Дочери Темперанс Хоббс

– Ну вот и я. Простите. – Конни, задыхаясь, подбежала к Зази.

Зази прогнала мрачные мысли и выдавила улыбку.

– Ничего. Я только приехала.

Она плакала. И сильно.

– Все в порядке? – поинтересовалась Конни.

Ей захотелось прикоснуться к плечу девушки, но она себя остановила.

– Ну… – Зази стерла слезы кончиками пальцев. – Да. Все нормально.

Мимо промчалась экскурсионная группа старшеклассников с горящими от любопытства глазами и их измученных родителей. Зази глянула на Конни исподлобья.

– А если честно, то нет, – призналась она.

– Что случилось?

– Да… – Зази пнула стену пяткой. – Это все аспирантура. Все говорили, будет полный отстой, и они правы.

– Ну… Нам не обязательно так торопиться, – сказала Конни.

Зази прикусила щеку.

– Серьезно? Может, напротив, стоит приложить больше усилий?

Конни улыбнулась.

– Не думаю. Всем необходим отдых. Хотя бы иногда.

Она заглянула в витрину кафе, переполненного издерганными студентами, склонившимися над ноутбуками и мисками с пибимпапом[43].

– Вы еще хотите чаю? – осведомилась Конни.

– Если честно, терпеть его не могу, – ответила Зази. – С другой стороны, шопинг…

Услышав это, Конни рассмеялась.

– Знаете, что, – предложила она, – мне нужно кое-что разыскать. Я собиралась совершить рейд по окрестным антикварным лавкам.

– Есть одно хорошее местечко прямо в этом квартале, – ответила Зази, и они зашагали вдоль кирпичного тротуара. – Правда, его поиски – целая эпопея.





* * *


На углу безымянного квартала Гарвардского парка, рядом с магазином поэзии, ставни которого были часто заперты, и неподалеку от лавочки со старыми пластинками, стояли Конни и Зази, сунув руки в карманы джинсов. Погода выдалась необычайно теплая. Ветер разносил по улицам пыльцу, возвещая о скором наступлении лета. Конни глянула в вечернее небо. Его заволокли тучи, что собирались вот-вот разразиться дождем.

– В какую лавку вы собирались пойти? – поинтересовалась Зази.

– В «Рафферти и сыновья», – ответила Конни, вглядываясь в стеклянные двери в поисках нужной – той, за которой бы виднелись старинные столы и парикмахерские столбы.

Конни целую вечность прожила в Гарвардском парке и считала, что знает в лицо каждый прилавок, забегаловку и газетный киоск. Однако ей еще не доводилось бывать в этом квартале. Правда, «квартал» – слишком громкое слово. Скорее, обычный переулок. Сегодня перед уходом на работу Сэм рассказал Конни, что именно в этом переулке находится магазин, владельцами которого является уже четвертое поколение одной семьи – выходцев из Ирландии.

– У них есть старые фотопортреты? – спросила Конни, потягивая утреннюю порцию кофе без кофеина – ей все еще не верилось, что пришлось на него перейти.

– Могу лишь сказать, что когда мне нужны медные канделябры для реставрационных работ, то я беру их в «Рафферти», – ответил Сэм. – В других местах за одну штуку дерут не меньше трех сотен долларов.

– Не меньше трех сотен долларов? – слегка побледнела Конни.

На данный момент они с Сэмом питались в основном китайской лапшой. Жизнь в Кембридже была дорогой.

– Вот увидишь, ты все найдешь, – сказал Сэм, дернув Конни за косу.

Но сейчас, стоя с Зази под свинцовыми весенними тучами, Конни не видела никаких признаков «Рафферти».

– О, да! Обожаю это место, – воскликнула Зази. – Именно его я все время и не могу найти.

– Давайте проверим вон там.


Женщины зашагали рядом, глядя каждая на свои ботинки. Отдаленный звон часовой башни подсказывал, что день близился к концу.

– Вот придурок, – пробурчала Зази себе под нос.

Конни искоса глянула на нее. Глаза Зази уже полностью высохли от слез и помрачнели от гнева.

– Кто придурок? – спросила Конни, стараясь сохранять спокойный тон.

– Да никто. – Зази остановилась у резной деревянной двери, которая, судя по виду, принадлежала строению начала двадцатого века. – Ну вот, – сказала она. – Вроде бы магазин в этом здании.

– Правда?

– Вы бывали здесь? – Зази нажала на звонок, и где-то за кирпичными стенами раздалось жужжание.

– Кажется, нет, – ответила Конни, удивляясь сама себе.

Дверь на волосок приоткрылась. Зази ее подтолкнула, но та так и не отворилась полностью. Им пришлось протискиваться внутрь. Конни ощутила запах плесени и пыли и приглушенно чихнула.

– Правда, здорово? – воскликнула Зази.

Они оказались в тесной передней с викторианскими напольными вешалками с зеркалами, заваленными шляпами-цилиндрами, шарфами и кружевом. Из подставки для зонтов торчали трости. Узорчатые турецкие ковры стремились обратить на себя внимание гостей, выглядывая из-под когтистых ножек мебели, расставленной по полу кухонной утвари и ржавых флюгеров.

– Глазам не верю, – сказала Конни, прижимая к груди торбу.

– И это всего лишь передняя.

Зази взяла Конни за руку и повела ее за декоративную завесу из бусин, туда, где некогда располагалась гостиная. Кроме них, посетителей больше не было. По правде говоря, это место меньше всего напоминало магазин. Оно больше походило на портал в старинный Кембридж. Если бы не вой сирен, доносящийся с Массачусетс-авеню, Конни бы поверила, что попала в параллельный мир.

Перед центральным окном стоял буфет орехового дерева, уставленный хрустальными шарами всевозможных размеров. Одни из них покоились на медных подставках, другие свободно лежали в «гнездах» из бархата. Написанные от руки ценники крепились к товарам скотчем.

– Люблю приходить сюда, когда у меня депрессия, – сказала Зази, рисуя пальцем круг на пыльном слое одного из крупных хрустальных шаров. – Это как ботанический сад, только лучше.

– А как же Ньюбери? – с сарказмом спросила Конни, намекая на центр модного шопинга в Бостоне. Тамошние товары были Конни не по карману. Как и Зази.

– Ха-ха, – бросила та, скрываясь в узком проходе меж стеллажей с товарами, уставленными китайским фарфором и пепельницами из граненого хрусталя.

Конни юркнула в другой проход – с полинялыми литографиями «Курриер и Айвс», старыми вывесками галантерейных лавок и пивными кружками, выполненными в форме бородатых моряков в зюйдвестках.

На стеллаже красного дерева выстроились по размеру книги в обветшавших твердых переплетах. Конни провела пальцами по корешкам: путеводитель по Бостону 1876 года с картинками; позолоченное издание «Жизни Сэмюэла Джонсона» Джеймса Босуэлла; каталог модной посуды 1870-х годов. Она коснулась корешка с рельефным узором под трудночитаемым названием, и палец вспыхнул. Позолоченные контуры вырисовывались в очертания женщины, напоминавшей первобытного человека. Она, обнаженная, разводила колени в стороны и скалилась во все зубы, а над головой ее виднелись буквы: «E L U I».

Конни сняла книгу с полки и сдула с нее пыль. Название гласило: «Шила-на-гиг: Обретая богиню». На фронтисписе книги красовалась черно-белая фотография каменного барельефа некой абстрактной сущности – отвратительного вида женщины с подобием чепчика на голове и омерзительной улыбкой. Ее колени были широко разведены по сторонам, а пальцы рук раскрывали гротескно увеличенные гениталии.

– Как странно, – пробормотала Конни, потрогав фотографию.

От прикосновения к изображению она ощутила покалывание.

– Что странно? – раздался голос Зази.

За всеми антикварными вещицами Конни не могла ее разглядеть.

– Да ничего, – ответила она, возвращая переплет на место и вытирая пальцы о джинсы. – Просто это место – сплошное безумие.

– Именно, – согласилась Зази.

Конни двинулась дальше. Проход был настолько заставлен всевозможными памятниками старины, что ей пришлось развернуться боком, дабы протиснуться мимо огромного древнего глобуса, где среди океанических просторов плавали скалящиеся монстры, а надпись гласила: «Здесь обитают чудища». С другой стороны от шара Конни обнаружила пострадавший от водных капель викторианский стол, в ящичках которого лежали стереофотографии. На одной паре был запечатлен мужчина, шагающий по натянутому над Ниагарским водопадом канату с печью за спиной[44]. На другой – женщина в маске и костюме для Хэллоуина с остроконечной шляпой, держащая в руке метлу.

Снаружи завопила очередная сирена.

До Конни донеслось тихое дребезжание. Вероятно, Зази в соседнем проходе гоняла по чаше нефритовые шарики. Затем послышался раздраженный вздох.

– Придурок, – вполголоса выругалась аспирантка.

В следующем ящике Конни нашла коллекцию ранних фотопортретов, напечатанных на картоне и настолько маленьких, что они помещались на ладони или же в кармане. Покрыты они были слоем альбумина. Она взяла стопку фотокарточек в руки, и с них посыпалась пыль.

– Знаете, Зази, – произнесла Конни достаточно громко, чтобы ее слова достигли ушей девушки. – Если вас что-то беспокоит, можете со мной поделиться.

Нефритовые шарики все катались по дну стеклянной чаши, а Конни перебирала фотопортреты. От старости они сильно помутнели. Первый изображал одетого в костюм белого мужчину средних лет с длинными бакенбардами и цепочкой от часов, болтающейся на животе. Он сидел в профиль, положив ногу на ногу, глядя холодным и отрешенным взглядом. Судя по прическе и одежде мужчины, фото было сделано в 1880-е.

Раздался голос Зази, спрятавшейся за стеллажом с грампластинками.

– Да все хорошо. Я должна учиться стоять за себя сама.

На следующем фотопортрете позировала маленькая пухлощекая девочка в кружевном чепчике. Она глядела прямо в камеру, сжимая крошечные кулачки. Корявая надпись под фото гласила: «Клодетта». Конни улыбнулась, глядя на милую пухляшку. Ох, эти щечки! Клодетту нарядили в длинное платьице с вышитой каймой. Она была еще совсем малышкой. Когда Клодетта подрастет, уже появятся автомобили и телефоны, весь мир изменится. Конни поднесла фото ближе к глазам, и орлиный камень на ее запястье задребезжал. Девочка сидела на странном стуле, покрытом простыней.

Нет, Клодетта сидела не одна: ее поддерживала темная рука, что выглядывала из-под простыни. А странный стул оказался вовсе не стулом. Это была женщина – няня девочки, накрытая специально, чтобы не попасть в кадр. Конни вернула фотопортрет на место в ящичек.