа темная, а волос – огромная копна. Реально огромная.

Таш вспоминает один из первых дней в школьной спальне, когда Тиффани объясняла, как надо в каждом сезоне разрабатывать новый персональный стиль. Секрет в том, чтобы совмещать два слова, которые обычно в пару не складываются. В идеале одно из слов должно иметь отношение к какому-то настоящему модному тренду – чему-то, что на самом деле носят в этом сезоне, а второе – выглядеть так, как будто ты выбрал что-нибудь совершенно наобум, хотя на самом деле размышлял над этим много часов подряд. Например, твой стиль может называться “коктейльный сафари”, “русалочка-изгой”, “принцесса-бродяга”, “ковбойка-стриптизерша”, “революционный водевиль” или “бездомная балерина” (этот стиль – любимый стиль Тиффани, она вечно носит разбитые балетные туфли и “ливайс 501” и ходит, немного выворачивая стопы в стороны, как Чарли Чаплин, но одновременно изображая также Харпо Маркса и Анну Павлову).

Тиффани в это время разговаривает в соседней комнате с Тони.

Чтобы пережить ПТСР, нужно принять то, что с тобой произошло. Записать и читать вслух снова и снова, пока это не перестанет тебя беспокоить. Это как когда людей, которые боятся пауков, сначала просто запирают в комнате с паучьим террариумом, потом выпускают паука из террариума, подпускают его поближе к человеку, а потом вообще заставляют человека взять паука в руки. Только вот проблема в том, что Таш понятия не имеет, что же произошло в тот вечер и произошло ли что-нибудь вообще. Как можно выпустить нечто из террариума и позволить по тебе поползти, если террариум изначально пустой?

Она смотрит в окно. Отсюда почти видно озеро. Амариллис Арчер выглядит так, как будто нарядилась пиратом. Таш интересно, не придумала ли инспектор себе нарочно такую стильную тему на этот сезон. Тиффани говорит, что иногда допустимо придерживаться одного и того же стиля в течение нескольких сезонов – например, Кейт Мосс раньше буквально годами одевалась как бродяга-цыганка. Интересно, у человека вроде следователя Арчер вообще есть время на то, чтобы продумывать себе тематический лук? Она ведь, наверное, так занята – вечно раскрывает преступления. Так что, наверное, это у нее все-таки вышло случайно.

– …так да или нет? – спрашивает Доминик.

– Простите? – переспрашивает Таш.

Он примерно сто лет втягивает в себя воздух, после чего наконец тяжело выпускает его обратно.

– Послушай, девочка моя, тебе все-таки придется работать по программе, – говорит он.

– Простите, – говорит Таш и пожимает плечами. – Но я уже сказала, что, по-моему, с доктором Морганом ничего на самом деле не было.

– Но ведь у него были фотографии, – говорит Доминик. – Непристойные. Там была ты. Ты и твоя сексуальная французская подружка.

– Я не видела никаких фотографий.

– Ну, ты ведь понимаешь, что тебе их никто не покажет?

– Почему? Особенно если так важно, чтобы я приняла случившееся. Я ведь даже ничего не помню. А вы видели эти фотографии?

– Я что, по-твоему, похож на буйного педофила?

– Ну, я просто подумала, что…

Доминик закатывает глаза.

– Так, ладно. Я знаю, что я сделаю, – говорит он. – Я скажу, что мы с тобой не продвигаемся. Ты уверена, что хочешь взглянуть на снимки, если мне удастся их добыть?

Таш кивает.

– Но я сомневаюсь, что они вообще есть, – говорит она. – Директор сказал, что они уничтожены, но…

– Если никаких фотографий нет, то зачем меня вообще сюда вызвали?

Таш представляет себе Амариллис Арчер: она очень красиво освещена и говорит: “Это очень хороший вопрос”. Потом она подмигивает, и ее тени цвета электрик вспыхивают на солнце и на мгновенье кажутся чем-то вообще неземным.

Девочки с верхнего этажа ждут своей очереди на беседу с инспектором Арчер. Они катаются в ее поле зрения, как яблоки в бочке с водой, откуда их нужно выловить без рук, одним ртом, но она не пытается их ловить, не вгрызается в них. Во всяком случае пока. Они даже еще не знают, острые ли у нее зубы. Они продумывают, как одеться на допрос, и примеряют перед зеркалом невинное выражение лица. Делают селфи и показывают друг другу, чтобы сравнить. Задирают брови и снова их опускают, а еще экспериментируют с таким макияжем, которым можно провести учителей-мужчин, но женщин – никогда. Не то чтобы они планировали врать – вовсе нет, хоть они и условились не упоминать случая с доктором Морганом и ничего не говорить про Бьянку. Просто в пятнадцать приходится заранее продумывать все, что собираешься сделать. Например, как лучше утром сесть в постели на утро, когда впервые проснулась рядом с парнем. Как лучше повернуться? Откуда будет падать свет? Как сделать так, чтобы выглядеть хрупкой и благородной, но при этом чтобы сиськи казались побольше? И чтобы он видел тебя крутой, а не беспомощно красивой? Может, решение проблемы – кафф в ушном хряще?

В тот день, на реке с Колей, на глазах у его сестры. Она даже не успела ничего отрепетировать. Возможно, если бы она это продумала заранее, ничего бы и не произошло, и сейчас Таш чувствовала бы себя чище, потому что чистота – это всё.





Новую учительницу биологии зовут мисс Уайт.

Она высокая и спортивная, у нее толстые бугристые икры и короткие светлые волосы. По совместительству она будет вести физкультуру и тренировать команду по лакроссу. Мистер Хендрикс на больничном уже примерно лет сто, так что мисс Уайт согласилась заодно взять на себя и некоторое количество уроков истории, с помощью доктора Муна, который теперь гораздо чаще скачет по школьному двору, волоча за собой больную ногу, как марионетка, которая сама собой управляет. Он выглядывает из-за кустов и высовывается из-за голых ветвей деревьев – и добирается таким образом до Вдовьей башни, где рассказывает девочкам о храбрости солдат на полях сражений и о том, какие удивительные подвиги совершали военные командиры.

Мисс Уайт никогда не красится. На шее у нее сыпь. Она развешивает на бельевых веревках листья, чтобы измерить частоту падения капель, выращивает бактерии в чашках Петри и пытается (безуспешно) научить девочек пользоваться потометром и трубками Вискинга.