Долина надежды

– Может, они и уехали, как вы говорите, мисс Софи, но мне все равно страшно. Потому что когда-нибудь они вернутся и он увезет меня с ребенком и продаст. Масса всегда так делает, продает девушек-рабынь вместе с их детьми. Но иногда оставляет себе, а потом повторяет все сначала.

– Я знаю, Венера. Он злой человек. Если я придумаю, как забрать тебя с собой на мою плантацию, то сделаю это, клянусь тебе. А там я тебя освобожу.

– Я не знаю, что это такое – быть свободной, мисс Софи. И что я стану делать? Куда пойду? Ведь меня схватят и доставят обратно к масса. Я поеду с вами на вашу плантацию. Я могу остаться там и работать на вас. Хорошо работать, много. Сет тоже поедет, если вы возьмете его. – Венера вздохнула, открыла свою корзинку и принялась выкладывать на одеяло ветчину, хлеб, сыр, масло и куски нарезанного пирога. – Мисс Софи, я хочу есть.

Девушка в розовой шляпе уселась на одеяло, открыла свою корзинку и достала оттуда пачку бумаги и небольшую коробочку с красками и кисточками.

– Ешь, Венера, не стесняйся. Я пока немного порисую.

Она осторожно придавила коробку и стопку листов камнем, зачерпнула воду из реки в небольшой кувшин, а потом вздохнула и запрокинула голову, подставляя лицо солнечным лучам. На мгновение Анри вновь показалось, что это сон. Под экстравагантной шляпкой он разглядел похудевшее и ставшее еще печальнее личико, отпечатавшееся у него в памяти. Это была та самая таинственная незнакомка с губернаторского бала.

Окунув кисточку в воду, она взяла в руку лист бумаги и сказала:

– Я нарисую вон ту иву, что полощет свои ветви в воде, и большую скалу позади нее.

Анри с улыбкой выступил из своего укрытия.

София уставилась на мертвенно-бледного и худого, как скелет, бородатого мужчину с идиотской улыбкой на лице, совершенно голого, если не считать шапки, которой он прикрывал низ живота, с охапкой одежды и большим охотничьим ножом в руках. Она пронзительно вскрикнула. Коробочка с красками полетела в сторону, когда она вскочила на ноги, а рабыня выронила галету, которую жевала, и заверещала:

– Мисс Софи, нас сейчас убьют! Ох, мисс…

Анри поспешно вернул на место узел с одеждой, дабы сохранить максимум благопристойности, возможной в этих обстоятельствах. Продолжая сжимать в руке нож, он сорвал с головы шапку и поклонился девушке на другом берегу с таким изяществом, словно они прогуливались по парку в Версале. Он попытался придать себе все былое достоинство синьора Валентино, но обнаружил, что ему приходится орать во все горло, дабы перекричать вопли рабыни.

– Мои поздравления, мадам! Боюсь, я напугал вас. Прошу вас, скажите своей служанке, чтобы она не кричала так громко. Надеюсь, вы простите… мое дезабилье, я знаю, что едва ли одет так, как подобает одеваться в обществе дам, но я никак не ожидал встретить леди и ее горничную, которые пожелали устроить пикник в столь уединенном и опасном месте. Здесь повсюду бродят воинственные индейцы, кугуары и… э-э… медведи. Смертельно опасные рептилии. Позвольте дать вам совет: немедленно возвращайтесь домой… Но перед тем как вы сделаете это, не могли бы вы угостить меня несколькими крошками вашего завтрака? Признаюсь вам, я ужасно голоден. – Анри осторожно шагнул в реку, и Венера завопила еще громче.

– Венера, не кричи! Ты мешаешь мне целиться. – Девушка достала что-то из кошеля у нее на поясе и навела этот предмет на Анри. Она держала в руке маленький пистолет.

Анри замер как вкопанный.

– Быть может, где-нибудь поблизости обретается ваш опекун или… э-э… супруг, способный защитить вас? – Вода уже доходила ему до середины бедер. Он вдруг вспомнил о Томасе де Болдене. Неужели он каким-то образом оказался на плантации этого ненавистного человека? А что, если вдруг сейчас сюда явится сам де Болден, отправившийся на поиски девушки, и обнаружит его, стоящего голышом в реке в двух шагах от нее? Что, если супруга де Болдена умерла и девушка вышла за него замуж?

– Я еще не замужем, слава богу.

Столь бесстрастное замечание повергло Анри в недоумение.

– Неужели такая очаровательная леди, как вы… живое воплощение красоты… еще не замужем… э-э… и ваше сердце до сих пор свободно? – запинаясь, забормотал Анри, утеряв нить витиеватой пустопорожней болтовни, которую дамы в Вильямсбурге полагали последним веянием англо-итальянской моды. Он уже не чувствовал ног. Надо было срочно выбираться из воды, пока его мужское достоинство не пострадало необратимо.

Он переступил с ноги на ногу, чтобы разогнать по жилам кровь, самодовольно ухмыльнулся и предпринял новую попытку.

– Ваши чувства, дорогая мадам… э-э… свидетельствуют о вашей скромности… и… э-э… но со временем они могут уступить настойчивым домогательствам какого-либо мужчины, который окажется достоин столь дивного образчика женской добродетели… э-э… будем надеться, что ваши чувства не окажутся вовсе уж безнадежными и могут еще измениться… – Оказалось, что умение поддерживать светскую болтовню окончательно покинуло его, и потому он взмахнул рукой в стиле синьора Валентино и вновь поклонился.

Девушка прищурилась.

– Что за вздор вы несете! В жизни не слышала ничего глупее, – сказала она, опуская пистолет. – Значит, это вы. Синьор Валентино, которого еще совсем недавно видели в Вильямсбурге выделывающим кренделя, как пава – а не павлин – на горячих угольях, в золотой парче и кружевах, кои развевались у вас на шее и запястьях, – тут она сдавленно хихикнула самым неподобающим для леди образом, – словно перья у линяющего лебедя. Но ваш нынешний наряд выглядит… крайне необычно. – Она приставила ладонь козырьком ко лбу. – По-моему, на голове у вас целый енот. Должно быть, вам очень холодно стоять в воде по самые… самые… – Она вновь звонко рассмеялась.

– А! Да. Сейчас я все объясню. – Рукой с зажатым в ней ножом Анри вновь переместил узел с одеждой, мимоходом отметив, что на солнце от шапки из меха енота и впрямь исходит ужасающий запах. Но что тут можно объяснить?

Она оборвала его на полуслове:

– И, синьор, если только память мне не изменяет, вы мучитель моих детских лет, Анри де Марешаль. Вы разве не помните меня? Шамбор. А потом Версаль. Вы уговорили меня прокатиться на своем пони по зале с зеркалами, надеясь, что меня накажут. Но вместо этого я получила огромное удовольствие от скачки, а вот вас…

– Что? – опешил Анри, переступая с ноги на ногу. – Шамбор? По-моему, в Шамборе не было никаких английских девушек, за исключением разве что нескольких шлюх. Придворные дамы обыкновенно… и Версаль? Не припоминаю… О нет! А-а-а! Боже мой! Только не вы! – воскликнул он, и в его голосе прозвучало невыносимое страдание. Анри наконец вспомнил пятилетнюю девочку в дорогом, но рваном платье, босоногую, с грязным личиком, с мольбой глядевшую на него; отвратительную и гадкую девчонку, которая погубила его единственный шанс принять участие в королевской охоте. Уродливая маленькая обезьянка, как про себя называл он ее. Он до сих пор помнил, как ему хотелось придушить ее. – Мадемуазель Singe![9] Какой ужас! Наверное, сам дьявол прислал вас сюда!

– Значит, вы все-таки вспомнили меня!

Анри содрогнулся. Он бы предпочел забыть ее навсегда. Он ненавидел девчонку всей душой и приложил все усилия, чтобы превратить ее жизнь в ад. Без особого, впрочем, успеха.

В знак благодарности за услуги, оказанные ему отцом Анри при дворе, король пригласил его самого и его примерного сына Анри присоединиться на неделю к королевской охоте в лесу Шамбора, устроенной в честь английского посланника, виконта Графтона. Когда же отец Анри рассыпался в благодарностях за оказанную честь, но с сожалением заметил, что у де Марешалей имеются только рабочие лошади, которые решительно не годятся для подобного случая, Его Величество одним взмахом руки отмел его возражения, заявив, что и виконт, и Анри могут выбрать себе лошадей на королевской конюшне. Анри обожал охоту, да и приглашение принять участие в подобной забаве для двенадцатилетнего мальчишки было делом неслыханным. К тому же на чистокровном жеребце вместо его старенького пони. Он уже представлял, как мчится галопом по лесу под звуки рогов и лай собак. И когда они отправились ко двору в Шамбор, королевскому охотничьему замку в долине Луары, окруженному темными, непроходимыми лесами, кишащими дичью, Анри пребывал на седьмом небе от счастья.

Шамбор! От волнения он не мог заснуть, с нетерпением ожидая, когда закончатся приготовления к первому дню охоты. Они с отцом одевались при свече в предрассветных сумерках, когда отца Анри вдруг срочно вызвал к себе королевский камергер. Оставшись в гордом одиночестве, Анри не смог усидеть за завтраком. Он спустился во двор, где царила восхитительная суета – лаяли собаки, лошади нервно перебирали ногами, косясь на державших их под уздцы грумов, пылали факелы, перекликались рога, – и стал с нетерпением ожидать команды подняться в седло, мысленно поторапливая отца. Тот действительно вернулся, но лицо его было мрачным. Когда же Анри восторженно заявил ему, что навсегда запомнит этот день как самый лучший в своей жизни, отец прервал его, заявив, что он никуда не едет.

Анри, не веря своим ушам, уставился на него.

– Это невозможно, отец! Моя лошадь уже оседлана! Нет, нет!

Отец вздохнул и сказал:

– Не забывай, что ты всего лишь паж и при дворе находишься из милости Его Величества. И потому, что у него сложилось о тебе хорошее мнение, он велит тебе остаться, чтобы присмотреть за дочерью английского посланника. Это маленький дьяволенок в юбке, но мать ее умерла, и она стала для отца единственным светом в окошке. Говорят, лорд Графтон возит ее с собой повсюду, и королю только что доложили, что виконт настоял на том, чтобы взять девчонку с собой в Шамбор. Разумеется, король пришел в ярость: англичане начисто лишены благопристойности и чувства этикета, вообще любых цивилизованных представлений, но теперь ничего уже нельзя поделать. От ребенка же одни только неприятности, она постоянно убегает от своей няньки, слишком толстой, чтобы гоняться за нею. Лакеи много раз выуживали девчонку из фонтанов, грумы находили ее на конюшне под копытами любимого гунтера короля, где она так сильно испугала коня, что он едва не затоптал ее. А вчера, уже в Шамборе, эта девчонка из любви к щенкам пробралась на псарню и выпустила на волю ценный выводок, натасканный на оленей. Они разбежались по лесу и, не исключено, стали легкой добычей диких кабанов-секачей. Не мне рассказывать тебе о том, в какую ярость привела короля потеря этих собак, но он намерен любой ценой заключить договор, чтобы не дать втянуть Францию в очередную войну. Мы как раз подошли к очень деликатному моменту в переговорах. Знай, что, если с этой избалованной девчонкой что-нибудь случится, все усилия пойдут прахом. Его Величество заверил лорда Графтона, что его любимый и достойный всяческого доверия паж обеспечит ее безопасность.

Вот почему тебе придется остаться и присмотреть за ней, пока нас не будет. Позаботься о том, чтобы она не утонула, чтобы ее не затоптали лошади и чтобы она не провалилась в хлев, где ее могут сожрать свиньи. Короче говоря, ты не должен отходить от нее ни на шаг. Обеспечь ей безопасность, чего бы это ни стоило.

– Но, отец, как можно променять охоту на то, чтобы нянчиться с какой-то девчонкой, – запротестовал Анри, расстроенный до глубины души.


– Ш-ш, тише! А вот и мадемуазель София, – проговорил отец, когда к ним, переваливаясь с боку на бок, как утка, подошла нянька, чтобы передать с рук на руки свою подопечную. «Только бы избавиться от нее поскорее», – было написано у нее на лице.

– Мадемуазель, позвольте представить вам моего сына Анри. Ему выпала честь стать вашим другом и опекуном на то время, пока ваш папа будет охотиться.

София подмигнула Анри и улыбнулась. Анри же с ненавистью смотрел на нее сверху вниз. Она сунула свою липкую ладошку ему в руку, и Анри тут же отдернул ее.

Но вот из замка вышли король, английский посланник и их свита, и прозвучал сигнал садиться в седла. Зазвенела сбруя, и собаки натянули поводки. Охотникам, уже сидящим на конях, поднесли по глотку бренди, и загонщики первыми сорвались с места. Заревел рог, подающий сигнал к началу охоты.

Анри устремил страдальческий взор на отца. Но тот резко бросил:

– Анри, это знак королевского благоволения. Это очень важно для меня. И для тебя тоже! А теперь сделай все, что должен, чтобы с ребенком ничего не случилось до возвращения ее отца. – С этими словами отец Анри вскочил в седло и присоединился к свите короля.

Вновь заревели рога, и охотники направились к темному лесу, оставив Анри в отчаянии взирать им вослед. Чуть не плача от подобной несправедливости, он смотрел, как они скрылись из виду, пока звуки рогов и собачьего лая не стихли в чаще темного и такого манящего леса.

Он со злобой уставился на дрянную девчонку и по-французски сообщил ей, что она страшна, как мартышка. И звать ее он будет мисс Мартышка – Mademoiselle Singe. По-французски она не говорила и потому радостно улыбнулась ему. И хотя другого выбора, кроме как обеспечить ее безопасность, у него не было, он поклялся, что превратит ее жизнь в ад. Он будет обращаться с ней столь же сурово и безжалостно, как егеря обращаются со своими собаками. Разговаривать со своей подопечной по-английски Анри отказался наотрез и обращался к ней исключительно по-французски и с нескрываемой холодностью. Кипя от негодования, он принялся скармливать ей конфеты, тайком поплевав на них, и позволил ей прокатиться на своем пони, которого исподтишка ткнул острой палкой, чтобы тот пустился вскачь и взбрыкнул, сбросив ее на землю.

Но все его усилия пропали втуне. Как ни шпынял ее Анри, она продолжала смотреть на него с немым обожанием. Анри обнаружил, что заставить ее расплакаться практически невозможно.

И даже после того, как они вернулись из Шамбора в Версаль, где, как надеялся Анри, его избавят от обязанностей няньки, она продолжала тенью следовать за ним. Подобное поведение девчонки раздражало Анри до невозможности, но он не осмеливался выказать его на людях, поскольку сложившаяся ситуация изрядно забавляла мадам де Помпадур. Анри оставалось лишь стиснуть зубы и страстно желать скорейшего окончания миссии лорда Графтона. Он прилагал все усилия к тому, чтобы втравить девчонку в неприятности. Анри действительно усадил ее на своего пони и отправил скакать галопом по роскошной зеркальной зале Версаля, но, несмотря на поднявшийся гвалт, суматоху и разбитое стекло, она отнюдь не получила той трепки, на которую он рассчитывал. А вот ему самому изрядно досталось от взбешенного отца.

Когда же настал день отъезда в Англию, София вцепилась в него и требовательно осведомилась на вполне приличном французском, которым к этому времени овладела:

– Анри, когда я вырасту и стану такой же красивой леди, как мадам, ты приедешь в Англию, чтобы жениться на мне?

Мадам де Помпадур лишь рассмеялась да пощекотала девчонку под подбородком, а король улыбнулся и сказал:

– Думаю, Анри, ты не сможешь отказаться от столь выгодного союза. Это решено, не так ли? Я поздравляю тебя.

Презирая всех взрослых розно и совокупно, кипящий от негодования Анри вынужден был согласиться, демонстрируя любезность и хороший тон. Он ответил изящным поклоном опытного придворного и предложил девчонке руку, дабы сопроводить ее к ожидающему экипажу, словно она была принцессой по крови. К вящему негодованию Анри, София обвила его руками за шею и поцеловала. А ему безумно захотелось придушить ее. «Пожалуйста, пожалуйста, проваливай в свою Англию, отродье Сатаны», – жарко молился он про себя, когда дверца экипажа захлопнулась. София так далеко высунулась из окошка, чтобы помахать ему на прощание и послать воздушный поцелуй, что едва не вывалилась из кареты.

– Чтоб твой корабль затонул в Ла-Манше, – пробормотал Анри себе под нос и помахал в ответ.

Но здесь, в этой невероятной глуши, он, пожалуй, был даже рад видеть ее.

– Разумеется, mademoiselle Singe! Я восхищен нашей встречей. А теперь отвернитесь! – воскликнул Анри.

– Это еще зачем?

– Затем, что я иду к вам. Впрочем, можете смотреть, если хотите! – беззаботно заявил он. До сих пор ни одна женщина не жаловалась на подобное зрелище. Держа одежду над головой, он побрел через реку и сумел добраться до другого берега, не замочив ее. София целомудренно отвернулась, но при этом услышала, как ахнула Венера, и велела ей не смотреть на него.

– Моя дорогая mademoiselle Singe, позвольте мне объяснить то затруднительное положение, в котором я оказался, – начал он, поспешно натягивая на себя одежду и понимая, что шапка его стала вонять пуще прежнего. Но тут его внимание привлекла еда, по-прежнему разложенная на одеяле и совершенно нетронутая. – Ох, София, моя маленькая обезьянка, это и в самом деле ветчина? А это… пирог? Последние несколько месяцев я питался исключительно дубленой кожей и потому умираю с голоду!

София повернула голову и в упор взглянула на него:

– Мне следовало бы догадаться, что вам на самом деле нужно после этого вашего «я восхищен нашей встречей!». Называйте меня «достопочтенная София Графтон», будьте любезны! Полагаю, вы уже заметили, что я стала вполне взрослой. Вы можете обращаться ко мне «мисс Графтон», а не «София» и уж, конечно, никак не «мисс Обезьянка». И тогда, пожалуй, я позволю вам съесть кусочек…

– О да, вы уже совсем взрослая, вне всякого сомнения! Это я заметил сразу же. Мисс Граф… Софи, пожалуйста! – Анри упал на колени и набросился на галеты и ветчину.

– Нет, вы ничего не заметили. На балу вы даже не узнали меня!

– Я увидел перед собой элегантную мисс в прелестных жемчугах. Как я мог узнать в ней пятилетнего дьяволенка в грязных юбках? – парировал Анри с язвительностью, какую только позволял набитый рот.

Она улыбнулась, и в улыбке ее проскользнул намек на прежнее озорство.

– Вы обещали приехать в Англию, чтобы жениться на мне. Перед лицом самого короля. Но оказались обыкновенным обманщиком. Это так похоже на французов. Моя крестная мать полагала французов недостойным доверия народом, и она была права.

– М-м. Ветчина! Восхитительно. Пожалуй, я доем ее, если можно… Моя дорогая София, вам было пять лет. Король и мадам полагали вас ангелочком во плоти, но они жестоко ошибались. Вы были очень настойчивы, когда вам что-либо было нужно, вы привыкли добиваться своего и оставались совершенно избалованным и непослушным ребенком.

– Ничего подобного! Я обожала вас. Я делала все, что вы велели. Хотя вы были не очень-то добры ко мне и я часто набивала синяки и шишки. Но с вами мне было гораздо интереснее, чем с нянькой, ибо меня поджидали настоящие приключения. Знаете, после того как мы расстались, я ужасно скучала по нашему общению. Мне было так весело с вами. А потом я вдруг встречаю вас на балу у губернатора в Вильямсбурге, где вы кружитесь так, словно земля горит у вас под ногами, и прыгаете вокруг бедной миссис Фитцуильям, размахивая своим носовым платком, как будто хотите погасить огонь. – И она вновь звонко рассмеялась.

– Моей вины в случившемся нет. Какие-то джентльмены чуть ли не силой влили в меня адскую смесь под названием джулеп. Это был кошмар!

– Я заметила. – София еще раз хихикнула. – Но что заставило вас приехать в Вирджинию? Англия вот-вот начнет войну с Францией из-за каких-то территориальных споров в колониях. Хотя в Вильямсбурге все только и говорили, что об итальянском учителе танцев… Ага! Позвольте…

Анри передернул плечами, будучи не в силах ответить, поскольку рот его был занят хлебом с ветчиной. Но правдоподобное объяснение придумать он все-таки попытался.

– Весьма странно было встретить вас в Вильямсбурге, Софи, не говоря уже о здешней глуши. Но, полагаю, вашего отца перевели в Вирджинию? – спросил он, хотя и был озадачен тем, что при нем никто и не заикнулся о лорде Графтоне, пока он пребывал в Вильямсбурге, несмотря на то что очень внимательно прислушивался к обрывкам сплетен.

Покончив с ветчиной, хлебом и двумя персиками в бренди, он вновь запустил руку в корзинку.

Ее улыбка увяла.

– Ах, Анри, если бы вы только приехали в Англию и женились на мне. Поверьте, вы бы не пожалели об этом. В Англии у нас имеется очень большое поместье, а я единственная наследница отца. Хотя, должна признаться… в настоящий момент… с наследством в Англии возникли некоторые сложности.

– Вот как. Очень жаль.