Дочери Марса
Часть 13 из 64 Информация о книге
— У тебя усталый вид, Салли, — сказала Наоми. У Салли были все основания сказать то же самое самой Наоми. Но к чему этот бег наперегонки? — Ничего, одну ночь высплюсь как следует, и снова буду как огурчик. — Знаешь, офицеры пригласили всех нас с «Архимеда» в кафе. Забыла, как оно называется. Извозчики подъедут за нами к восьми. — Наверное, я лучше останусь на корабле, — ответила Салли, — и довольствуюсь жарким из говядины. — С другой стороны, — продолжала Наоми, — это все же возможность хоть как-то отвлечься. И если я чувствую, что мне необходимо отвлечься, то и ты должна чувствовать то же. — Ладно, будь по-твоему. Но ты и правда думаешь, что этот визит в кафе облегчит нам жизнь, когда на борт загрузят новую толпу раненых? — Вероятно, не облегчит. Но никто этого и не требует. Этот визит в кафе даст нам возможность хоть ненадолго почувствовать, что все хорошо. На часок-другой. И я ничего не имею против развлечений и отвлечений. Так я решила для себя. Ты, Салли, натура сильная. Как наш отец. С тобой приходится считаться. Серьезного вида молодой официант в накрахмаленном жилете и феске на удивление быстро принес им заказанный чай. Салли вдруг показалось странным, как быстро они сумели привыкнуть к этой жизни, о которой до прибытия сюда и понятия не имели, — к услужливым официантам, музыкантам во фраках и фесках, к «Архимеду». А в восемь вечера за ними пришлют экипажи, которые отвезут их «обедать», нет, нет, не «на чай» — священный ритуал чаепития имел место в пять вечера, а именно «обедать». Отобедать на набережной и пройтись потом вдоль Средиземного моря, так сказать, завершить процесс — выяснить, может ли кто-нибудь из тех, кто носит форму, поддержать разговор, который не выглядит пустой тратой времени. Близящийся вечер и его необычность были райскими часами, ради них молодые люди были готовы без колебаний отправиться хоть на Галлиполи и лишиться там рук, ног, голов. Но Салли все никак не могла взять в толк, каким образом эти часы облегчат именно ее существование. — Нет, я все-таки думаю, что лучше удовольствуюсь говядиной на корабле, — повторила она. Вполне разумно. Тем временем оркестр снова готовился что-то исполнить. На сей раз зазвучало нечто глуповато-сентиментальное и в шотландском духе — что-то похожее на «The Only Lassie for Me». — Ты была в операционной на этот раз, — стала расспрашивать Наоми. — Наркоз давала? — Наш первый пациент скончался от шока, — призналась Салли. — Но это не остановило Феллоуза и Фрейд. Сразу и не поймешь, что считать нормой, а что нет. Но этот рыжий лейтенант Хукс — тот не выдержал. — Разве можно из-за этого презирать беднягу? — И все-таки ампутация голени — минимум, который требуется от хирурга. — Ну, знаешь, раны порой это такая каша… Все не так, как на картинке в учебнике. Обе проглотили по ложке пирожного. — Хочу, чтобы ты знала, — проговорила Наоми, — я вернулась к своему нормальному состоянию. Первая ночь была, что называется, встряской. — Всех нас тряхнуло как следует, — ответила Салли. — Да, теперь уже никому не быть таким, как раньше. И теперь это уже не какая-то там увеселительная прогулка, верно? И так бывает, оказывается, — сначала ты, ни о чем не подозревая, отправляешься прокатиться с ним в экипаже к пирамидам, а потом всю жизнь таскаешь с собой его часы. — Ни к чему их тебе таскать, — возразила Салли. — Кстати, а где они? — У меня в сумочке. Я зачем-то их завожу… Мне кажется, узнай я его поближе, мне было бы куда легче расстаться с ними. Мне даже как-то не по душе их носить. Я вообще не любительница что-то носить на себе. Ты же помнишь эту историю о человеке, чьи часы превратились в его сердце… — Эдгар Аллан По? И тело под полом? — Да-да. Тело… Мне кажется, пока я их завожу, он жив. Это ведь у отца была такая книжка, да? Там еще был рассказ о часах на трупе? — Да. Адам Линдсей Гордон и По. Он этих писателей обожал. И еще Библию. — Недурной вкус, — сказала Наоми. — Если вдуматься. Помнишь, как он все время старался избавить нас от дойки. На последние гроши готов был нанимать доильщиков со стороны, лишь бы нам не надо было этим заниматься. Помню, все время доить приходили Сорли и Каултхарды, а мне даже как-то стыдновато было на это смотреть. Наоми, сняв серые перчатки, протянула руку через стол и коснулась запястья Салли. — Вообще-то, пригласив тебя пить чай, я собиралась кое о чем спросить. Это может показаться странным. Но, думаю, ты прекрасно поймешь, что я имею в виду. Салли напряглась в предчувствии трудно угадываемого сюрприза. — Будешь моим другом? Только, прошу, не отвечай, что, мол, да, буду, разумеется, ты же моя сестра. Не в этом суть. Ты будешь для меня другом? Обе понимали, что затронули нечто такое, что до сих пор не обсуждалось. И не обсуждалось бы и впредь, не окажись они на «Архимеде». Салли просто не могла понять, что Наоми, взяв в руку шприц с морфием, взвалила на себя непосильное бремя даровать матери вечный покой. Вырази она Наоми за это благодарность — как представлялось Салли, — небеса бы разверзлись. То, о чем просила Наоми, было не просто благодарность, а нечто большее. — Прекрасно понимаю, — продолжала Наоми, — что не следовало мне тогда бросать тебя на этой ферме. Сама не пойму, отчего мне так жутко захотелось сбежать оттуда. Как можно ненавидеть место, где тебя все любили и холили? Это просто следствие порочности характера. — Нет, — возразила Салли. — Будь это так, и у меня проявилась бы такая же порочность. — Но ты, несмотря ни на что, осталась. Я не оставила тебе другого выхода. Скажи, что хочешь убежать, и я соглашусь. Потому что сейчас легко судить обо всем — я имею в виду после «Архимеда». Потому что «Архимед» — это как телескоп, позволяющий разглядеть все, что плохо видно. И я пыталась служить для тебя чем-то вроде такого телескопа. Я понимала это и не смогла — или не захотела — остановиться. Так что у тебя более чем достаточно оснований не быть мне другом. Какое-то время обе молчали, слушая музыку. Нежное расшаркивание друг перед другом. Момент был неподходящий, и разговор выходил каким-то притворным. — Чего я хочу, — продолжала Наоми, — так это чтобы мы говорили как друзья. Я не требую от тебя любить меня, как Фрейд или Онору. И если мы с тобой будем разговаривать в том же духе… То есть, окажись мы вдруг с тобой в одной каюте, думаю, это была бы не совсем уж безнадежная затея. Если бы могли говорить как женщина с женщиной, я была бы счастлива. Думаю, ты вполне можешь себе представить подобное. Салли размышляла, возможно ли это. Нечто такое, место чему между безоглядной любовью и благоговейным ужасом, нечто простое, незамутненное, не архиважное и без тени напряженности, называющееся очень просто — дружба. Но она не была готова к чему-то огромному. — Первое, — сказала Салли, — я разозлилась на то, как ты все рассчитала. Но и гордилась этим. Иметь такую шикарную штучку в сестрах. И красавицу. — Не смеши меня! Это ты красавица! Все девушки в один голос твердят. — Ну, может, еще и об этом поспорим? Что-то я не вижу мужчин, которых бы так уж занимал спор на эту тему. Но должна тебя предупредить — душа у меня ледяная. — У меня тоже, — страстно сказала Наоми, будто они сравнивали родимые пятна, свидетельствующие о том, что они — одной крови. — Дружить с такими, как мы, нелегко. Эллис Хойл кое в чем меня недопонял. Наше с тобой наследство — душевная черствость. И виной тому не мать с отцом. Салли покачала головой. — И в мыслях не было их винить, — согласилась она. Наоми все еще не выпускала ее руку из своей. Салли раздумывала об этой беседе по душам. — Не могу просто так взять и поставить точку в разговоре, вот в чем проблема. — Понимаю, — ответила Наоми. — И всегда завидовала тем, кто обладает этим даром. — Я тоже, — в тон ей ответила Салли. — Если бы мы могли подружиться, невзирая на это. Если бы мы могли разговаривать. О самых-самых сокровенных вещах. О тайнах. Она, что же, подводит меня к главной теме, мелькнуло у Салли в голове. Официант подкатил сервировочный столик с пирожными, они взяли трубочки с кремом. — Я говорила тебе об Эллисе и этих его окаянных часах, — не без гордости сообщила Наоми. — То есть рассказала тебе о том, о чем еще год назад бы не посмела. — Понимаю, — ответила Салли. Теперь ее рука, до сих пор выступавшая в роли пассивного объекта преклонения, крепко сжала руку Наоми. Оркестр в это время затянул «Розу Трали», а сидевшие за соседним столиком четверо офицеров Шотландской гвардии расхохотались по поводу оплошности своего отсутствующего товарища. Дамы с «Архимеда» явились в «Сакре-Кёр» встретиться с Кэррадайн и ее супругом. Рана его заживала, однако он еще не был готов к переводу в госпиталь в Англии. За исключением палаты для раненых, подлежащих длительному лечению, как лейтенант Кэррадайн, порядка в «Сакре-Кёр» не было. Под сенью пышных пальм «Бо Риваж», где египетский оркестр исполнял во время чаепития милые сердцу английские баллады вперемежку с колыбельными и всякими пустячками, временами попадались австралийки или британки, которые, в явном меньшинстве по сравнению с санитарами, работали парами или в одиночку на борту тех самых военных транспортов, что перевозили солдат, пытавшихся прогнать охвативший их ужас беззаботно-веселыми английскими песенками, к голой каменной громадине под названием Галлиполи. А по пути назад… ну, а по пути назад они уже знали и понимали, что к чему. 9. Черный корабль Начальство теперь настаивало на том, чтобы они целых два дня провели, роскошествуя в «Бо Риваж». Поскольку данный сестре обет дружбы не превращал ее в рабыню Наоми, Салли поселилась в одной комнате с Онорой. Им объявили, что «Архимед» в их отсутствие на борту каким-то образом подремонтируют, но не уточнили, как именно. Салли и Оноре по чистой случайности досталась комната, предназначавшаяся для офицерского состава, с балконом и видом на море. Лето только начиналось, воздух был прозрачным, к завтраку восходящее солнце огромным шаром повисло над побережьем. Их ждал еще один сюрприз — сервис включал и конные прогулки вдоль берега. Была возможность и выезжать на пикники в ботанический сад, и прогуливаться в обществе британского офицера службы армейского просвещения, таким образом, белые пятна их фермерского австралийского кругозора мало-помалу закрашивались. Предусматривались и купанья, организуемые службой Красного Креста. Ну, и thé dansant[13] во второй половине дня — к этим сборищам они прямо прикипели душой и никогда не пропускали. Как выразилась однажды за завтраком Онора, кто знает, когда им еще выпадет возможность осматривать александрийские древности с экскурсоводом, имеющим за плечами Оксфорд или Кембридж? Онора заявила, дескать, на нее градом обрушились исторические даты. Но при всем при том… Ездить приходилось в обычных, запряженными лошадьми повозках — дюжина медсестер и более полусотни солдат. Как говорила Фрейд, тех, кто прошел Галлиполи, вычисляешь сразу. Есть у них в глазах некая, лишь им одним присущая настороженность. Разговаривают негромко, сдержанно, без подчеркнутого стремления выставить себя напоказ. И уж ничем не похожи на эдаких развеселых отпускничков. Все спешились вблизи Восточного порта, откуда их повели к расположенным чуть западнее развалинам храма Серапеум. Худощавый офицер службы армейского просвещения призывал их представить себе великолепное, украшенное барельефами мраморное здание храма, каким оно представлялось посещавшим его верующим или же просто современникам — каким-нибудь торговцам из Туниса или Судана, зашедшим побеседовать и отдохнуть в тени огромного храма. Потом снова к экипажам, теперь на очереди мавзолей Александра, мавзолей Птолемея и храм Посейдона, где собирались купцы и мореходы со всей античной Греции и Рима. Последним пунктом программы того дня была Помпеева колонна. Салли ощутила знакомый многим туристам стыд от того, насколько все же быстро человек способен пресытиться созерцанием древностей, пусть даже непревзойденных в своем великолепии, — все эти колонны, пьедесталы, капители. Целая группа собралась у каменного столба, причисленного их худощавым гидом к коринфскому ордеру. Колонна, как пояснил гид, была воздвигнута в честь римского императора Диоклетиана, избавившего город от голода, префектом Александрии Помпеем. Какое-то время все расхаживали вокруг возвышенности, где стояла колонна, бросая оценивающие взгляды на очень типичного сфинкса и тщетно пытаясь охватить разумом древность и величественную значимость каменных изваяний. Подошедший офицер осведомился, не с «Архимеда» ли они. И если да, то что они думают по поводу того, что судно перекрашивают в черный цвет. — В черный цвет? — недоверчиво переспросили его. — Да, его собираются приспособить под транспорт для перевозки войск — в плавание он отправится уже черным. Офицер убедился, что они не в курсе этих изменений и вообще с трудом его понимают. — Не волнуйтесь, все это — временные меры, насколько я понимаю. Вернувшись в Восточную гавань, где стоял «Архимед», они увидели, что египтяне-рабочие облепили корабль со всех сторон и усиленно замазывают красные кресты. Были откинуты и крышки нижних люков, через которые обычно загружали продовольствие, а сейчас через них под уздцы вводили мулов и лошадей. По трапам поднимались солдаты в полной боевой выкладке и с оружием. Опираясь на поручни, сверху на них с хозяйским видом смотрели уже поднявшиеся на борт солдаты с винтовками за спиной. А медсестры-то до сих пор считали корабль своим. Когда медсестры, скинув пропыленные во время утренней экскурсии жакеты, пили чай в гуще царившей на борту неразберихи, явился сержант Кирнан и объявил, что в гостиной их ждет полковник. Сестры немедля отправились туда. Когда они входили, полковник кивком приветствовал каждую. Там же находились Феллоуз и присланный на замену Хуксу хирург, рядом стояла Митчи и еще одна старшая сестра из недавно прибывших — дама, начисто лишенная индивидуальности. Все расселись, и полковник объяснил, что на время «Архимед» будет использоваться для переброски живой силы. Такое решение продиктовано военной необходимостью. Он рекомендует всем медсестрам оставаться на берегу до тех пор, пока командование не примет решение о возврате судну первоначального статуса плавучего госпиталя. Неттис тут же задала вопрос по существу: