Другая Блу

Но время и слезы оказались лучшим лекарством, чем я думала. Всю жизнь я отказывала себе в открытом проявлении горя, удерживая его внутри, будто должна была любой ценой избегать подобной слабости. Джимми был всегда так сдержан, и я следовала его примеру. Может, все дело в гормонах, или в биологических рефлексах, или в том, что я попросила малознакомого мне Бога избавить меня от боли. Но после рождения Мелоди я обнаружила, что теперь могу плакать. И это помогало. Лечило, облегчало боль, позволяло отпустить, жить с неугасающей любовью, несмотря на потерю. Недели становились месяцами, и я все реже плакала и чаще улыбалась. И все чаще мне было спокойно на душе.

Но как только спокойствие и принятие стали моими частыми спутниками, Уилсон начал отдаляться. Сначала я была почти благодарна за это, потому что мое общество вряд ли можно было назвать приятным. Но когда я начала приходить в себя, мне стало не хватать моего друга, а его все чаще не было рядом. Не потому ли, спрашивала я себя, что он считал свой долг выполненным. Вдруг это все было только ради рождения Мелоди?

Незадолго до Рождества я отпросилась с работы на пару дней и отправилась в настоящую экспедицию по поиску подходящих заготовок для работы. Сначала это была Аризона, потом краешек Южной Юты и кружным путем назад в Вегас, с целым багажником можжевельника, красного дерева и мескита, которых мне должно было хватить не на один месяц, тем более что вырезала я обычно по воскресеньям. Из-за тех дождей и наводнений древесину смыло вниз, засыпав долины и склоны, что сильно упростило поиски. К моему огорчению, слишком тяжелые куски пришлось оставить. Хоть я и овладела в совершенстве искусством использования рычагов, блоков и пандусов, для поднятия некоторых бревен сил одной женщины с инструментами не хватало. Планируя поездку, я надеялась убедить Уилсона поехать со мной. На рождественских каникулах у него должно было найтись немного свободного времени. Но он так явно избегал меня, что я решила не докучать.

И когда я подъехала к дому в понедельник вечером, жутко грязная и уставшая, вся в синяках и щепках, в разорванной одежде и с ноющими пальцами на ноге (подарок от вывернувшегося из рук бревна), настроения общаться с Памелой и Уилсоном не было никакого. К несчастью, они как раз приехали, когда я пыталась разгрузить пикап у входа в подвал. На Памеле была короткая белая юбка с таким же топом и теннисные туфли, волосы собраны в дерзкий хвостик. Она дрожала снаружи, пока Уилсон, запрыгнув в багажник, помогал мне вытаскивать бревна. Памела приплясывала на месте минуты две, подпрыгивая и переступая с ноги на ногу.

– Дарси, я жутко замерзла. Пойдем внутрь? – пожаловалась она, тут же улыбнувшись Уилсону, когда он на нее посмотрел.

– Иди, Пэм. Тут слишком холодно. Я только помогу Блу занести все это в подвал.

Памела слегка нахмурилась, с сомнением разглядывая меня. Она явно не хотела оставлять Уилсона. Женскую интуицию не проведешь. Что-то между Уилсоном и мной было. И она это знала. Я просто пожала плечами: уж это не мои проблемы.

– Правда, Пэмми. Иди в квартиру. Буду через минуту. Нечего тебе на холоде стоять, – настойчиво повторил Уилсон.

Вообще-то было не очень холодно, хотя в декабре пустыня бывает и промерзает. Но если бы я вместо джинсов, рабочих перчаток и фланелевой рубашки была в коротеньком теннисном комплекте, мне бы тоже было холодно. Не знаю, чего Памела волновалась. Моя прическа напоминала гнездо, и, судя по ощущениям, из нее еще и пара веточек торчали. Нос покраснел, щеки поцарапаны, да мне вслед ни один мужчина не обернулся бы, включая Уилсона. Должно быть, Памела пришла к тому же выводу, потому что взбежала вверх по лестнице, успев бросить на меня долгий взгляд. Сказала, что немного посмотрит «телик».

– Пэмми? – передразнила я, перекатывая полутораметровый ствол, который спустила вниз по самодельному пандусу.

– Когда мы были детьми, все звали ее Пэмми. Иногда вырывается.

Я презрительно фыркнула, не найдясь с ответом.

– Блу, почему ты уехала, никому не сказав? – окликнул меня Уилсон через плечо, спускаясь по пандусу с охапкой можжевельника. Он прошел ко входу в подвал и исчез из виду, так что я решила, что ответ ему не так и нужен или что он все равно на него не рассчитывал. Но, быстро поднявшись наверх, он продолжил, будто никуда и не уходил:

– До вчерашнего утра я даже не знал, что ты уехала. Уже начал волноваться.

– Почему никому не сказав. Я просто не сказала тебе, – отрезала я. – Этот последний, но он жутко тяжелый. Можешь поднять другой конец? – указала я, меняя тему. Оправдываться не хотелось. Это он не обращал на меня внимания, а не наоборот.

Уилсон взялся за две тяжелые переплетенные ветви, которые я пыталась поднять. Две ветки выросли из двух разных деревьев, которые росли рядом, пошли внахлест и переплелись, веточки помельче тоже сплелись и запутались. Часть одного дерева была повреждена и надломилась у самого основания. Если бы она не была намертво сплетена с другой веткой, так бы и упала. Мне пришлось забираться на оба дерева по очереди и высвобождать каждую ветку, отпиливая ту, которая не сломалась, и отрезая остро торчащий конец у другой. В результате я поцарапала щеку и порвала джинсы, но оно того стоило.

Образ слитых воедино ветвей что-то задел в душе, наводя на мысли о чем-то очень близком каждому человеку: необходимость касаться, быть с кем-то вместе. И я уже знала, как будет выглядеть готовая скульптура. Как только я увидела их, мне до боли хотелось чего-то, в чем я себе отказывала с самого расставания с Мейсоном год назад. Но мне уже не хотелось возвращаться в то время, когда я утоляла жажду эмоциональной близости физической. Так что теперь, оставшись наедине со своим желанием, я уже не знала, что с ним делать.

Мы с Уилсоном спустились по ступенькам, пошатываясь, глядя друг на друга сквозь торчащие ветки и шипастую кору. Я первой аккуратно опустила свой конец на пол возле рабочего места, и он последовал примеру, а потом отступил и вытер руки о белые теннисные шорты. На голубой футболке виднелась камедь, на шортах остались грязные пятна. Интересно, Памела попросит его переодеться? Мысль оставила привкус горечи, и я схватила молоток и долото. Не хотелось терять ни минуты, снять кору, обрезать ветки и листья сейчас же. Может, получится отвлечься за работой, направив жажду и желание на что-то созидательное, красивое, что не вызовет чувства опустошения в конце.

– Можно мне бросить пикап там, где он стоит? – спросила я, набрасываясь на кору, не отрывая взгляда от работы.

– Ключи внутри?

Я похлопала по карманам и разочарованно фыркнула.

– Ага. Внутри. Забудь. Я его переставлю и закрою.

– Я сам. Знакомый взгляд. Блу в своей стихии, – с кислой миной ответил Уилсон, поворачиваясь и выходя.

Несколько часов подряд я лихорадочно отрывала, отрезала, шлифовала и подчищала, пока обнимающие друг друга ветки на бетонном полу не оказались идеально чистыми. Когда я отступила, чтобы передохнуть, руки саднило, а спина едва разгибалась. Было жарко, и в какой-то момент я стянула теплую рубашку, упарившись от труда и тепла небольшого обогревателя, который настойчиво вручил мне Уилсон, велев включать. Заплела мокрые волосы в косу, чтобы не лезли в лицо и не попали в шлифовальный станок. Они отросли так сильно, что коса лежала на левом плече тяжелой лианой. Я даже раздумывала, не подрезать ли ее, когда в замке заворочался ключ, и дверь подвала распахнулась под порывом ледяного ветра. Уилсон закрыл за собой дверь, едва заметно дрожа от зимних ветров. Он был в футболке и тех низко сидящих джинсах, на которые я старалась не смотреть тогда, в первый раз у него дома. Он хмурился, между бровей залегла складка, в руке лежали мои ключи.

– Блу, уже полночь. Ты сидишь здесь почти пять часов.

– И что?

– И что… уже полночь!

– Как скажешь, бабуля.

Складка на лбу стала глубже. Он быстро подошел ко мне, и вряд ли мой взъерошенный вид остался незамеченным.

– Ты исчезла на три дня, сомневаюсь, что вообще спала за это время, а сейчас ты тут, работаешь в поте лица, будто скульптуру нужно сдать уже завтра. Джинсы порваны, вся в царапинах, и ты хромала, я видел, – перечислял Уилсон. Провел пальцем по покрасневшему рубцу на моей щеке. Я протянула руку, чтобы освободиться, но он перехватил ее в движении, перевернул ладонью вверх и провел по ней пальцем, раскрывая, ощущая мозоли и ранки, полученные за последние несколько дней. Кожа покрылась мурашками. Я вздрогнула и отняла руку. Согнулась над будущей скульптурой и принялась за шлифовку.

– Так почему ты мне не сказала?

– М-м-м? – Я и не подумала остановить станок.

– Ты сказала, что ты не уехала просто так. Ты просто не сказала мне. Почему?

– Ты меня избегаешь, Уилсон, и уже давно, так что у меня сложилось впечатление, что моего отсутствия ты не заметишь. – Прозвучало резко, но я храбро встретила его взгляд.

Он кивнул, прикусив губу, раздумывая над моим обвинением, но отрицать, что специально старался не пересекаться со мной, не стал.

– Я подумал, что нам с тобой не помешает дистанция. Мелоди родилась всего два месяца назад. Наши… отношения… развивались в довольно нестандартных условиях. – Он осторожно подбирал слова, замирая перед каждой фразой. Мне не нравилось, как взвешенно он говорит. Звучало как-то снисходительно. Но он продолжил, так же четко и медленно.

– Я решил, что тебе нужно время и… личное пространство. Без лишних трагедий, без… меня… или кого-либо еще. Просто пространство. – Его пристальный взгляд был серьезным и спокойным.


Я отложила инструменты и встала, отодвигаясь от него, раз он был так уверен, что именно это мне и нужно. Теперь, когда я перестала работать, мне тоже стало зябко. Бетонный пол оставался ледяным, и этот холод проникал через стопы внутрь, а мои порванные джинсы и тонкий топ вдруг перестали сохранять тепло. Повернувшись к Уилсону спиной, я потянулась к обогревателю, стараясь согреть задубевшие пальцы и руки.

– Помнишь ту историю, которую мне рассказывал Джимми? Про Табутса, мудрого волка, и его брата Шинангоува, койота? – Я вопросительно взглянула на него через плечо.

– Который вырезал людей из палочек? Ты еще тогда хотела объяснить мне социально-экономическое устройство мира. – Уилсон невесело усмехнулся и двинулся ко мне, подхватив по дороге мою рубашку там, где я ее бросила. Накинул мне на плечи, а потом обнял, касаясь подбородком моей макушки. С ним было так тепло, так правильно, что я закрыла на все глаза. На его поведение, на непринужденность, с которой он меня обнимал, будто сестру или любимую кузину. А сестринских чувств я к Уилсону точно не испытывала. И как бы приятно ни было в его объятиях, боли было не меньше, чем удовольствия.

– Когда я была маленькой, мне эта история казалась бессмыслицей. Почему люди хотели жить в одиночку? – Задумчивый тон выдал меня, и объятия стали крепче. Глаз я не открывала, чувствуя, как по расслабившемуся от тепла телу и мускулам расползается внезапная усталость.

– Мне казалось, Шинангоув был умнее брата. Он знал, что люди хотели жить вместе. Я постоянно донимала Джимми просьбами о маме, о сестренке или о друзьях. Мудрый волк должен был догадаться, что людям захочется быть вместе. – Уилсон повернул меня лицом к себе и убрал завитки волос с моих щек. Мне очень не хотелось открывать глаза из страха, что он все поймет, пока мы стоим так близко. Но стоять в таком положении с закрытыми глазами выглядело так, будто я чего-то жду, надеюсь на поцелуй, так что пришлось их открыть.

– Иногда мне кажется, что я была одной из тех, кто остался в мешке, пока остальные падали кучками, – прошептала я.

Глаза Уилсона казались черными в этом темном, почти не освещенном углу, что цветом напоминали блестящий гематит. Он смотрел внимательно и сочувственно, будто все, что я говорила, было необычайно важно. Именно это выражение, его внутренняя сила покорили меня, урок за уроком, день за днем, а он даже не знал, что я уже принадлежала ему.

– Думаю, это вполне объяснимая реакция, ты девять месяцев была со своим ребенком, а потом осталась без него, – он произнес это очень мягко и целомудренно поцеловал меня в лоб. Отвратительно. Мне не нужно было его сочувствие. И уж точно не нужно было «пространство». Мне был нужен он. И я не хотела этих поцелуев в лоб. Мне нужны были настоящие. Я хотела целовать его, запустив пальцы в его кудри, слившись с ним в единое целое. Хотела признаться в своих чувствах, показать, насколько сильна моя привязанность к нему. Так что если я сейчас же не отодвинусь, может произойти что-то, что оттолкнет его навсегда. Я судорожно дернулась из его рук, боясь себя, боясь за себя. Уилсон тут же меня отпустил.

– Кому-то судьбой предначертано быть одним. Как Джимми. Может, и мне тоже, хочу я того или нет.

Я повернулась и подошла к рабочему столу, а Уилсон не ответил. Схватила ключи и направилась к лестнице в свою квартиру. Никто из нас не попрощался, дистанция была восстановлена. Будто он никогда и не обнимал меня.





Глава двадцать третья

Элис




Я отказалась от приглашений на День благодарения и на Рождество, заметила и обошла все ловушки, подстерегавшие меня на каникулах. Но когда Тиффа позвонила, умоляя прийти на ее ежегодную новогоднюю вечеринку, сообщив, что ее мама присмотрит за мальчиками и Мелоди в другом месте, я уступила. И все убеждала себя, что это никак не связано с тем, что моей парой на вечеринке будет Уилсон, так как Памела уехала встречать Новый год в Англию.

Я представляла себе что-то вычурное, с живой музыкой, коктейльными платьями и высокими каблуками. Но Тиффа удивила меня.

– Надень что-нибудь удобное! И цветное! Всегда проводим конкурс, кто оденется ярче всех, у нас в семье любят шумные вечеринки. Но если мы вдруг будем играть в «коробочку», придется наклоняться, так что смотри, чтобы ничего нигде не задиралось. Элис всегда ругается на эту игру, но без нее и праздник – не праздник.

Розовые обтягивающие джинсы и бирюзовая кофточка в блестках показались мне достаточно ярким комплектом. У меня даже нашлись сережки с фиолетовыми перьями и такие же перья для прически. Довершили образ тени для век с блестками и ярко-красная помада. Но Тиффа легко обошла меня, выбрав легинсы в разноцветных пятнах, полосатую рубашку настолько кислотного цвета, что даже глазам было больно, туфли на высокой платформе (оранжевой!) и разноцветный клоунский парик. Даже Уилсон заразился всеобщим настроением и выбрал джемпер не голубого, не серого и не черного цвета. Он был бледно-зеленый, с треугольным вырезом. Не кричаще, но он хотя бы попытался. Джинсы и ботинки черные, но в целом он выглядел совсем не по-учительски.

Вечеринка была не то чтобы огромной, человек тридцать, но все, похоже, друг друга хорошо знали. Пришло где-то десять-двенадцать пар, а также были Тиффа с Джеком, Элис с Питером и мы с Уилсоном. В основном это были коллеги-англичане Тиффы из «Шеффилда». Я воображала, что они все будут пить шампанское, оттопырив мизинчик, и старательно подбирать слова, все такие благовоспитанные. Но они оказались шумными и приветливыми, особенно после пары бокалов.

Вечер начался с игры «Ха-ха-ха», так ее назвала Тиффа. Каждому гостю выдали браслет, сделанный из рулона разноцветных стикеров. Нужно было рассмешить всех громким утрированным «ха-ха-ха». Если тебе везло, и кто-то смеялся, то он должен был отдать тебе стикер и поцеловать. Если девушка смешила другую девушку, то могла либо ограничиться звучным чмоканьем, либо выбрать, какого мужчину поцелует проигравшая, или кто поцелует ее. Победитель «Ха-ха-ха» определялся в конце вечера по количеству набранных (и оставшихся на браслете) стикеров. Было облегчением увидеть, что все целовали друг друга в щечку и желали «Счастливого Нового года». Никто не переходил рамки приличия и не пытался настаивать. Все были заняты собиранием стикеров. Игра продолжалась всю ночь, даже во время других игр, и я стала вроде главной мишени, потому что доставшиеся мне «ха-ха-ха» были не очень-то смешными, так что все стикеры оставались при мне, как и поцелуи. Тиффа с Уилсоном по очереди пытались выиграть друг у друга, время от времени разражаясь хохотом и отдавая стикер вместе с быстрым поцелуем в лоб. Скоро стало казаться, что у Тиффы сыпь, так часто цветные бумажки покрывали ее лицо. А Элис говорила «Ха-ха-ха» таким скрипучим голосом, что все смеялись и морщились одновременно, так что ей тоже досталось несколько стикеров и поцелуев.

Не знаю, чего я ожидала от новогодней вечеринки с кучкой британцев, но уж точно не «Ха-ха-ха» и не игры в «бумажный пакет». Тут нужно было встать на одну ногу, как цапля, наклониться вперед, не касаясь пола или пакета, и поднять его ртом. Каждый раз от пакета отрезали пару сантиметров, пока не оставалось только тонкое дно. Элис ухитрилась разбить нос, впечатавшись лицом в пол. А Тиффа легко наклонялась, как балерина, складываясь чуть ли не пополам, подхватывая пакет, будто это был танец, который она выучила давным-давно. Джек выбыл после первого же раунда, а муж Элис, Питер, пукал каждый раз, когда пытался наклониться за сумкой, и его смущенные «простите» были даже смешнее, чем сама игра. Уилсон приступил к «бумажному пакету» с бесхитростной сосредоточенностью, как, по словам его сестер, он всегда и поступал, но выбыл после второго или третьего раунда.

Очевидно, эта игра для семьи Уилсонов стала уже традицией, и отнюдь не английской. Покойный доктор Уилсон научил детей играть в нее давным-давно, поэтому практики у них было предостаточно. Прошло всего два месяца с рождения Мелоди, и я вполне могла отказаться, сославшись на нездоровье. Но это вызвало бы вопросы и любопытные взгляды, так что я встала вместе со всеми, обнаружив, что неприязнь к алкоголю оказалась только на руку, так как с равновесием у меня все было в порядке, в отличие от других. В последнем раунде мы остались вдвоем с Тиффой, она была в шаге от победы и несла всякую ерунду, как Скэри Спайс из «Спайс Герлз», плавно изгибаясь.

– Ха-ха-ха, – произнесла она, когда мы оказались нос к носу, и потешно свела глаза к переносице, когда я уступила. Эта Тиффа была так непохожа на Тиффу-знатока-искусства, что я хихикнула и оттолкнула ее.

– Ты рассмеялась! Ты рассмеялась над моим «ха-ха-ха»! – взвизгнула она и пустилась в пляс, размахивая руками. – Ну-ка, Блу Экохок, отдавай стикер! Ты не устояла перед моим остроумием! Теперь я должна выбрать, кто тебя поцелует, и хорошенько! Уилсон! Готовь губки, дорогой!

Уилсон застыл, но никто и не заметил. Мы же, в конце концов, пришли вместе, как пара, так сказать. Гостей больше занимала строящая коварные планы Тиффа, чем то, что Уилсон встал и подошел ко мне, собираясь поцеловать.

А вот Элис с долей злорадства наблюдала, как Уилсон едва ощутимо коснулся моих губ, так, что я даже не успела приготовиться.

– Боже мой! Что за жалкое зрелище, Дарси! Сколько нам, пять? – громко возмутилась Элис. – Да вся вечеринка просто отстой! Ни одного нормального поцелуя за весь вечер! Все эти противные чмоканья, стикеры и дурацкая игра в мешок! Боже! – фыркнула она на всю комнату. Села и указала на приятного молодого человека, вокруг которого вились почти все девушки в начале игры в ха-ха.

– Джастин! Ты не женат, и ты просто очаровашка. Давай, поцелуй Блу по-настоящему, справишься? – Похоже, Элис уже была немного пьяна. Парень по имени Джастин заинтересованно взглянул на меня.

– Так, а мы с Питером покажем вам, как это делается, да, дорогой? – Элис пихнула мужа в бок, который уснул сразу после неудачи с бумажным пакетом. В ответ раздался тихий всхрап. Элис гневно оттолкнула его.

– Боже! Одно только сопение и храп! Как романтично! Джастин, помоги мне!

– Помоги нам, Джастин, – выразительно поддержала Тиффа, подталкивая Джастина вперед. Рассмеялись все, кроме Уилсона, который как статуя замер рядом со мной, глядя на идущего ко мне «очаровашку Джастина», решившего выполнить желание Элис.

Уилсон резко обернулся ко мне, коснулся кончиками пальцев щек, зарылся в волосы. Глядя мне прямо в глаза, он наклонился и коснулся моих губ, еще и еще, будто боясь, что Элис снова заведет свое «боже-боже», если он отступит. Его губы касались моих уверенно и нежно, и я чувствовала его дыхание. Сердце подскочило, стремясь вырваться из груди, а разум кричал на меня, требовал, чтобы я запомнила каждую деталь мечты, ставшей явью, на что я даже не смела надеяться. Уилсон целовал меня!!

А потом все мысли исчезли. Его губы стали более настойчивыми, и он притянул меня к себе, требовательно целуя, нежно пытаясь проникнуть языком внутрь. И я впустила его. В ту же секунду я почувствовала на плечах его руки, и поцелуй превратился в нечто большее. Это уже была не игра, не показная шутка, это было только нашим мгновением, и ничего вокруг больше не существовало.

Мы одновременно отступили друг от друга, восстанавливая дыхание. Комната взорвалась аплодисментами и свистом, а Элис прыгала и хихикала, как маленькая девочка при встрече с Сантой.

– Как это мило! Дарси! Если бы ты не был моим братишкой, я бы встала в очередь! Питер! Проснись же! – Элис повернулась к уставшему супругу, который все пропустил.

Тиффа смотрела на нас, слегка улыбаясь, будто с самого начала обо всем знала. Рука Уилсона скользнула к моей, и он переплел наши пальцы. Уши у него покраснели, но он молчал. Весь остаток вечера он держал меня за руку, а мое сердце едва помещалось в груди. Воздуха не хватало, меня била сильная дрожь, и ужасно хотелось остаться одной, чтобы разобраться в этом новом ощущении.