Дом учителя

– Я понял! – воскликнул Юра.

Опять вскочил, туда-сюда перед лавочкой побегал и рванул на выход со двора.

– Юрий! – гаркнула Анна Аркадьевна.

– Что? А? – затормозил он у калитки.

– Вернись!

Она смотрела на него и молчала. Зачем ей все это нужно? Учительство свербит? Дай объявление в местную газету: «Прививаю хорошие манеры за умеренную плату. Мастер-классы ежедневно после 19.00 по адресу…» Сказать ему, что самое обидное и для наставника, и для ученика сформулировано в поговорке: «Не в коня корм!» Она не желала и не желает быть его наставницей. Проклятое учительство!

Смотрела и молчала. Юра сообразил, склонил голову:

– Извините! Большое спасибо! Спокойной ночи! Я хочу пройтись.

Анна Аркадьевна махнула рукой, как бы отпуская, позволяя удалиться.

– Хочу пройтись, – повторил Юра, – если вы не возражаете.

В этот момент он так походил на ее сына Лёню, что у Анны Аркадьевны остановилось дыхание и в груди кувыркнулось сердце, точно приостановив действие всех биологических веществ, кроме тех, что позволяют умиляться молодыми куражащимися нахалами.

– Иди уж, оболтус! – сказала она.

Впервые назвала чужого мальчика оболтусом, прежде этого только Лёня удостаивался.

– Мама, если я оболтус, то Любаня – оболтусиха? Оболтуйка? – Нет! – Мама, скажи! – Я чучундра! А ты чучундрил! Чучундрилище, чучундрак, чучундридзе, чучу… – Чучулюба! Мама, а папа у нас кто?

Хлопнула калитка, Анна Аркадьевна повернулась на звук. По дорожке шла девушка. Когда приблизилась, Анна Аркадьевна, не рассмотрев в тусклом свете лица, оценила одежду: буду мерзнуть вся из себя красивая. Узкие прозрачные брючки – колготки, что ли? – заправлены в сапоги до колена на высоких каблуках. Кургузая джинсовая курточка, под ней какой-то легкий свитерок. Между поясом брюк и курточкой полоска голого тела, пупок с сережкой. Температура воздуха не выше плюс десяти.

«Хоть ноги в тепле», – подумала Анна Аркадьевна.

Она столько билась с Любаней из-за неправильной одежды, столько аргументов приводила, включая убийственно-оскорбительные: «Глядя на тебя, не по погоде одетую, люди прежде всего думают, что тебе нечем хвастаться, кроме голых коленок и живота!»

– Юра дома? – спросила девушка.

Это, конечно, была Анжела. И она почему-то была знакома Анне Аркадьевне. Будто человек, увиденный в общественном транспорте, чей облик запал в память, и потом ты не можешь вспомнить, где его видел. Анна Аркадьевна определенно не ездила с Анжелой в кисловодских автобусах.

– Добрый вечер, милая девушка! Меня зовут Анна Аркадьевна. Я квартирую у Татьяны Петровны. Не соблаговолите представиться или просто поздороваться?

– Чего? Я эта… Анжела. Юра дома?

– Юра ушел минут десять назад.

– Куда?

– Не посчитал нужным мне сообщить.

– Давно?

– Повторяю: десять минут назад.

«Если она спросит еще и зачем, надо удержаться и не намекнуть ей, что мозги отморозила. Где же я ее видела? Почему она мне не нравится?» – думала Анна Аркадьевна.

У девушки были распущенные волосы, пружинками спускающие на грудь и спину, в тусклом свете лампочки над крыльцом – мышиного цвета, при дневном свете, возможно, золотистые или платиновые. Каждые десять секунд Анжела запускала растопыренные пальцы от висков до середины черепа и встряхивала волосы.



Они все теперь нервно встряхиваются и распушают гриву. Заметите, если понаблюдаете за голливудскими и отечественными артистками в телевизоре во время интервью. Илья не верит, когда Анна Аркадьевна, тыкая в экран, говорит, что эта воздушная, как бы естественная прическа, требует добрых полтора часа укладки в парикмахерской. Волосы оттягивают специальными утюжками и накручивают на фены с толстыми щетками. – Не веришь, иди сам посиди в дамском зале! – Очень мне надо! Если Любаня и ее подружки, как ты говоришь, встряхиваются, то ты, твои сверстницы в свое время, должны были иметь и осуществлять какую-то подобную манипуляцию. Какую? Анна Аркадьевна не могла вспомнить и проигрывала. Когда Любаня фигурировала пусть в отдаленно критической аргументации, у отца просыпалась способность стрелять по тылам противника. Благо, хоть чувство юмора не глохло, и он, разделяя стремление Анны Аркадьевны утеплить дочь, грозил пальцем Любане. Застудишь моих будущих родных внуков, я тебе приведу десять сироток на усыновление! Не отвертишься!



– Ладно, я пойду! – сказала дрожащая от холода, очередной раз взбудоражившая прическу Анжела.

Точно милостью снизошла. Не нашла нужным ни поблагодарить, ни попрощаться. Откуда они черпают свою наглость? А может, наше понятие хамства и наглости не соответствует их представлению о вежливости? Но вечные ценности на то и вечные! Если твои духовные ценности не передаются детям, то либо с ценностями что-то не в порядке, либо с детьми. С другой стороны, старшее поколение всегда недовольно молодым – это такой же закон жизни, как жгучее желание произвести это поколение на свет.

– И вам до свидания, всего хорошего! – негромко, голосом вредной училки произнесла Анна Аркадьевна.

Анжела услышала, остановилась на секунду, не повернулась, двинулась дальше.






8




Илья уже много лет работает преподавателем, и никакого комплекса учителя у него и в помине нет. Потому что его контингент – взрослые женатые мужчины: тупые и умные, карьеристы и бесхребетники, будущие чванливые генералы и навечно совестливые майоры – личности уже сформированные, практически окаменевшие. А мальчики и девочки еще из пластилина, и умелая рука может что-то подправить, сделать красивее, достойнее, устойчивее.

Или, например, Валя Казанцева. В молодости Анна Аркадьевна считала Казанцеву из рук вон плохим педагогом. Валя не любила свой предмет, и никто из ее учеников не знал толком биологии, никто не выбрал ее делом жизни. Легкое и тайное презрение Анны Аркадьевны к профессиональным качествам Вали нисколько не мешало их дружбе.

«На биологический факультет был самый низкий конкурс, и мой дядя там декан, – объясняла свою специализацию Валя. – Нельзя же девушке без высшего образования. Девушка без диплома, что купчиха, а с дипломом уже дворянка. Хотя для женского счастья диплом так же важен, как для козы баян».

Валя преподавала только в старших классах. Когда ей пытались навязать семиклассников, грозила написать заявление об уходе. В старших классах дисциплину на уроках поддерживать много проще, чем в пятых-восьмых, где расход нервной энергии как у оперного солиста. Хотя певцы не голосят на публике по пять часов шесть дней в неделю.

Ученики Валю обожали. Вернее, преклонялись. Опять не точно. Они были ею заворожены, но по-особенному. Будто под мороком гипнотизера, которого они не слишком уважают, но чары его непреодолимо приятны. Или другое сравнение. Так смотрят на очень красивую продажную женщину, глаз оторвать не могут. Сознание безнравственности ее занятия тонет под волнами восхищения.

Валя, конечно, не была шлюхой, и слухи о ее романах были завистливыми сплетнями, хотя слухи об ее успехах были чистой правдой. Поэтому-то Казанцев и бесился, и поколачивал жену. В чем она, кстати, не видела трагедии и на вытаращенные глаза Анны Аркадьевны пожимала плечами: «Это прибавляет перцу в секс!»

Валя с учениками кокетничала, жеманничала, флиртовала. Валентина Сергеевна входила в класс, красивая, модно одетая, со стильной прической, в нарядах, волнующе обтягивающих соблазнительные грудь и бедра, с улыбкой сладострастницы. Она не ставила целью очаровать их, школьная аудитория была для Вали, как бы сейчас сказали, нецелевой. Это была ее сущность – очаровывать всех, кто на двух ногах. «Против натуры хоть могильной доской по горбатому», – утверждала соседка Анны Аркадьевны Ольга. Вероятно, срастив фразеологизмы «горбатого могила исправит» и «до гробовой доски».

Девочки копировали ужимки Валентины Сергеевны, манеры закатывать глаза. Этих манер было несколько, на каждую по случаю эмоцию – «ах, как скучно», «ах, вы мне льстите», «ах, шалите», «ах, вы неподражаемы», «ах, я поражена», «ах, сгиньте, противный». Девочки таращили глаза, пытались управлять бровями. Они были милы и смешны в своих потугах. Анна Аркадьевна даже провела с девочками своего класса, в котором была классной руководительницей, беседу на тему «подражательность как враг индивидуальности». По совету мужа.



Одна из самых милых гримас Вали сказать: «Да!» Ее глаза, миндалевидной формы, за счет вскинутых бровей становятся почти круглыми. Губы, кораллово-глянцевые, чуть раздвигаются, мелькает розовый язычок, беззвучно произносится: «Да!» Голова дважды едва-едва заметно, на миллиметр, кивает. В глазах какое-то неимоверное восхищение, общее выражение лица достойно реакции на подвиг русского богатыря, английского робин гуда, спасителя нашей Галактики да что там – Вселенной и прочего героя в десятой степени. А повод-то? Напоминание директора школы: «Валентина Сергеевна, вы помните, что в субботу у нас сбор металлолома?» Ответ ученика у доски: «Многие люди ошибочно причисляют пауков к насекомым». Вопрос приятельницы: «Пойдешь сегодня в клуб, новый фильм привезли?»

Не заразиться этой гримасой было так же трудно, как избавиться от понравившейся мелодии. Анне Аркадьевне еще повезло: ее муж не переносил игр по чужим правилам. Называл жену Нюрындой, когда чувствовал фальшь, неестественность, низкопоклонство.

– Нюрында! Хоть ты не подражай Вале! Что ты мне башкой трясешь? Скажи по-человечески, сама. Едем в воскресенье за грибами или нет? Да или нет?

– У меня все ученицы трясут. Господи! Просто наваждение. Вот вы стратеги, тактики. Набрали бы дивизию, пусть полк, даже батальон таких Валь Казанцевых, и враг бы на карачках бы ползал.

– Не уводи разговор в сторону. Валя Казанцева – лишай на теле человечества. А на почве натуральных лесов сейчас подосиновиков и белых завались, про подберезовики и речи нет – как грязи.

– Конечно, едем. Ты так куртуазно спрашиваешь, как будто мой ответ что-то значит. Про запасные сухие носки не забыть. Илья! Что мне с девочками делать? Они вслед за Валей лицевые мышцы корежат и головами трясут.

– Проведи с ними беседу.

– На тему «Не нужно копировать Валентину Сергеевну, потому что никто не сравниться с ней в искусстве обольщения»? – спросила Анна Аркадьевна. – Актеришко из самодеятельности никогда не сравнится с народным артистом?

– Бери шире. Нюраня!

(Уже не Нюрында. Нюраня – это хорошая, умная, но слегка недоразвитая девочка.)

– Твоя беда в том, что ты по-учительски мыслишь пределами класса и вся твоя власть от звонка до звонка, надо успеть впихнуть в них желаемое.

Илья замолчал и посмотрел на нее: не обиделась?

– Продолжай, – кивнула Анна Аркадьевна. – Итак, беседу. Этакий девичий классный час. Слушаю, товарищ специалист по возрастной женской психологии.

– Я в этом предмете как свинья в апельсинах. Нюрок?

(Подлизывается.)

– Просто скажи им, что затянувшаяся подражательность стирает индивидуальность.

– Ладно! Но грибы будем чистить и варить все вместе, а не я одна всю ночь до зари.



Мальчики-ученики реагировали на Валентину Сергеевну соответственно возрасту – периоду острой гормональной бури. И учительница биологии была тем катализатором, который не давал этой буре утихнуть.

Валя не всегда лучезарно светилась, у нее бывали моменты уныния и соответствующее выражение лица – как вы мне надоели! Но тем больше ребята ценили ее доброе игривое настроение.

Однажды Анна Аркадьевна задержалась в классе, у нее было окно между уроками, искала в книжном шкафе методичку.

Валя вошла в класс, махнула рукой вставшим детям:

– Здравствуйте, садитесь! Тише! У меня зверски болит голова, как всегда в критические дни.

«Ты совсем офонарела!» – мысленно возмутилась Анна Аркадьевна. И посмотрела на ребят. Всеобщая оторопь, помешанная на стыдном интересе. Девочки искоса переглядываются. Мальчики в явном эротическом ступоре, одни пунцовые с остановившимися взглядами в никуда, другие в красных пятнах, что-то ищут в портфелях, дрожащими руками перебирают учебники на парте. «Ну не гадина ли? – кипела Анна Аркадьевна. – Ты ведь знаешь, что они сейчас как больные. Было месяц назад. Не идет у меня новый материал и не идет. Объясняю, а они как примороженные. Потом одна девочка кивнула мне на плечо. Я сначала не поняла, потом сообразила, поправилась. Лямка бюстгальтера. У меня в вырезе платья торчала лямка бюстгальтера, и этого хватило, чтобы теорема со свистом проносилась мимо их ушей».

Анна Аркадьевна вспомнила, как к ней пришла мама одного из мальчиков. Мама была в шоке: она ночью вошла в комнату сына, он занимался нехитрым самоудовлетворением, глядя на фото Валентины Сергеевны. Мама точно знала, что таких фото ребята напечатали много. Анна Аркадьевна очень испугалась. Не из-за Вали, та только расхохочется польщенно. И не из-за самого «плохого занятия». Хотя тогда еще и в помине не было публикаций о пользе онанизма в сексуальном становлении личности. Анна Аркадьевна испугалась тому, что этот случай станет известен, что сам мальчик и его друзья подвергнуться насмешкам. Анна Аркадьевна не скрывала своего страха перед мамой мальчика и как могла запугала ее, рассказывая о реальных, чудовищных случаях массовых самоубийств подростков.

Сережа уже пострадал, когда вы его застали. Он уже в панике. Он наказан, если хотите. Не добивайте его! Просто поймите, что у каждого из нас есть область, куда никому хода нет. Никому! Личность, особенно подросток, не может нараспашку жить. Если нараспашку, то лучше не жить. Ваш ребенок в опасности, я говорю со всей ответственностью, как педагог. Не добивайте его! Скажите что-нибудь честное и нейтральное: «Сынок, я, конечно, была поражена, чего уж лукавить. Но я в тебя верю, ты сам разберешься, что хорошо, а что плохо. Никому не заикнусь. Считай, что уже забыла. Я очень тебя люблю!»