Дурная кровь
Часть 58 из 141 Информация о книге
Страйк вновь подумал о своем грешном желании, чтобы медленное и длительное угасание Джоан поскорее закончилось. Мертвое тело, как это ни прискорбно, предполагает и получает возвышение за счет цветов, речей и ритуального действа, за счет утешения, которое исходит от Господа, от близких и от спиртного; за счет апофеоза, когда сделан первый шаг к восприятию того жуткого факта, что жизнь угасла и жизнь продолжается. – А ведь мы до этого уже прошли через такое же испытание, когда было найдено то, предыдущее тело в озере Александра, – сказала Синтия. – Сьюзен Майер, – пробормотала Робин. – Оба раза Роя заставляли рассматривать фотографии… А потом этот телефонный звонок – сразу после того, как ему пришлось… вторично… было настолько… Синтия внезапно расплакалась, но не как Уна Кеннеди, с высоко поднятой головой и сверкающими на щеках слезами, а сгорбившись над столом и подпирая лоб трясущимися руками. – Простите, пожалуйста, – всхлипнула она. – Я предвидела, какой это будет ужас… мы ведь с тех пор о ней больше не заговариваем… никогда… извините… Она рыдала еще несколько секунд, а потом с усилием подняла взгляд, влажно блестя большими покрасневшими глазами. – Рою хотелось верить, что звонила Марго. Он все время повторял: «Ты уверена, уверена, что это была не она?» Когда полиция отслеживала звонок, Рой сидел как на иголках… Вы со мною так обходительны, – выдавила она, и на этот раз в ее хохотке появились истерические ноты, – но я же понимаю, что вам нужно вызнать, и Анна к тому же стремится, хотя слышала мой ответ не раз и не два… До исчезновения Марго между мной и Роем ничего не было, да и после целых четыре года ничего не… Она вам говорила, что мы с Роем состоим в родстве? Она это выговорила будто бы через силу, хотя на самом-то деле троюродный брат – это не самый близкий родственник. Но Робин, вспомнив о нарушении гемостаза у Роя, подумала, что Фиппсам, подобно Романовым, стоило бы воздерживаться от родственных браков. – Да, говорила, – подтвердил Страйк. – Пока я не пришла к ним работать, меня тошнило от одного его имени. Со всех сторон только и слышалось: «Бери пример с кузена Роя: при таких проблемах со здоровьем поступил на медицинский факультет в Лондонский королевский колледж, и ты, Синтия, если бы только не ленилась…» Мне даже думать о нем было противно, ха-ха-ха! Робин вспомнила газетное фото молодого Роя: нежное лицо, взъерошенная шевелюра, глаза поэта. Многие женщины находили, что увечья и болезни только добавляют мужчине романтичности. Да что там женщины: даже Мэтью в своих жесточайших приступах ревности к Страйку припоминал его ампутированную ногу – боевое увечье, которому он, такой здоровый и гладкий телом, не мог противопоставить ровным счетом ничего. – Хотите – верьте, хотите – нет, но для меня, семнадцатилетней, величайшим достоинством Роя была Марго! Нет, она виделась мне бесподобной, такой… такой модной и… понимаете… столь обширные знания, глубокие мнения… Узнав, что я завалила все экзамены, она пригласила меня на ужин. Она, полубогиня… я не верила своему счастью. Излила ей душу, сказала, что думать не могу о повторных экзаменах, что просто хочу окунуться в реальный мир и зарабатывать себе на жизнь. И она сказала: «Послушай, ты отлично управляешься с детьми; не согласишься ли переехать к нам, чтобы заниматься моим ребенком, когда я выйду на работу? А я попрошу Роя сделать ремонт в комнатах над гаражом». Мои родители пришли в ярость! – Синтия еще раз мужественно, но безуспешно попыталась рассмеяться. – Они на нее страшно разозлились, и на Роя тоже, хотя в действительности он был против моего переезда: ему хотелось, чтобы Марго сидела дома и сама растила Анну. Мама с папой твердили, что ей просто нужна дешевая рабочая сила. Нынче-то я их уже могу понять. Надумай кто-нибудь уломать одну из моих девочек бросить школу и переехать в чужой дом, чтобы нянчить чужого ребенка, я была бы далеко не в восторге. Но нет, я любила Марго. Я была в предвкушении. Синтия на миг умолкла, в ее отсутствующем взгляде застыла печаль, и Робин задалась вопросом: осмыслила ли эта женщина непоправимые и всеобъемлющие последствия своего решения? Она согласилась занять место няни, которое не стало трамплином для самостоятельной жизни, а только привязало ее к дому, из которого нет выхода, принудило ее растить ребенка Марго как своего собственного, спать с мужем Марго, постоянно оставаясь в тени женщины-врача, которую, по ее словам, она так любила. Каково это – жить в полной безысходности? – После исчезновения Марго родители требовали, чтобы я оттуда ушла. Им не нравилось, что я остаюсь в доме наедине с Роем, потому что это вызывало кривотолки. Даже в прессе намекали, но я вам клянусь жизнью своих детей, – сказала Синтия с каким-то тупым равнодушием, – между мной и Роем до исчезновения Марго не было ничего и еще долго после – тоже. Я оставалась ради Анны, потому что не могла ее бросить… она стала мне дочерью! Не стала, отрезал беспощадный голос в голове у Робин. И тебе следовало ей это сказать. – Когда исчезла Марго, Рой долго ни с кем не встречался. Потом возникла какая-то особа с работы, – худощавое лицо Синтии опять вспыхнуло, – но лишь на пару месяцев. Анна ее не любила. У меня тоже появился друг, с которым мы то сходились, то разбегались, но он меня бросил. Сказал, что такая девушка, как я, – это все равно что замужняя тетка с ребенком, а ведь для меня Анна и Рой всегда были на первом месте, всегда… А потом, мне кажется… – Синтия судорожно сжимала в кулак руку, схватившись за нее другой рукой, – со временем… я осознала, что влюбилась в Роя. Я и мечтать не могла, чтобы он захотел со мной… Марго была такой умной, такой… крупной личностью, и он был настолько старше меня, настолько умнее и тоньше… Однажды вечером я уложила Анну спать и уже хотела вернуться в свои комнаты, а он спросил меня, что случилось с Уиллом, моим парнем, и я ответила, что все закончилось, а он спросил, что случилось, и мы разговорились, и он сказал… он сказал: «Ты – особенная и заслуживаешь гораздо лучшего, чем он». А потом… потом мы выпили… Это было через четыре года после того, как она исчезла, – повторила Синтия. – Мне было восемнадцать, когда она пропала, и двадцать два года, когда мы с Роем… признались в чувствах друг к другу. Мы, конечно же, держали это в тайне. До того как Рой смог получить свидетельство о смерти Марго, прошло еще три года. – Должно быть, это было очень нелегко, – сказал Страйк. Синтия на секунду взглянула на него без улыбки. Казалось, она постарела с того времени, как подошла к столу. – Меня почти сорок лет преследовали кошмары, что Марго возвращается и вышвыривает меня из дому. – Она попробовала засмеяться. – Я никогда не сознавалась в этом Рою. Я также не хочу знать, снится ли она ему. Мы не говорим о ней. Это единственный способ справиться. Мы сказали полиции, друг другу и остальной семье все, что у нас было сказать. Столько часов перетирали все это… «Пора закрыть дверь, – так сказал Рой. – Мы достаточно долго держали ее открытой. Марго не вернется»… В прессе перетрясли все ее нижнее белье, понимаете, когда мы поженились. «Муж пропавшей женщины-врача женится на молодой няньке». Это во все времена звучит мерзко, так ведь? Рой велел ни на кого не обращать внимания. Родители мои были в полном смятении от этого брака. И опомнились только после рождения Джереми… Мы никогда не думали вводить Анну в заблуждение. Мы ждали… ну, не знаю… пытались выбрать подходящий момент, чтобы объяснить… но как вы прикажете это сделать? Она называла меня мамочкой, – прошептала Синтия, – она б-была счастли… совершенно счастливым ребенком, а потом дети в школе рассказали ей о Марго, и рухнуло все… Где-то совсем близко послышалась громкая синтезаторная версия «Зеленых рукавов». Все трое оцепенели, но тут Синтия сказала со своим фыркающим смешком: – Это мой телефон! – Вытащив мобильник из глубокого кармана платья, она ответила на звонок. – Рой? Со своего места Робин хорошо слышала, как гневно звучит голос Роя. На лице Синтии отразилась внезапная тревога. При попытке встать она наступила на подол своего платья, запуталась и рухнула обратно на стул. Пытаясь выпутаться, она сказала: – Нет, я… ох, она же не… О господи… Рой, я не хотела тебе говорить, потому что… нет… да… они еще здесь! Когда Синтии наконец удалось освободиться от матерчатых пут, она встала из-за стола и шаткой походкой вышла из зала. Головной убор, который был на ней при встрече, вяло соскользнул с ее стула. Робин наклонилась, чтобы его поднять, и положила обратно на стул Синтии, а подняв глаза, увидела, что Страйк за ней наблюдает. – Что? – спросила Робин. Он приготовился ответить, но тут вновь появилась Синтия. У нее был ошеломленный вид. – Рой знает… Анна ему сказала. Он приглашает вас в Брум-Хаус. 36 «…Не издавать ни звука. В отчаянье – усугубленье зла…» А тот в ответ: «Мой голос в том порука. Моя невзгода слишком тяжела…» Эдмунд Спенсер. Королева фей. Перевод В. Микушевича Синтия поспешила переодеться из своего костюма Анны Болейн и минут через десять появилась опять, но уже в вытянутых джинсах, сером свитере и кроссовках. Пока они втроем шли через дворец, с ее лица не сходило выражение крайней обеспокоенности. Синтия задала такой быстрый шаг, что Страйку было тяжело за ней поспевать, ступая по булыжникам, все еще скользким от ненадолго прекратившегося дождя, но тяжелые серые тучи, хотя и с позолотой по кайме, предвещали скорое возвращение ливня. Когда они проходили через сторожевую будку внутреннего двора, Робин посмотрела вверх, и ей бросились в глаза блестящие золотые знаки на астрономических часах: она отметила, что солнце находится в Водолее, знаке Марго. – Увидимся там, – запыхавшись, сказала Синтия, когда они подходили к парковке, и, не ожидая ответа, почти побежала к стоявшей в некотором отдалении «мазде-3». – Похоже, скучать не придется, – заметила Робин. – Это точно, – согласился Страйк. – Доставай карту, – сказала Робин, когда оба сели в машину. В старом «лендровере» не было даже исправного радио, не говоря уж о спутниковой навигации. – Будешь штурманом. – Как она тебе показалась? – спросил Страйк, высматривая Черч-роуд в Хэме. – Вроде нормальная. Робин почувствовала, что Страйк на нее смотрит точно так же, как в кафе, только с легким лукавством. – В чем дело? – спросила она опять. – У меня было такое впечатление, что она не слишком тебе понравилась. – Ну почему же, – сказала Робин с оттенком воинственности, – женщина как женщина. Сдавая со стоянки задним ходом, она вспоминала хлюпающий смех Синтии и ее привычку сваливать в одну кучу утверждения и отрицания. – Ну и… – Я так и подумал, – самодовольно отметил Страйк. – Учитывая все, что могло приключиться с Марго, я бы не начинала разговора бодрыми шутками об отсечении головы. – Синтия тащит этот груз уже сорок лет, – сказал Страйк. – Люди, живущие под таким неимоверным гнетом, обычно перестают его замечать. Это фон их жизни. А всем остальным бросается в глаза сразу. Когда они выезжали с парковки, опять зарядил дождь: ветровое стекло быстро покрывалось тонкой пеленой. – Допустим, у меня есть предубеждение, – призналась Робин, включая дворники. – В данный момент я с легким подозрением отношусь ко вторым женам. Некоторое время она вела машину молча, но потом почувствовала, что Страйк опять смотрит на нее в упор. – Что? – в который раз спросила она. – Чем тебе насолили вторые жены? – Да тем, что… разве я тебе не говорила? А, это я Моррису сказала. – С того времени она пыталась не вспоминать о своем пьяном втором дне Рождества, проведенном в обмене эсэмэсками, и о том, какое мизерное получила от этого утешение и какой огромный груз неловкости. – Мэтью и Сара Шедлок теперь официально вместе. Она ушла к нему от своего жениха. – Черт, – сказал Страйк, все еще держа в поле зрения ее профиль. – Нет, ты мне не говорила. Но мысленно отметил тот факт, что она сказала Моррису, а это не вписывалось в его представления о взаимоотношениях между Робин и Моррисом. Исходя из сказанного Барклаем о том, что Моррис подвергает сомнению полномочия Робин, и из обычно весьма прохладных отзывов Робин о недавно нанятом им сотруднике, Страйк предположил, что несомненный интерес Морриса к Робин сошел на нет за отсутствием взаимности. И тем не менее именно с Моррисом она поделилась весьма болезненной информацией, а ему ничего не сказала. Пока они молча ехали к Чёрч-роуд, он думал о том, что происходило в Лондоне, когда он был в Корнуолле. Моррис – красавец-мужчина, находящийся, как и Робин, в процессе развода. Страйк сам не понимал, почему раньше не задумывался над подоплекой этой явной симметрии. Обмен мнениями об адвокатах, о трудностях в отношениях с бывшими, о механике разделения двух жизней – у них была масса тем для обсуждения, масса оснований для взаимной симпатии. – Здесь прямо, – сказал он, когда они ехали между высокими красными стенами через район Ройял-Пэддокс. – Хорошая улица, – прокомментировала Робин через двадцать минут после выезда с парковки у дворца Хэмптон-Корт. «Лендровер» свернул на дорогу, которая больше смахивала на пригородную. Слева тянулся густой лесной массив, справа – редкие большие дома за высокими живыми изгородями, отодвинутые от проезжей части вглубь. – Нам сюда, – указал Страйк на особенно внушительное здание со множеством остроконечных фронтонов. Двустворчатые ворота были распахнуты, как и парадная дверь. «Лендровер» свернул на подъездную дорожку и припарковался за синей «маздой-3». Как только Робин выключила двигатель, они услышали доносящийся из дома крик: мужской голос, раздраженный и пронзительный. Супруга Анны Фиппс, Ким, высокая, в неизменных джинсах и рубашке, размашистым шагом приближалась к ним с каменным, напряженным лицом. – Тут у нас такие сцены, – сказала она, когда Страйк с Робин вышли из машины в дымку мороси. – Может быть, нам подождать?… – начала Робин.