Дорога тайн
Часть 71 из 77 Информация о книге
Хуан Диего никогда не мог (и никогда не будет) вести себя, как Кларк, но Кларк искупал свои недостатки с каждой следующей секундой; Хуан Диего вспомнил, что́ ему больше всего нравилось в Кларке Френче – несмотря на все недостатки последнего. – Да, я люблю «Сан-Мигель», – сказал Хуан Диего журналисту, поднимая кружку с пивом, словно это был тост за молодого человека, не читавшего его романов. – И полагаю, что это мое второе пиво. – Вам не нужно с ним разговаривать – он не выполнил домашнее задание, – сказал Кларк своему бывшему учителю. Хуан Диего подумал, что его оценка Кларка Френча как хорошего парня была не совсем правильной; Кларк действительно хороший парень, при условии что вы не журналист, который не выполнил домашнее задание. Что касается непредусмотренного журналиста, молодого человека, который не читал романов Хуана Диего, то он сгинул. – Я не знаю его, – пробормотал Кларк, недовольный собой. – Но я знаю вот эту… я знаю ее, – сказал Кларк Хуану Диего, указывая на женщину средних лет, которая издалека наблюдала за ними. (Она ждала, когда молодой журналист уйдет.) – Она кошмарная притворщица. Представьте себе ядовитого хомяка, – прошипел Кларк. – Одна из тех, кого надо остерегаться, – понимающе улыбнулся своему бывшему ученику Хуан Диего. – С тобой я чувствую себя в безопасности, Кларк, – неожиданно сказал он. Это вырвалось у него спонтанно и искренне, но, пока Хуан Диего не сказал этого, он не осознавал, насколько небезопасно чувствовал себя здесь – и как долго! (Дети свалки не считают чувство безопасности чем-то должным; дети цирка не надеются на страховочную сетку.) Кларк, со своей стороны, испытал побуждение обнять своей большой сильной рукой бывшего учителя. – Но я не думаю, что вам нужна моя защита от вот этой, – прошептал Кларк на ухо Хуану Диего. – Она просто сплетница. Кларк говорил о журналистке средних лет, которая теперь приближалась к ним, – о «ядовитом хомяке». Имел ли он в виду, что ее мозг работал вхолостую, вращаясь на месте? Но что в ней было ядовитого? – Она переиначит все вопросы, которые задаст, – смешает их с тем, что нароет в интернете, повторит любую глупость из того, что у вас когда-либо спрашивали, – шептал Кларк на ухо своему бывшему учителю. – Она не прочитает ни одного вашего романа, но прочитает о вас все. Я уверен, что вы знаете этот тип, – добавил Кларк. – Знаю, Кларк, спасибо, – мягко сказал Хуан Диего, улыбаясь бывшему ученику. К счастью, рядом была добрая Хосефа. Доктор Кинтана утянула своего мужа. Хуан Диего не осознавал, что стоит в очереди за едой, пока не увидел, прямо перед носом, буфетную стойку. – Вы должны взять рыбу, – сказала ему журналистка. Хуан Диего увидел, что она встряла в очередь за едой рядом с ним, – возможно, так поступают ядовитые хомяки. – Похоже, рыба с сырным соусом, – заметил Хуан Диего; он положил себе корейской прозрачной вермишели с овощами и что-то под названием «говядина по-вьетнамски». – Похоже, первый раз вижу, чтобы кто-то ел здесь строганую говядину, – сказала журналистка. Должно быть, она хотела сказать «рубленую», подумал Хуан Диего, но промолчал. (Строгают ли вьетнамцы говядину? Бог весть.) – Маленькая хорошенькая женщина – та, что была там сегодня вечером… – сказала эта средних лет журналистка, накладывая себе рыбу, и добавила после долгой паузы: – Она рано ушла. – Да, я знаю, о ком вы, – некая Лесли. Я с ней не знаком, – ответил Хуан Диего. – Лесли просила передать вам кое-что, – сказала журналистка средних лет доверительным (не совсем материнским) тоном. Хуан Диего ждал; он не хотел показаться слишком заинтересованным. И он повсюду искал глазами Кларка и Хосефу; он чувствовал, что не будет возражать, если Кларк наедет на эту журналистку, хотя бы чуть-чуть. – Лесли просила передать вам, что женщина, которая вместе с Дороти, не может быть ее матерью. Лесли сказала, что эта женщина не настолько старше, чтобы быть матерью Дороти, кроме того, они совсем не похожи, – сказала журналистка. – Вы знаете Мириам и Дороти? – спросил Хуан Диего у этой безвкусно одетой женщины. На ней была блузка в крестьянском стиле – такие свободные рубашки носили хиппи-американки в Оахаке, те, которые не признавали лифчиков и втыкали цветы себе в волосы. – Ну, я их не знаю – просто видела, что они были очень-очень близки с Лесли, – ответила журналистка. – И они ушли рано, вместе с Лесли. Как бы то ни было, я подумала, что одна из женщин не настолько старше другой, чтобы быть ее матерью. И они совсем не похожи – по крайней мере, на мой взгляд, – добавила она. – Я тоже их видел, – только и сказал Хуан Диего. Трудно представить, почему Мириам и Дороти были с Лесли, подумал Хуан Диего. Пожалуй, еще труднее было представить, почему бедная Лесли была с ними. Кларк, должно быть, пошел в туалет, подумал Хуан Диего, его нигде не видно. Тем не менее спаситель, меньше всего похожий на такового, уже направлялся в сторону Хуана Диего; это была она, одетая достаточно скверно, чтобы быть еще одной журналисткой, но в ее горячем взоре был узнаваемый блеск потаенной близости – как если бы чтение романов Хуана Диего изменило ее жизнь. Она могла бы поделиться историями о том, как он спас ее: возможно, она собиралась покончить с собой; или она была беременна своим первым ребенком в шестнадцать лет; или она потеряла ребенка и тут случайно прочла… В общем, в ее глазах мерцало нечто сокровенно-интимное, типа «я-была-спасена-вашими-книгами». Хуан Диего любил своих преданных читателей. Их взгляды искрились дорогими им деталями из его романов. Журналистка увидела, что к ним приближается дотошный читатель в женском лице. Знакомы ли они были между собой, хотя бы отчасти? Хуан Диего не мог это определить. Женщины были примерно одного возраста. – Мне нравится Марк Твен, – улыбнулась Хуану Диего журналистка на прощание. И это все, что в ней было ядовитого? – подумал Хуан Диего. – Обязательно передайте это Кларку, – сказал он, но она, возможно, не слышала его, – похоже, она торопилась уйти. – Убирайся! – бросила вслед журналистке эта ненасытная читательница Хуана Диего. – Она ничего не читала, – объявила Хуану Диего новоприбывшая. – Я ваша самая большая поклонница. По правде говоря, это была крупная женщина, весом 170 или 180 фунтов. На ней были мешковатые синие джинсы, порванные на коленях, и черная футболка со свирепым тигром между грудей. Это была протестная футболка, выражающая гнев от имени вымирающего вида. Хуан Диего был настолько не в теме, что не знал о беде тигров. – Смотрите-ка – у вас тоже говядина! – воскликнула его новая могучая поклонница, обнимая Хуана Диего за хрупкие плечи такой же сильной, как у Кларка, рукой. – Вот что я вам скажу, – заявила крупная женщина Хуану Диего, ведя его к своему столику. – Помните ту сцену с охотниками на уток? Когда этот идиот забывает снять презерватив, а сам идет домой и начинает мочиться на глазах у жены? Обожаю эту сцену! – сказала ему в ухо любительница тигров, направляя его перед собой. – Не всем понравилась эта сцена, – попытался возразить ей Хуан Диего. Он вспомнил одну или две рецензии. – За Шекспира писал сам Шекспир, верно? – спросила крупная женщина, подталкивая его к стулу. – Думаю, да, – осторожно ответил Хуан Диего. Он все еще искал Кларка и Хосефу; он действительно любил своих дотошных читателей, но иногда их немного заносило. Его нашла Хосефа и подвела к их с Кларком столу, где Хуана Диего и ждали. – Защитница тигров, тоже журналистка – одна из лучших, – сообщил ему Кларк. – Из тех, кто действительно читает романы. – Я видел Мириам и Дороти во время интервью, – сказал Хуан Диего. – С ними была твоя подруга Лесли. – О, я видела Мириам с кем-то, кого не знаю, – заметила Хосефа. – Ее дочь Дороти, – сказал Хуан Диего. – Д., – пояснил Кларк. (Было очевидно, что Кларк и Хосефа так и называли Дороти – Д.) – Женщина, которую я видела, была непохожа на дочь Мириам, – сказала доктор Кинтана. – Она была не так красива. – Я очень разочарован в Лесли, – вздохнул Кларк, обращаясь к своему бывшему учителю и своей жене; Хосефа промолчала. – Очень разочарован, – только и смог сказать Хуан Диего. Но все, о чем он мог думать, была «эта самая Лесли». Зачем ей было уходить куда-то с Дороти и Мириам? Зачем ей вообще быть с ними? Бедняжка Лесли не была бы с ними, подумал Хуан Диего, если бы ее не околдовали. Наступило утро вторника в Маниле – 11 января 2011 года, – и последние новости из страны, усыновившей Хуана Диего, были плохими. Это случилось в субботу: член Палаты представителей, демократ от Аризоны Габриэль Гиффордс была ранена выстрелом в голову; у нее были шансы выжить, хотя, возможно, не без нарушений функций мозга. В результате стрельбы погибли шесть человек, в том числе девятилетняя девочка. Аризонскому стрелку было двадцать два года; он стрелял из полуавтоматического пистолета «глок» с магазином большой емкости, в котором было тридцать патронов. То, что говорил стрелявший, звучало нелогично и бессвязно. Не был ли он еще одним свихнутым анархистом? – подумал Хуан Диего. Я здесь, на далеких Филиппинах, размышлял Хуан Диего, но ненависть и самосуд, привычные в моей приемной стране, не так уж далеки отсюда. Что касается местных новостей – за завтраком в «Аскотте» Хуан Диего читал манильскую газету, – то он увидел, что хорошая журналистка, его дотошная читательница, не причинила ему никакого вреда. Она изложила краткую биографию Хуана Диего Герреро и отдала должное его романам; крупная журналистка, которую Кларк назвал «защитницей тигров», была хорошей читательницей, преисполненной уважения к Хуану Диего. Он знал, что она не имела отношения к фотографии, напечатанной в газете; несомненно, фотографию выбрал говнотик-фоторедактор, и женщину, которая любила тигров, нельзя было винить за подпись. На фотографии был запечатлен заезжий автор – за обеденным столом, с пивом и рубленой говядиной, – глаза Хуана Диего были закрыты. Он выглядел даже хуже, чем спящим; казалось, в пьяном оцепенении он потерял сознание. Подпись гласила: «ОН ЛЮБИТ ПИВО „САН-МИГЕЛЬ“». Раздражение, вызванное подписью, могло быть ранним признаком того, что его адреналин рвется наружу, но Хуан Диего не стал заострять на этом внимание. И хотя он чувствовал что-то похожее на расстройство желудка – возможно, снова разыгралась изжога, – Хуан Диего не придал этому значения. В чужой стране легко отведать то, что не нравится желудку. Причиной недомогания могло быть съеденное на завтрак или вчерашняя говядина по-вьетнамски, – по крайней мере, так предположил Хуан Диего, проходя через длинный вестибюль «Аскотта» к лифтам, где его ждал Кларк Френч. – Что ж, рад убедиться, что ваши глаза сегодня открыты! – приветствовал Кларк своего бывшего учителя. Очевидно, Кларк видел в газете фотографию Хуана Диего с закрытыми глазами. Кларк обладал даром затыкать, как пробкой, любой разговор своим последним словом. Неудивительно, что оба романиста не знали, что еще сказать друг другу, пока спускались в лифте. Машина с Бьенвенидо за рулем ждала их на улице, где Хуан Диего доверчиво протянул руку одной из собак, ищущих взрывчатку. Кларк Френч, который никогда не забывал делать домашние задания, начал лекцию, едва они тронулись в путь – к Гваделупе-Вьехо. Район Гваделупы в Макати-Сити был создан как barrio[55] и назван в честь «покровительницы» первых испанских поселенцев – «друзей твоих старых друзей и моих друзей из Общества Иисуса», как объяснил Кларк своему бывшему учителю. – Ох уж эти иезуиты – где их только нет, – сказал Хуан Диего; больше ему нечего было сказать, но он удивился, как трудно ему далось одновременно говорить и дышать. Хуан Диего чувствовал, что его дыхание больше не ощущается как естественный процесс. Что-то упрямо сидело у него в животе, но при этом очень тяжело давило на грудь. Должно быть, это говядина – определенно строганая, подумал Хуан Диего. Его лицо покраснело, он покрылся потом. Ненавидя кондиционеры, Хуан Диего был готов попросить Бьенвенидо, чтобы тот сделал попрохладней в машине, но удержался – с трудом дыша, он вдруг засомневался, что сможет хоть что-то сказать. – Во время Второй мировой войны район Гваделупе был самым пострадавшим районом в Макати-Сити, – читал лекцию Кларк Френч. – Мужчины, женщины и дети были убиты японскими солдатами, – вмешался Бьенвенидо. Конечно, Хуан Диего понимал, к чему все идет, – предоставьте нашей Богоматери Гваделупской защищать всех! Хуан Диего знал, как эти так называемые «защитники жизни», которые запрещают аборты, присвоили Гваделупскую Деву. «От чрева до гроба», – непрестанно твердили разнообразные прелаты Церкви. А какие торжественные строки из Иеремии они всегда цитировали? На футбольных матчах идиоты-фанаты держали баннеры на последних рядах: «ИЕРЕМИЯ 1: 5». Как там у него в Библии? – хотел спросить Кларка Хуан Диего. Кларк помнил Книгу Иеремии наизусть: «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде чем ты вышел из утробы, Я освятил тебя» (что-то вроде этого). Хуан Диего попытался поделиться с Кларком своими мыслями, но слова не шли с языка, только дыхание сейчас имело значение. Пот лился с него ручьями, одежда липла к телу. Хуан Диего знал, что если попробует заговорить, то не продвинется дальше, чем «прежде нежели Я образовал тебя во чреве», – он подозревал, что при слове «чрево» его стошнит. Может, у него тошнота из-за машины – его как бы укачивает? – спрашивал себя Хуан Диего, пока Бьенвенидо медленно вез их по узким улочкам трущоб на холме над рекой Пасиг. В покрытом копотью дворе старой церкви и монастыря висела табличка с предупреждением: «БЕРЕГИТЕСЬ СОБАК». – Всех собак? – глотнул воздух Хуан Диего, но Бьенвенидо уже парковал машину, а Кларк, разумеется, продолжал вещать. Никто не слышал, как Хуан Диего пытался заговорить. Рядом с фигурой Иисуса у входа в монастырь рос зеленый куст, украшенный яркими звездами, которые делали его похожим на жалкое подобие рождественской елки. «Гребаное Рождество здесь длится вечно», – услышал Хуан Диего голос Дороти или вообразил, что именно так сказала бы Дороти, если бы стояла рядом с ним во дворе церкви Девы Марии Гваделупской. Но, конечно, Дороти там не было – только ее голос. Что такое он слышит? Хуан Диего задумался. Но то, что он слышал громче всего, то, чего раньше не удосужился услышать, было учащенным, бешеным биением его сердца. Наполовину скрытая пальмами, затенявшими закопченные стены монастыря, статуя Святой Марии Гваделупской в голубом одеянии, после столь тяжких испытаний, выпавших на ее долю, имела непроницаемо-спокойное выражение лика, – Кларк, разумеется, рассказывал ее историю, ритм его профессорской речи, казалось, совпадал с резким биением сердца Хуана Диего. По неизвестной причине монастырь был закрыт, но Кларк привел своего бывшего учителя в церковь – официально она называлась Nuestra Señora de Gracia – Богоматерь Благодати, как пояснил Кларк. Но это была не еще одна Богоматерь – хватит с нас Богоматерей! – подумал Хуан Диего, но ничего не сказал, стараясь справиться с дыханием. Образ Богоматери Гваделупской был привезен из Испании в 1604 году, в 1629 году была завершена постройка церкви и монастыря. В 1639 году, рассказывал Кларк Хуану Диего, против испанцев выступило шестьдесят тысяч китайцев с оружием в руках – никаких объяснений почему! Но испанцы вынесли на поле боя образ Богоматери Гваделупской; чудесным образом состоялись мирные переговоры, и кровопролитие было предотвращено. (Может, и не чудесным – кто сказал, что это чудо? – подумал Хуан Диего.) Были, конечно, и другие неприятности: в 1763 году церковь и монастырь оккупировали англичане. Образ Девы Гваделупской спас ирландский «служащий» – католик. (Какого рода «служащий» пришел на помощь? – подумал Хуан Диего.) Бьенвенидо ждал их в машине. Кларк и Хуан Диего были одни в старой церкви, за исключением, кажется, двух скорбящих, которые опустились на колени на передней скамье перед добротным, почти изящным алтарем и полным скромного достоинства образом Гваделупской Девы. Две женщины, во всем черном, были в вуалях, полностью скрывающих их лица. Кларк понизил голос, из уважения к упокоившемуся. Землетрясения почти сравняли Манилу с землей в 1850 году; из-за толчков свод церкви рухнул. В 1882 году монастырь был превращен в приют для детей – жертв холеры. В 1898 году Пио дель Пилар – революционный филиппинский генерал – со своими мятежниками занял церковь и монастырь. Пио был вынужден отступить под натиском американцев в 1899 году. Убегая, он поджег церковь: мебель, документы, книги – все сгорело.