Дочь олигарха

– Девочки, – говорит она как-то темным вторником, впрочем, необычно теплым для января. – Девочки, существует ли хоть одно биологическое явление, которое вам интересно? Ну хоть что-нибудь? Может, контрацепция? Секс? Деторождение? А может, вам нравится что-нибудь кровавое? Раны? Тропические болезни?

Все молчат. Как сказать ей, что ее предшественника нашли мертвым в школьном озере? Ну, это она, наверное, знает, – но как сказать ей, что из-за этого Бекки с плохими волосами перестала есть и через своего отца попросила доктора Муна отчислить Наташу и Тиффани? Как объяснить ей, что на уроках биологии у них кружится голова, потому что оказывается, что даже самые бессердечные из них на самом деле любили доктора Моргана, хотя, конечно, теперь любить его нельзя, раз он на самом-то деле педофил? Бекки не верит, что он педофил: она верит, что Таш и Тиффани врут. Но Таш и Тиффани ведь сказали только, что, насколько они понимают, в ночь дискотеки ничего не было. Конечно, сказали они это в основном Доминику и Тони, а те вывели из этого какие-то свои выводы, и по школе пошли слухи, как это свойственно слухам. Кроме того, остается вопрос, что же в действительности произошло с Бьянкой. Но Бьянка была сумасшедшей. Наверное, она просто анорексически шла мимо озера и анорексически в него соскользнула.

Бедный доктор Морган. Его еще даже до сих пор не похоронили. Может, вообще так и не похоронят. Что если на самом деле это он убил Бьянку, а потом от угрызений совести покончил с собой?

– Знаю, – говорит мисс Уайт и хлопает своими большими костлявыми ладонями. – Почему бы нам не изучить ИМТ? Индекс массы тела. Можем поставить кое-какие опыты. Я сейчас принесу весы.

Девочки переглядываются. Мисс Уайт, наверное, не знает, что с момента смерти Бьянки девочкам запрещено взвешиваться и все весы в школе спрятали. Оказывается, в подсобке биологического класса хранится старый пыльный экземпляр, полезная информация. Неужели никто ей ничего не скажет? Не-а. Потому что, ну правда, а как? За окном становится все темнее, наконец последние осколки зимнего солнца растворяются в облаках и угасают – и настроение у всех немного улучшается.

Некоторое сомнение читается только на лице у толстых. Но даже они пребывают в радостном волнении: такое бывает, когда понимаешь, что сейчас тебе будет больно, но все равно не можешь удержаться. Вот кто не выказывает никакого восторга, так это Рейчел. Она недавно во всех подробностях разобралась в том, как нужно взвешиваться и в какое время. А еще она прекрасно знает, каково это, когда цифры на весах не совсем те, которых ждешь. Какое это проклятое чувство, какое гнетущее, нестерпимое. И – черт! – как это несправедливо, ведь ты столько сделала, и так сильно пахала, и так отчаянно к этому стремилась. Когда она дома, настроение ее целиком и полностью зависит от цифр на весах. Хотя бы в школе ей удается на некоторое время освободиться от этой зависимости. Что же она будет делать, если сейчас весы покажут не то число?

– Но ведь мы в одежде, – говорит она. – И сейчас середина дня.

Поздно. Весы – большие, тяжелые и пыльные – вынесли из подсобки и поставили у окна. А еще мисс Уайт достала откуда-то коробку со штангенциркулями и теперь показывает, как с их помощью можно измерять жировую массу тела.

Большинство штангенциркулей белые, пластмассовые и одинаковые, но одна пара металлическая, старомодная и острая. Вот ее-то мисс Уайт и выбирает для демонстрации. Нужно поймать жировую складку этой штуковиной и довольно сильно сдавить…

Это вообще этично? Не совсем. Это хорошая мысль? Всем плевать. Мисс Уайт нашла в гугл-картинках таблицу и показывает ее на ультрасовременном проекторе в биологической лаборатории.

Согласно таблице, чтобы быть “нормальным”, ты должен состоять из жира меньше, чем на тридцать процентов. Все, что выше, называется “ожирение”. 20–25 процентов – это “худощавое телосложение”, а 15–20 – “атлетическое”. Индекс массы тела – это другое. Для этого не нужно штангенциркуля: достаточно взвеситься и измерить свой рост, а потом провести простое вычисление.

Белла поднимает руку.

– Разве ИМТ не отменили? – спрашивает она. – Ну, говорят, у всех игроков в регби этот индекс такой, как будто у них ожирение, а на самом деле это все сплошные мышцы.

– Да, именно поэтому мы учитываем также и процент содержания жира, – говорит мисс Уайт. – Таким образом картина получается более точная. Проверка ИМТ выявляет ожирение не только у игроков в регби: если использовать комбинированный метод, даже у людей, которые выглядят вполне худыми, может быть выявлен избыток жира. Ну что ж. Разбейтесь на пары, но не с теми, с кем вы обычно работаете в паре. Давайте немного перемешаемся. Да, Белла, хорошо: вставай с Тиффани. Внесем ИМТ и ЖМТ каждого испытуемого в таблицу, которую я сейчас создам. Заодно потренируемся работать со статистическими данными.

Таш попадает в пару с Бекки, и та постоянно дуется. Оттого, что она не ест, изо рта у нее ужасно пахнет. Интересно, у нее, значит, и внутренности так пахнут? Тухлыми яйцами и антисептиком? Когда Таш пытается ухватить Бекки штангенциркулем, та просто отмахивается от нее, как от бродячей кошки, которую ты впустил в дом, а она тебя всего оплевала и исцарапала.

– Ай! – пищит она. – Отвали!

– Девочки, внимательнее! – напоминает миссис Уайт. – Следуйте инструкциям. На платформу штангенциркуля следует нажимать так, чтобы вся сила щипцов пришлась на складку кожи.

– Почему бы тебе не убраться обратно в Россию? – спрашивает Бекки, как только мисс Уайт отходит к следующей паре. – И перестать наконец все портить. Возвращайся к своим и оставь нас в покое. Вы весь Лондон разрушили, мой отец так говорит. Ваши темные деньги ворованные. Вы там все преступники.

Бекки отказывается измерять Таш, так что Таш измеряет себя сама в тех местах, до которых может дотянуться, а с остальным обращается за помощью к Тиффани. Тиффани не удалось ухватиться за кожные складки Беллы, потому что у нее их вообще нет. Процент содержания жира у нее практически нулевой или около того: просто мышцы натянуты на широкие кости. А еще у нее есть странные растяжки и какой-то сухой восковой блеск по всему телу, похоже на лодку, долго стоявшую в гавани.

Статистика, которую собирает класс, довольно шокирующая, хотя Рейчел потихоньку радуется своим собственным показателям. Оказывается, есть такое понятие, как “внутренний жир”. Например, у тебя может быть нормальный ИМТ, и это сбивает с толку, но что если твое тело целиком состоит из сала? Если у тебя совсем нет мышц, как у молочного теленка? Тиффани попадает в эту категорию. Ее индекс массы тела – 21, но содержание жира – 32 процента, а это значит, что у нее ожирение.

– Je suis pas obèse[35], – рычит она, когда ее данные из таблицы приводят в пример. Но вид у нее при этом такой потрясенный, никто ее такой никогда не видел.

Нет, это же надо – выявить ожирение у Тиффани, с ее идеальным коричнево-розовым телом! Если верить этим измерениям, то она толще, чем Рейчел! Позже мисс Уайт расскажет про этот урок кому-то из учителей, и мадам Венсан будет просить ее повторить свой рассказ несколько раз: это станет ей небольшим утешением в темные дни, которые настали после того, что случилось с доктором Морганом.

Металлические щипцы штангенциркуля на гладком белом столе биологической лаборатории мерцают подобно твердым и влажным зубам богомола.





Середина дня, среда, занятие балетом подходит к концу. Мисс Аннабел на минутку вышла из класса. Иногда, если девочки ее порадовали, она возвращается с таких отлучек с металлическим чайным подносом, на котором стоят пластиковые стаканчики с холодным лимонадом. Но чаще всего, когда она выходит из зала, девочки бросают заниматься и прислушиваются, дожидаясь, пока слабая струйка воды негромко ударится о другую воду и за этим последует долгий рвотный рев цепочки спуска. Мисс Аннабел теперь постоянно писает. Девочки гадают, не умирает ли она. Сегодня, выйдя из класса, она забывает выключить тренировочный CD, и его замыкает на упражнении с прыжками. Они только что отработали уже примерно 64 шанжмана[36], и некоторые девочки – те, которые ленивые и с ожирением – сидят, обливаясь потом, у станка и надеются на лимонад. Но более целеустремленные хотят прыгать дальше – и прыгают. Они все прыгают и прыгают, потом музыка меняется, и они некоторое время подскакивают и бегают, а потом снова принимаются прыгать, на этот раз выполняя антраша[37]. Была такая шутка, когда-то давно, может, вообще в восьмом классе, что эти прыжки, во время которых нужно икрами бить друг о друга, вообще-то называются “прыжок алкаша”. Кто-то из девочек вдруг вспоминает об этом, кто-то хихикает, прыжки становятся совсем безудержными и дикими, и скоро по залу шатаются уже только последние три девочки, они еле держатся на ногах, покачиваются и ходят зигзагом, а потом валятся на пол с громким стоном, совсем как…

– Господи боже мой, девочки!

И вот они снова катятся в кабинет директора: Таш, Тиффани и Рейчел. Рейчел похудела, и это многих тревожит. Особенно это тревожит директора, и он просит ее завтра прийти к нему домой, одну. А пока он просто читает им еще немного из “Больших надежд”, пока они вдыхают запахи старых ковров и мебельной полироли, одновременно утешающие и безнадежные.





Учителя заметили, что в школе снова свирепствует анорексия, несмотря на все педагогические усилия и программу психологических бесед. Даже Бекки с плохими волосами не устояла. Ее тазобедренные кости стали выпирать из-под юбки, как будто она прячет там руки, показывающие большой палец одобрения, и, похоже, она потеряла интерес к посту старосты. Никто ничего не ест, по крайней мере на людях. Те, кто не есть не может, копируют Рейчел, а она ест только рыбу и овощи. Рейчел начала размножать на ксероксе листки с упражнениями и своими правилами “чистого питания” и продавать фенечкам по фунту за лист. Обратные отжимания можно делать, опираясь на край больших эмалированных ванн, а обычные – на полу в ванной. Можно запереться и двадцать одну минуту заниматься плиометрикой, а все будут думать, что ты просто какаешь. Если все делать правильно, какать понадобится всего раз в три дня, и месячных тоже не будет – большое удобство, когда живешь в интернате. Тиффани перестала есть углеводы и понемногу избавляется от жира, но голодный и изможденный вид ей не к лицу. Волосы у нее теперь не такие блестящие. Она похожа на породистую собаку, у которой завелись глисты, или на яблоко, которое оставили на солнце и забыли съесть.

Учителя начинают выходить из себя. Весы снова спрятаны. Штангенциркули убраны. Директор проводит разъяснительную беседу с мисс Уайт о том, как должен проходить нормальный урок биологии. За ужином девочек из девятого класса рассаживают: не смогут же они соревноваться, кто меньше съест, если не будут друг друга видеть. В итоге Таш сидит рядом с Син-Джин, а у той зубы коричневые от чая, и она редко закрывает рот, когда ест. От учительских тарелок отвратительно пахнет мясом. Таш хотела бы нюхать только цветы, духи и дым английских сигарет. В целом столовая насквозь провоняла жиром и патокой, а также кремом от мозолей мисс Аннабел и гелем от геморроя, которым наверняка пользуется мадам Венсан. В кабинете директора по утрам часто пахнет черным кофе и табаком – теперь это считают запахом Эстеллы. Пип не стал бы есть вот такой заварной крем и не полюбил бы того, кто стал бы это есть. Эстелла во всей книге ни разу не ест – и не умирает, потому что она великолепна и может жить на одной лишь любви Пипа. Уж пирог с патокой она совершенно точно не ест.

В спальнях, в тусклых лучах предвечернего вайфая, девочки обмениваются ссылками на сайты, где разъясняется значение выражения “внутренний жир”. На этих сайтах почти везде фотографии мягких симпатичных девушек, похожих на Таш и Тиффани, а с ними рядом – картинки вроде тех, которые можно найти в инстаграме, если ввести хештег #худыеноги. Первые – пример того, какой быть неправильно, а вторые – какой надо. Один сайт за другим это подтверждает. Нет, ну правда: кому захочется выглядеть худой, но на самом деле быть жирной? Или, по крайней мере, кто станет обманывать себя и считать себя худой, когда на самом деле ты – огромный английский размер 8, хотя мечтаешь, как и все, об американском размере 00?

Таш получает письмо от Weight Watchers, они приглашают ее на собрание в соседней деревне. За последние две недели она не сбросила ни грамма, и их вебсайт беспокоится, не нужна ли ей дополнительная помощь. Пожалуй, нужна. Можно сходить после ужина в понедельник. У них там наверняка и весы есть. Можно будет взвеситься и начать все заново. Попытаться выглядеть как на вот этих фотографиях “после”, а не “до”. Хотя, честно говоря, на некоторых (точнее, на большинстве) фотографиях “после” девушки не кажутся какими-то особенно привлекательными. Но тут ведь дело не в привлекательности. Дело в стремлении к победе. Может, Таш и не победит, но, по крайней мере, она участвует. Она представляет себе, что на самом деле вызывает у Коли отвращение. Представляет, как он проводит пальцем вверх и вниз по ее торсу, как в тот раз, только теперь ее грудь и линия трусов, к которым стремится его палец, полностью уничтожены жесткой реальностью грудной клетки – совсем как те динозавры в музее.

Ночью в воскресенье девочки тайком выбираются из спален на верхнем этаже, они похожи на героинь книжек Энид Блайтон[38], только непонятно, чем же похожи, потому что в какой, интересно, книжке Энид Блайтон девочки в полночь выбираются из спальни, чтобы взвеситься на кухонных весах и к тому же в итоге эти самые весы ломают? Ломает их, конечно, Тиффани. Ее жирная задница. В кухне полно еды, но никто ничего не ест. Больше не бывает полночных пиров, как в старые добрые времена. Ну, разве что Тиффани, возможно, припрятала в карман немного пирога с патокой, когда никто не смотрел, ведь какая разница, если ее все равно исключили из числа кандидатов. Лидирует по-прежнему Рейчел. Кто бы мог подумать, что она вообще на такое способна? И Бекки с плохими волосами вдруг вырывается вперед, как серый мерин с шорами на глазах и проблемами с доверием. Но на этом этапе она уже вряд ли победит – и похоже, что следующей старостой станет Рейчел.

В гугле взвеситься нельзя, если вдруг вы задавались этим вопросом.

В понедельник вечером, когда все уроки сделаны, Рейчел отправляется на свою секретную пробежку, а Таш потихоньку ускользает в деревню. У нее уже есть золотая членская карта Weight Watchers: возможно, это как-то связано с черной кредиткой “Амекс”, а может, с тем, насколько она худая по сравнению с большинством участников. Здесь никто раньше в глаза не видел золотой членской карты. И у них тут никогда не было человека, который весил бы так мало, как Таш, ведь у нее ИМТ подбирается к показателю “Истощение”. Такого пальто они тоже никогда не видели, и такой сумки. От Наташи пахнет парниковыми орхидеями, распутной юностью, чистой, только что созданной плотью, и где-то в букете ее запахов до сих пор угадывается аромат младенца. Она – все то, чем они уже никогда не станут, никогда. Когда она взвешивается, все аплодируют, а некоторые женщины плачут. Когда она уходит, один из организаторов спрашивает, можно ли ее потрогать, всего лишь коснуться ее руки – без повода, просто так. Ощущение такое, как будто к ним на огонекзаглянул ангел.

Таш не может удержаться и рассказывает остальным гнилым яблочкам про свой поход в деревню, и вот они уже все туда идут. Сначала Тиффани, которой это явно нужно, за ней Лисса, потом Доня, Дэни и даже Рейчел, которая говорит, что это просто исследовательский интерес. Все записываются на встречи онлайн, а потом маленькими группами, укутавшись в школьные плащи, тянутся в деревню. Последней каплей в чаше терпения становится, видимо, Рейчел с ее плоским животом и цыплячьими трицепсами. Это уже какое-то нашествие ангелов, и толстые деревенские женщины, матери деревенских мальчиков и девочек из конюшни, ангелам больше не рады. Стройность и ослепительная красота их подавляют, они уже просто охренели, если честно. Одно дело, когда стройная красавица висит у тебя на холодильнике, и совсем другое – когда идеальное тело изо дня в день, опять и опять суют тебе прямо под нос. Они запирают своих сыновей. И пишут жалобу в школу. Снова начинаются беседы и наказания. Директор привозит девочку в инвалидном кресле, у которой из-за анорексии почти отказали внутренние органы. Девочку зовут Жаклин. Волосы у нее цвета только что сорванного баклажана, да она и сама вся из себя такая инь, как плоды семейства пасленовых. И в ней по-прежнему остается что-то вороватое – это очень заметно по тому, как она двигает своими маленькими ручками.


Директор сам выкатывает Жаклин на инвалидной коляске из машины, доставившей ее в школу, а потом возвращает обратно. В машине кто-то помогает ей сесть, но со стороны кажется, что директор просто сваливает ее внутрь, как яблоки из тачки – или как мертвое тело.

Но все равно уже слишком поздно. Бекки с плохими волосами отправили домой, а оттуда – куда-то в клинику. Представьте себе: ведь если это произошло с Бекки, то может произойти буквально с каждым. Когда она возвращается, все начинают называть ее Джекки, а потом – Джек.

– Девочки, вы – опасная группка размножающихся клеток, – говорит мадам Венсан. – Вы тут у нас в школе как раковая опухоль. А как же младшие, которые на вас равняются?

Бекки с плохими волосами не желает отзываться на имя Джек, так что Лисса берет его себе. Она вдруг тоже включается в соревнование, потому что ведь когда тебя отсылают домой, это очень страшно и в то же время потрясающе. Если ей удастся вляпаться в серьезные неприятности – неприятности уровня отправки из школы домой, то мать наверняка обратит на нее внимание и перестанет думать все время об одном только Дугласе. К тому же Сьюз нужна сестра. Она поет в кантри-вестерн-группе, хотя на самом деле петь не умеет, и шатается по Кембриджу в любое время дня и ночи в мини-юбках и ковбойских сапогах, которые ворует из магазинов. На прошлой неделе пришла домой с подбитым глазом после долгой странной ночи с Дэнни, вторым вокалистом группы. Он сделал это, потому что напился и потому что Сьюз не понравилась его новая песня, а еще потому, что она сначала дала ему надежду, а потом сама же ее разрушила.

Тиффани теперь отзывается только на имя Стэн, это какое-то странное французское сокращение от Эстеллы. Дэни стала Бо – это как Белль из “Красавицы и чудовища”, только на мужской лад. Доня стала Соней, потому что в рифму, а еще потому, что девочки до сих пор обожают слушать истории про тетю Соню, которые привозит Таш из своих поездок в Лондон: истории о замках, диетах и изысканно припущенной рыбе. Позже Соня стала Сонь с этой странной буквой на конце, которую всем очень нравится произносить, хоть у нее и нет своего звука, но теперь она стала просто Сон или Сонни. Таш иногда называет себя принцессой Августой – сокращенно Гус.

Теперь они все замаскированы. Это очень важно. У всех подпольные клички.

Нашествие ангелов перемещается в церковь. У них такое новое наказание, от которого не в восторге местный приходской священник, полагающий, что религия – это много чего, но уж никак не вот это. Матери деревенских мальчиков приходят посмотреть, пошептаться и пожаловаться, так что в течение двух недель народ в церковь так и прет. Чего не скажешь о похоронах доктора Моргана, на которые в конечном итоге явились только доктор Мун, Син-Джин и мисс Аннабел. Ангелы в зеленых пальто с шорохом усаживаются в галерее над основным собранием прихожан. Наташа – сегодня она Таш, Мусташ, Мустафа, Мускат и Мускул, ведь у нее всегда были сильные руки – смотрит вниз на женщин с их свиными плечами и ногами и с невероятно огромными задницами, каких, наверное, больше нигде в природе не увидишь, и снова молится за этих женщин. Господи боже мой, мысленно произносит она искренне и пылко. Господи боже мой, пожалуйста, благослови их и освободи их от жира, Господи, дай им почувствовать себя красивыми и в тот же миг освободи от жира и неудобства, которое они наверняка испытывают, когда вынуждены раздеваться на глазах у своих мужей или принимать ванну. Закончив, она не может сказать наверняка, на русском молилась или на английском, и возвращается к “Аве Марии” на французском, потому что произносить ее так утешительно.

На выходе из церкви ее, похоже, дожидается одна из участниц Weight Watchers. Она просто огромная – ну, они тут все такие – и груди ее кажутся навеки перекрещенными руками под дешевой одеждой из супермаркета. Обветренное лицо слоновьими складками обрамляет пару тяжелых, некрасивых очков. И все же в ней есть нечто прекрасное – нечто, чего Наташа не в состоянии постичь. Какая-то неуловимая мудрость. И в этих же самых глазах, в этой самой мудрости есть кое-что еще: туда подмешаны зависть, смирение и нечто чрезвычайно важное. Знание.

– В общем, так, – говорит женщина. – Я хотела, чтобы ты знала: я не согласна с тем, что сделали остальные, я им так и сказала. Что до меня, то я всегда рада вам тут у нас в деревне.

– Спасибо, – говорит Таш. – Но это вы о чем?

– Ну, Weight Watchers ведь запретили вам приходить.

– А. Это нам сначала школа запретила, так что… – Таш пожимает плечами.

– Как тебя зовут, доченька?

– Гус.

– Гус?

– Сокращенно от Августы.

– Как ту принцессу?

– Да. Как ее.

Женщина тяжело вздыхает.

– Это ведь он сам свою жену так, – говорит она. – И теперь систематически так же со всей школой. Вашим матерям что, все равно?

То, как она произносит “систематически”, любопытно с лингвистической точки зрения. Это длинное и сложное слово, и ближе к концу женщина безжалостно пропускает в нем несколько звуков, а в образовавшуюся паузу тычет пальцем в сторону школы.

– Простите? Кто – он?

– Директор ваш, – говорит женщина. – Вот кто.

Остальные уже пошли вперед. По дороге обратно в школу Таш одна ищет среди высоких зеленых эрекций поздних весенних цветов маленькую могилку. Может, сюда, вот по этой узкой тропинке? Или туда, ближе к фонтану? Наконец она ее находит, пройдя по полузаросшей дорожке позади статуи лошади, в таком месте, откуда можно, оглянувшись, смотреть поверх озера на здание школы. Надгробие недавно протирали, и кто-то поставил перед ним простой букет фрезий, в баночку из-под варенья вместо вазы.





Школьный альбом возвращается, и сначала никто даже толком не может вспомнить, что это такое, эта толстая, раздутая книжка в твердой обложке, обернутой в пластик. Погодите-ка. Разве раньше на ней был пластик? Или… Что же это, мальчики из Хэрроу ее заламинировали? Как это мило. Как эксцентрично. Как…

– Кому это вообще пришло в голову? – спрашивает мисс Уайт.

Она вертит альбом в руках, как будто это нечто такое, что следует немедленно отправить на дезинфекцию, а может, лучше сразу взорвать, как в те времена, когда все думали, что в сумочках, забытых старушками в аптеке, наверняка спрятана бомба. Теперь-то люди, конечно, поступают осторожнее: они привязывают бомбы ремнями прямо к себе. Больше их уже никто не кладет в сумочки к старушкам – или в школьные альбомы, если уж на то пошло.

– Мистеру Хендриксу, – говорит Белла.

– Вообще-то это я придумала, – говорит Доня.

– Нет, не ты, – мрачно возражает Эль. – Это придумала Бьянка.

Все очень-очень мрачные и сердитые. Добившись легкого тела, в придачу не обязательно получаешь легкую душу. По правде говоря, их тела вообще уже не в состоянии умещать в себе их сердец. Тиффани за пять лет учебы ни разу не плакала, а теперь все время рыдает, и слезы застревают в ее новых морщинах, как капли акульего жира. Лисса то и дело вздыхает и отвешивает стервозные замечания. Например, указывает Рейчел на жир, который еще остался у той на заднице. Целлюлит чуть ниже попы. Дэни не разговаривает с родителями. Доня начала читать странные книжки про радикальный ислам, которые присылает ее сексуальный кузен, но даже в этих книжках слова чего-то как-то расплываются, и до чего же это все утомительно.

На ежевечернее внесение калорий в приложение MyFitnessPal уходит уйма времени и сил, а еще это ужасно угнетает. Рейчел твердит им, что надо не вписывать задним числом то, что было съедено за прошедший день, а использовать программу для планирования меню на завтра, которого надо стараться придерживаться. Все подписались друг на друга в MyFitnessPal, даже на тех, кто им не нравится, даже на Бекки с плохими волосами. Рейчел в друзьях у Джордона, а через него она подружилась с близняшками Милли и Иззи и еще с несколькими фитнес-инструкторами из спортзала. Она может наблюдать за тем, что Джордон съедает за день. Это как будто делает их ближе. Он никогда ей не пишет – говорит, что вообще типа не любит писать, – но ставит лайк каждой отметке об убывании веса, который она вносит в приложение. Он ест много протеиновых порошков, яичных белков и творога.

Все как-то обмякли. Свисают со стульев, как старые пальто, как пьяные люди на картинах Мунка. На часах почти четыре, впереди ничего интересного. Чаем в пять их поить перестали, потому что все равно никто за ним не приходил. Вместо этого теперь раньше начинается время выполнения домашних заданий. Потом – занятия музыкой или театром. Дальше – рыба и овощи. После этого – MyFitnessPal, и в постель. Даже музыка и театр больше никого не радуют, потому что кажется, будто эти занятия из какого-то другого измерения, из прошлой жизни, которая больше не имеет к девочкам никакого отношения, они в ней больше не живут. Они – голодные призраки, робко мерцающие на краю мироздания.

И теперь вдруг это. Школьный альбом. Заполненный фотографиями незнакомых мальчиков, их ответами на анкеты, составленные девочками, и, что важно, еще там есть такая страница, где каждый расставил девочек в порядке симпатичности, и Зоуи показывает очень неплохие результаты в этой иерархии, несмотря на то что она жирная. В чем же тут дело? В коже? В симпатичном лице? Но никто еще ничего не знает об этом сокровище, потому что мисс Уайт альбом им не отдает. Считает, что это какая-то непристойная история. Рейчел приходится провести три часа в доме у директора, прежде чем он наконец соглашается поговорить об альбоме с мисс Уайт. Рейчел возвращается с особым сиянием будущей старосты и нимбом тайного могущества. Она узнала много чего еще. Например, все думали, что мистера Хендрикса уволили из-за какой-то жутковатой и грязноватой истории, связанной с доктором Морганом и, возможно, с мужчинами в целом, но дело не в этом. Директор намекнул на “мрачную тайну”, на нечто такое, о чем мало кто из девочек в курсе, и велел Рейчел никому об этом не говорить, но после отбоя она всех об этом спрашивает, и Таш говорит, что это, возможно, про нее и Тиффани, и про их несуществующие фотографии. Те, которые сделал доктор Морган, педофил, впоследствии покончивший с собой.

Теперь уже никто не может вспомнить, почему эти факты вообще нужно было скрывать, поэтому Таш и Тиффани рассказывают, что предположительно произошло в ночь “Малибу”, и, хотя они ничего не помнят, считается, что они все равно жертвы насилия.