Дорогая миссис Бёрд…
Часть 24 из 45 Информация о книге
Пожалуйста, подскажите, как мне быть? Влюбленная, Аксбридж, Миддлсекс. Бедняжка. Как грустно, и как несправедливо. Не первое письмо такого рода попадалось мне на глаза. Их приходило мало, и я работала здесь меньше месяца, но уже видела подобные. Две недели назад я попыталась попросить миссис Бёрд ответить на одно из них, от девушки, чей возлюбленный вступил в ряды британской армии. «Он один из лучших людей, которых можно повстречать», – писала она. Я спросила у миссис Бёрд, не публикуем ли мы письма об Отношениях с Иностранцами, на что получила следующий, краткий ответ: – Не сомневаюсь в доблести молодого человека. Но когда война закончится, они не будут никому нужны ни здесь, ни там. Не делайте такое глупое лицо, мисс Лейк, так устроен мир. Не стоит касаться подобного. Не было смысла показывать ей письмо Влюбленной, но бросать вот так девушку, которая просто хотела быть с тем, кого любит, я не желала. Она напомнила мне о девушке, с которой я повстречалась, когда навещала брата. Ее звали Розмари, она была из вспомогательных воздушных войск и по уши влюблена в чехословацкого пилота. Они встречались очень долго, и будь он англичанином, они бы давно уже поженились. Но ее родители были категорически против, так как считали, что он увезет ее в Европу, когда кончится война. Мне было ужасно жаль ее. Она не была красавицей, но едва начинала говорить о Генрике, лицо ее озаряла любовь и оно становилось по-настоящему прекрасным. Мы раньше писали друг другу (я говорила ей, что дожидаюсь Эдмунда), и каждый раз я читала, что она не теряет надежды на то, что ее родители все-таки передумают. Поток писем редел, и однажды Рози написала мне, что Генрик погиб в ночном налете над Германией. Родителям было жаль его, но они были рады тому, что теперь дочь всегда будет с ними. С тех пор она мне не писала. Несчастная Влюбленная. Кто знает, сколько им отмерено быть вместе? Почему они не могут быть счастливы? Все это было просто ужасно. Мотки пряжи, велосипедные сиденья, толстые ноги – все, что я могла беспрепятственно передавать миссис Бёрд, – было совершенно неважно. Важно было совсем другое – просьбы людей, тщетно надеявшихся, что их услышат. Шум в коридоре возвестил выход галеона из гавани. – Большой конференц-зал, – провозгласила она, обращаясь в никуда и ко всем сразу. – Да, миссис Бёрд, – отозвалась Кэтлин, занятая вычиткой рецепта овощной смеси с чечевичными крокетами и карри. – Мисс Найтон, я не люблю кричать! – закричала миссис Бёрд. – Прошу прощения, миссис Бёрд, – извинилась Кэтлин, без вины виноватая. – Что? – снова крикнула миссис Бёрд, но все же сдалась. – Ох уж эта молодежь… Пошумев еще немного, она удалилась. Кэтлин покачала головой, вернувшись к карри, а я все думала о Розмари. Это письмо будет третьим, которое мне придется незаметно вставить в номер. Моей карьере в журналистике грозил полный крах. Плохо дело. Нельзя не ответить на такое письмо. Стоило попробовать рискнуть. Сердце мое забилось чуть быстрее обычного, и я решила вновь испытать удачу. Пусть я чувствовала себя полной дурой, но ради всех Рози и Генриков стоило попытаться опубликовать его. Глава 14 Славная вечеринка В понедельник, когда я вернулась домой из редакции, почти оправившись от Неуместных Разговоров с мистером Коллинзом, капитан Мэйхью, он же Чарльз, сам позвонил мне. Голос у него был очень приятный, и беседа вышла такой же. Чарльз был очень рад тому, что во время вчерашнего налета со мной ничего не случилось, а я отвечала, что не так уж все было страшно, но ни словом не обмолвилась о детях на пожаре и о том, как чуть не завалило нашу пожарную бригаду. Сложно было договориться о встрече, но когда мы наконец исчерпали все хвалебные слова друг о друге и повисла томительная пауза, Чарльз героически спросил, нравятся ли мне танцы. Конечно, я ответила, что обожаю танцевать, а затем вдруг ляпнула, что Билл и Банти собираются на свидание вечером следующего дня. Прозвучало это так, как будто я напрашивалась на приглашение. – Не то, чтобы я напрашивалась на приглашение, – уточнила я. Чарльз рассмеялся. – Даже если и так, я вовсе не против. Просто хотел уточнить, не согласишься ли ты провести со мной вечер? И я тоже засмеялась и сказала, что согласна, и мы договорились встретиться, если, конечно, Банти и Билл не будут против нашей компании. Я была уверена, что они будут очень рады нас видеть, во всяком случае Банти точно, и мы поговорили еще немного, а затем попрощались, и я с минуту стояла у телефона, чувствуя себя счастливой. Я не ошиблась насчет Банти. Она утверждала, что лучшей идеи мне в голову и прийти не могло, хоть я и желала ввернуть что-то вроде «спорим, что он не сорвется за первой юбкой какой-нибудь медсестрички, как Этот Эдмунд», что было совершенно не в духе «прости-прощай». Но если Банти перестанет злиться на Этого Эдмунда (как теперь она его называла), если ей полегчает – что ж, тем лучше. Я не стала говорить ничего про Билла, но подумала, что заодно постараюсь с ним помириться. Чем больше я думала о том, как несправедлива была к нему, отчаянному и такому смелому, тем больше казнила себя. Банти, видимо, настолько обрадовалась предстоящей встрече, что была слегка не в себе и принялась постоянно отпускать всякие колкости вроде «а как капитан Мэйхью относится к мармеладу?» прямо за завтраком. Ответа, по понятным причинам, не было, и через пару дней я была вынуждена прямо сказать ей, что меня это достало. Но на самом деле мне очень нравилось говорить с ней о всяких приятностях, а не ссориться из-за писем, приходящих в редакцию к миссис Бёрд, и мы с ней пришли к выводу, что нисколько не запятнаем свою репутацию, если пойдем на «двойное свидание», как сказали бы в Америке. Было здорово отдохнуть от звонков в пожарной части, немного прогуляться и развеяться, учитывая, что Билла с того утра я еще не видела, и надеялась извиниться. Не вмешайся Билл, и дети погибли бы. С этим не поспоришь, да я и не собиралась. Всему виной была эта кукла, из-за которой я так взъярилась. Он сознательно подвергал риску жизни своих ребят, Рой и Фред могли не спастись и прекрасно понимали это. Там, на станции, с телефонистками о таком не говорили. Теперь я узнала, почему, и, невзирая на свой праведный гнев, не собиралась нарушать ни субординацию, ни заведенный порядок. Я просто тихо злилась в уголке, но пар все-таки нужно было выпустить. К вечеру среды мы с Банти приготовились заранее. Она надела бледно-зеленое платье, свой подарок на двадцать первый день рождения, украсив чудесным шарфиком из шифона, который плыл по воздуху, когда она танцевала. Я же остановила свой выбор на темно-голубом шелковом платье, хоть и не новом, но самом любимом из всех. Мы попрактиковались, вальсируя по комнате, и я надеялась, что станцую, как надо. Близился вечер, и мы ожесточенно спорили, стоит ли нам встретить Чарльза и Билла внизу, так как тащить их наверх, чтобы затем снова уйти, выглядело верхом глупости. Но все комнаты внизу были закрыты, вся мебель зачехлена, так как бабушка Банти уехала из города еще в прошлом году. Все окна были заклеены и занавешены черным, и в больших, старомодно обставленных комнатах царил затхлый дух. Все же мы решили, что следует сперва пригласить мальчиков наверх, так как это была наша квартира, и Билл бы подумал, что у нас не все дома, если бы мы поступили иначе. В награду за долгий подъем по лестнице Банти предложила угостить их шерри, и самим пропустить по стаканчику, чтобы немного взбодриться. Она поставила пластинку Джо Лосса, сделав погромче, а я залпом проглотила свой бренди, и зачем-то переставила утку-мандаринку на камине. – Не переживай ты так, – мягко предупредила Банти, когда я чуть не разбила утку, заслышав звонок в дверь. – Мы чудесно проведем время. Давай-ка, открывай. И не нервничай. Было двадцать минут восьмого, когда я слетела вниз по лестнице через три пролета, на секунду остановившись перед парадной дверью, чтобы прийти в себя и гостеприимно улыбнуться. – Уф, – я шлепала губами, прилипшими к деснам. В прихожей было очень холодно. Я прошептала «добрый вечер» еще раз, как будто не репетировала раньше. «Добрый вечер, Чарльз», – и я пышно поприветствовала китайскую вазу. Вот так, все очень просто. Выключив свет, чтобы на меня не накричал случайный патрульный ПВО, я раздвинула тяжелые завеси и открыла дверь. – А-ага, – вырвалось у меня. Из-под фуражки мне несмело улыбался Чарльз, стоявший на пороге посреди темноты. – Привет, Эмми, – его приветствие вышло гораздо лучше моего, и в ответ я повторила «Ага!», хотя сказать хотела совершенно не это. – Ты чудесно выглядишь, – любезно польстил он мне, так как в такой темноте вряд ли что-то мог видеть. Но это было очень уместно, так как я неспособна была дать ни единого вразумительного ответа. – Добрый вечер, Чарльз, – мне все же удалось поприветствовать его голосом диктора из вечерних новостей. Сказать ему, что он тоже прекрасно выглядит? Не была уверена, что это хорошая идея, и я вцепилась в завесь, пока меня не осенила мысль о том, что ему нужно предложить войти. Сказав, что очень рада его видеть, я заперла дверь, включила свет, и мы поднялись наверх. Банти, осведомленная о моих успехах в самоподготовке, ожидала в гостиной, опершись на каминную полку, и взгляд ее был устремлен вдаль. Она словно позировала для обложки «Вог» в вечернем платье. Не успела я представить своего кавалера, как Банти воскликнула «Чарльз!», на что тот ответил «Банти!», как будто они нашли золотую жилу, затем пожали руки, радуясь тому, что не нужно будет говорить всей чепухи вроде «Зовите меня Чарльз» и «А вы меня – Банти». Звонок прозвенел снова, и Банти воскликнула «Уильям!», а я – «Билл!», будто мы ждали двух разных людей, и она отправилась навстречу ему (или им). Все это было довольно утомительно. – У тебя все хорошо? – спросил Чарльз, едва Банти вышла, и я кляла себя за то, что не успела сделать это раньше, чем он. – О нет, – посетовала я вслух, сморщив носик. – Это же должна была сказать я. Вот тупица. Я тупица, а не ты, конечно. И я тоже очень рада, – подытожила я наконец, так как это было правдой. Чарльз засмеялся. – И я тоже рад, – он взял меня за руки, что было в тысячу раз лучше обычного рукопожатия, и так мы стояли, когда вошли Билл и Банти. – Ну что ж, – некстати сказала Банти. Я быстро отняла руки, что крайне удивило Чарльза, и сразу почувствовала, что поступила очень глупо. Но сожалеть было поздно, и я поздоровалась с Биллом. Я видела его впервые с того дня, как мы поругались, и оттого пыталась побороть неловкость. Интересно, чувствовал ли он то же самое? Может быть, я все придумала, но мне казалось, что ему тоже слегка неуютно. Вовремя вспомнив об этикете, я представила Билла Чарльзу. Вышло вполне неплохо, я даже не была похожа на беглянку из желтого дома. Чарльз и Билл, оба одетые по форме, были просто неотразимы. Каждый немедленно заверил другого, что его вклад в борьбу с врагом неоценим. Я сразу вспомнила, что Эдмунд никогда не признавал заслуги пожарных, и подумала, что это было очень благородно со стороны Чарльза. Банти просто сияла от гордости. Все шло на лад, и я предложила выпить шерри, заметив, что Бантс предусмотрительно убрала два наших бокала, чтобы у гостей не возникало ненужных мыслей об алкогольной зависимости. Я выпила второй бокал за десять минут, и это порядочно успокоило мои нервы. Все расслабились, и разговор наладился. Мы болтали о том, что на БиБиСи так мало джаза, и как здорово, что они хоть иногда его крутят, и как неподражаем Томми Хэндли в «Это снова тот человек». Я любезничала с Уильямом, как могла, и он небезуспешно пытался отвечать тем же, а Чарльз проявил крайний интерес к Банти, что было взаимно, и пока все это длилось, любой со стороны подумал бы, что каждый из нас шел на свидание не с тем, с кем надо. Вечер выдался промозглым, но все мы вышли из дома в прекрасном настроении. Билл, казалось, сгорал от нетерпения, желая дойти до дансинга побыстрее, и мы явились туда как раз, когда уже начала выстраиваться очередь. Публика подобралась разнообразная, больше всего было военных с дамами, и все гудело, напоминая вавилонский котел из акцентов. Мы ждали, моросил дождь, а рядом новозеландцы шутили над плакатом «Не болтай – у стен есть уши» и другими, где красочно изображались «земельные девушки» из женской сухопутной армии. Чарльз скорчил рожицу, рассмешив меня. Карьера, где нет места мужчинам, горела синим пламенем. Он был таким милым! Когда мы наконец попали внутрь, в зале уже вовсю кружились парочки. На сцене играл ансамбль, и, закрыв глаза на то, что почти все мужчины были в военной форме, а девушки не в вечерних платьях, а в обычных, можно было представить, что мы в мире, где нет ужасов войны. Уильям сразу пригласил на танец Банти, а мы с Чарльзом немного понаблюдали за ними. Счастливая Банти танцевала фокстрот с Биллом, и шифон порхал за ней, как божья коровка, летящая на небо. Я помахала им, смеясь. – Кажется, теперь мы сами по себе, – Чарльз попытался перекричать музыку и гомон в баре. – Потанцуем или сперва выпьем чего-нибудь, отметим вечер? – Выпить совсем не повредит, – крикнула я в ответ. – А что будем праздновать? Скорее, вон свободный столик. Пара влюбленных освободила столик, отправившись танцевать, и я рывком потащила Чарльза к столику, боясь не успеть. Мы довольно грубо оттеснили коротышку, говорившего с какой-то высокой барышней, и плюхнулись в обитую бархатом кабинку. Коротышка признал поражение, и у нас одновременно вырвалось «Ура!», и мы победоносно расхохотались. – Ловко мы их, – улыбнулся Чарльз, подзывая искусно лавировавшего между людьми официанта. – Готов поспорить, в танце ты дьявольски хороша. Шампанского? Он чуть помедлил, нахмурившись. – Я же не похож на хлыща, правда? – Нет, что ты, – заверила его я так горячо, словно каждый четверг только и делала, что ходила в дансинг и пила шампанское. – Отлично, – просиял он, делая заказ, затем посмотрел на меня с улыбкой.