Дурная кровь

Ее молчаливые обвинители спешно вернулись к своим делам.

Поэтому теперь, усаживаясь за чтение присланного Страйком документа, Робин испытывала весьма смешанные чувства. В том, что он в Рождество отправил ей электронное письмо, чудился некий упрек, как будто она его подвела, уехав в Мессэм вместо того, чтобы остаться в Лондоне и в одиночку заправлять агентством, пока он сам, Барклай и Моррис валяются с гриппом. Более того, раз уж он собрался написать ей в Рождество, простая вежливость требовала хотя бы пары слов личного характера. По всей видимости, он просто отнесся к ее рождественскому подарку с таким же равнодушием, какое она проявила к его свертку.

Робин как раз дочитала до конца рубрику «Возможные зацепки» и переваривала мысль о том, что профессиональный гангстер как минимум единожды находился в непосредственной близости от Марго Бамборо, когда открылась дверь кухни, впуская доносящийся издалека плач малютки Аннабель. И вошла Линда, одетая в халат и домашние тапки.

– Что ты тут делаешь? – спросила она с явным неодобрением, продвигаясь к чайнику.

Робин постаралась не показать раздражения. Не один день она улыбалась до боли в мышцах, помогая, насколько это было физически возможно, восхищаясь малюткой Аннабель, пока не стала сомневаться, что у той осталась хотя бы одна пора на коже, не удостоившаяся ее похвалы; она участвовала в шарадах, и разливала напитки, и смотрела фильмы, и разворачивала шоколадки или колола орехи для Дженни, когда та, сидя на диване, кормила грудью. Она выслушивала мнение отца о сельскохозяйственной политике Дэвида Кэмерона и отмечала для себя, причем без малейшего недовольства, что никто из родных не спросил, как у нее дела на работе. Неужели ей не позволено полчаса посидеть в тишине на кухне, тем более что уснуть под рев Аннабель нечего было и думать.

– Почту смотрю, – сказала Робин.

– Они думают, – продолжила Линда (и Робин знала, что «они» – это наверняка новоявленные родители, чьи мысли и желания приобретали в настоящее время абсолютную актуальность), – что это из-за брюссельской капусты. У нее всю ночь были колики. Дженни совершенно измотана.

– Аннабель не ела брюссельскую капусту, – заметила Робин.

– Она получает все с грудным молоком, – объяснила Линда с некоторой, как почувствовала Робин, снисходительностью из-за отсутствия у дочери опыта материнства.

С двумя чашками чая в руках для Стивена и Дженни Линда опять вышла из кухни. С облегчением Робин открыла записную книжку и набросала пару мыслей, пришедших ей в голову при чтении «Возможных зацепок», потом вернулась к списку «не факт, что имеющих отношение к делу» пунктов, тщательно подобранных из тетради Тэлбота.

Пол Сетчуэлл

По прошествии нескольких месяцев психическое состояние Тэлбота явно ухудшилось, если судить по его записям, которые становились все более оторванными от реальности.

Ближе к концу он возвращается к двум рогоносным знакам зодиака, Овну и Тельцу, предположительно потому, что все еще зациклен на дьяволе. Как указано выше, Вильма навлекла на себя изрядную долю необоснованных подозрений, но он также берет на себя труд рассчитать полный гороскоп Сетчуэлла, то есть он должен был от него получить время рождения. Возможно, это ничего не значит, но странно, что он опять вернулся к Сетчуэллу и потратил столько времени на его натальную карту, чего не делал ни для одного другого подозреваемого. Тэлбот выделяет те составляющие его карты, которые должны указывать на агрессию, нечестность и неврозы. Вдобавок Тэлбот все время отмечает, что различные элементы карты Сетчуэлла такие же, «как у АК», не давая пояснений.

Рой Фиппс и Айрин Хиксон

Как отмечалось выше, знаки, которые Тэлбот использует для Роя Фиппса и Айрин Хиксон (тогда Айрин Булл), в астрологии никогда не использовались и, похоже, придуманы самим Тэлботом.

Символ Роя выглядит как безголовая фигурка человека. Что именно она должна обозначать, я никак не пойму, – какое-то созвездие, что ли? В связи с именем Роя все время всплывают цитаты о змеях.

Выдуманный для Айрин знак похож на большую рыбу, и…



Дверь на кухню опять открылась. Робин повернула голову. На пороге снова стояла Линда.

– Ты все еще здесь? – спросила она, по-прежнему с легким неодобрением.

– Нет, – сказала Робин, – я наверху.

Линда натянуто улыбнулась. Забрав из шкафа несколько кружек, она спросила:

– Хочешь еще чая?

– Нет, спасибо.

Робин закрыла ноутбук. Она решила дочитать Страйков документ у себя в комнате. Возможно, ей померещилось, но Линда как будто производила больше шума, чем обычно.

– Он что ж, и в Рождество тоже заставляет тебя работать? – возмутилась Линда.

В течение последних четырех дней Робин подозревала, что ее мать хочет поговорить с ней о Страйке. По удивленным лицам домашних она вчера поняла почему. Однако, не собираясь облегчать Линде ведение допроса, Робин уточнила:

– Тоже – как когда?

– Ты знаешь, о чем я, – сказала Линда. – На Рождество. Я полагаю, ты заслужила выходные.

– У меня и есть выходные, – заметила Робин.

Она отнесла свою пустую кружку в раковину. Раунтри теперь с трудом поднялся на лапы, и Робин выпустила его через заднюю дверь, ощущая ледяной холод каждой клеточкой неприкрытой кожи. Над живой изгородью поднималось по ледяным небесам солнце, окрашивая горизонт в зеленоватый цвет.

– Он с кем-нибудь встречается? – спросила Линда. – Страйк?

– Он встречается со множеством людей, – сказала Робин, намеренно тупя. – Этого требует работа.

– Ты знаешь, о чем я, – повторила Линда.

– С чего вдруг такой интерес?

Она ожидала, что мать от нее отстанет, но была удивлена.

– Я думаю, ты знаешь с чего, – сказала она, разворачиваясь к дочери.


Робин с яростью обнаружила, что краснеет. Да ей уже двадцать девять, она взрослая женщина! В тот же миг на кухонном столе звякнул мобильник. Она была убеждена, что это Страйк; очевидно, так же думала и Линда, которая, находясь ближе к столу, подняла телефон, чтобы отдать его Робин, но при этом не преминула взглянуть на имя. Это был не Страйк. Это был Сол Моррис. Он написал:

Надеюсь, у тебя не такое поганое Рождество, как у меня.



При обычных обстоятельствах Робин не стала бы отвечать. Но обида на родных и какое-то еще чувство, в котором она не особенно хотела себе признаваться, заставили ее под пристальным взглядом Линды написать ответ:

Смотря насколько поганое твое. У меня изрядно поганое.



Она отправила сообщение и подняла глаза на Линду.

– Кто такой Сол Моррис? – спросила ее мать.

– Субподрядчик нашего агентства. Раньше работал в полиции.

– О, – сказала Линда.

Робин поняла, что дала Линде новую пищу для размышлений. К чему и стремилась. Забрав со стола ноутбук, она вышла из кухни.

Ванная, конечно же, была занята. Робин вернулась к себе в комнату. Как только она прилегла на кровать с вновь открытым ноутбуком, Моррис прислал ей следующее сообщение.

Расскажи мне свои беды, а я расскажу свои. С друзьями и беда… далее по тексту.



Слегка сожалея, что ответила, Робин положила мобильный экраном вниз на кровать и вернулась к чтению документа, присланного Страйком.

Выдуманный для Айрин знак похож на большую рыбу, и Тэлбот предельно откровенен насчет того, что, по его мнению, этот знак символизирует: «Чудовищный звездный Кит, Левиафан, библейский кит, на поверхности – обаяние, в глубине – зло. Волевой, любит внимание, актер, врун». Видимо, Тэлбот подозревал Айрин во лжи, даже до того, как было доказано, что она соврала о своем походе к стоматологу, чего Тэлбот так и не обнаружил; ничто не указывает на то, о чем именно, по его мнению, она лжет.

Марго как Бабалон

Это значимо лишь как индикатор того, насколько Тэлбот был болен.

В тот вечер, когда его забрали в психиатрическую больницу, он хотел совершить какой-то магический ритуал. Судя по его записям, он пытался вызвать Бафомета, вероятно думая, что Бафомет примет вид убийцы Марго.

Как пишет Тэлбот, явился ему не Бафомет, а дух Марго (которая «винит меня», которая «нападает на меня»). Тэлбот верил, что после смерти она стала Бабалон, супругой Бафомета, второй после него в иерархии. Демон, которого Тэлбот «увидел», держал в руках кубок с кровью и меч. В каракулях вокруг изображения демона многократно упоминаются львы. На карте из Таро Тота Бабалон восседает на семиглавом льве, символизирующем Вожделение.

Изобразив демона, Тэлбот потом вернулся к нему, дорисовал над некоторыми записями и над самим демоном католические кресты, а поперек изображения вывел цитату из Библии, направленную против колдовства. Появление демона, видимо, подтолкнуло его обратно к религии, и на этом его записи заканчиваются.



Робин услышала, как открылась и закрылась дверь ванной. Теперь она до смерти хотела писать и рванулась из своей комнаты.

Стивен, сонный, с опухшими глазами, шел через лестничную площадку с несессером в руках.

– Извини за беспокойную ночь, Роб, – сказал он. – Дженни считает, что виновата брюссельская капуста.

– Да, мама говорила, – ответила Робин, протискиваясь мимо него. – Нет проблем. Надеюсь, малышке лучше.

– Мы хотим вывезти ее на прогулку. Попробую купить тебе беруши.

Приняв душ, Робин вернулась к себе в комнату. Пока она одевалась, телефон дважды пискнул.

Расчесывая перед зеркалом волосы, она бросила взгляд на новые духи, подаренные ей матерью к Рождеству. Однажды Робин сказала Линде, что ищет новый аромат, поскольку прежний слишком напоминает ей о Мэтью. Когда она распаковала подарок, ее очень тронуло, что Линда помнит об этом разговоре.

Флакон был круглый – не шар, а выпуклый диск: «Шанель шанс-о-фреш». Жидкость оказалась бледно-зеленой. У Робин тут же возникла неприятная ассоциация с брюссельской капустой. Тем не менее она слегка пшикнула на запястья и за ушами, наполнив комнату резким запахом лимона и трудноопределимых цветов. Чем руководствовалась мать, удивилась она, выбирая именно эти духи? Неужели было в них нечто такое, отчего в материнском сознании мелькнуло «Робин»? На вкус дочери, это был запах дезодоранта, ни к чему не обязывающий, чистый, напрочь лишенный романтических ноток. Она вспомнила свою неудачную покупку духов «Фрака», продиктованную желанием быть сексуальной и искушенной, но не принесшую ничего, кроме головной боли. Размышляя о несоответствии между работой на публику и ожиданиями этой самой публики, Робин уселась на кровать рядом с ноутбуком и туда же бросила телефон.

Моррис прислал еще две эсэмэски.

Тут одиночество и похмелье. Паршиво встречать Рождество без детей.



Не получив ответа, он продолжил:

Извини, я просто слезливый урод. Не обращай внимания.



Пожалуй, такой отзыв о себе был самым симпатичным из всех высказываний Морриса. Из жалости Робин ответила:

Наверно, это тяжело, сочувствую.