Дурная кровь
Часть 96 из 141 Информация о книге
– Если честно, – сказала Майя, – когда отец с матерью расстались, Иден больше всех переживала. Школу бросила в шестнадцать лет, дальше учиться не стала: нашла работу в «Маркс энд Спенсер», чтобы вносить в дом… – Мама была против, – сказала Поршия, – но Иден сделала свой выбор. Теперь любит повторять, что пошла на жертвы ради нашей семьи, но это уж извините. Она только и ждала удобного случая, чтобы со школой распрощаться, потому что мама слишком давила на нее из-за оценок. Еще она любит говорить, что всем нам стала второй матерью, но я бы так не сказала. Мне другое запомнилось: как она лупила меня до полусмерти, если я только позволяла себе косо на нее посмотреть. За окном Иден, стоя к ним спиной, затягивалась сигаретой. – Дома был сущий кошмар, – с грустью сказала Майя. – С дядей Маркусом мама так и не помирилась, хотя Кармен – ее родная сестра. – Давай-ка расскажем им сейчас, пока эта не встревает, – поторопила ее Поршия и, повернувшись к Страйку и Робин, сказала: – Тетя Кармен помогала маме с разводом – за спиной у дяди Маркуса. – Каким же образом? – спросила Робин, когда мимо их столика проходил официант, направлявшийся к женской компании. – Понимаете, когда адвокатесса, которую порекомендовала доктор Бамборо, назвала цену за свои услуги, хотя и на льготных условиях, мама поняла, что никогда таких денег не соберет, – продолжала Поршия. – Приходит она домой вся в слезах, – подхватила Майя, – потому как собиралась оформить развод и поставить в этом деле точку, пока отец не освободился. А вернись он к нам – она бы так в ловушке и оставалась. Короче говоря, через пару дней доктор Бамборо ее спрашивает: как, мол, они столковались с адвокатессой, и мама призналась, что развод ей не по карману. Тогда, – Майя вздохнула, – доктор Бамборо предложила взять на себя все затраты, с тем чтобы мама потом отработала по нескольку часов в неделю уборкой дома в Хэме. За соседним столом девушки вовсю заигрывали с молодым официантом, рассуждали, не рано ли сейчас для пирожных с кремом, и шутили насчет своих диет. – Мама не устояла, – рассказывала дальше Майя. – Да вот только тратить лишнее время и деньги на поездки в Хэм, притом что она и так вкалывала на двух работах и готовилась сдавать экзамены… – Ваша тетя Кармен согласилась выезжать туда на уборку вместо нее, – догадалась Робин и перехватила направленный на нее взгляд Страйка. – Да, верно. – От удивления Майя вытаращила глаза. – Так оно и было. Нам казалось, это мудрое решение. Тетя Кармен была домохозяйкой, а дядя Маркус и доктор Бамборо целыми днями пропадали на работе, вот мама и подумала, что они никогда не дознаются об этой подмене. – Был только один скользкий момент, помнишь? – сказала Поршия. – Когда доктор Бамборо пригласила всю нашу семью к себе домой на барбекю. – Она повернулась к Робин. – Нам пришлось отказаться, потому как няня, работавшая у доктора Бамборо, сразу увидела бы, что мама – совсем не та женщина, которая раз в неделю приходит к ним делать уборку. Моя тетя Кармен эту няню не любила, – добавила Поршия. – Ох как не любила. – Почему? – спросил Страйк. – Она считала, что эта девица положила глаз на мужа доктора Бамборо. Когда называла его по имени, всякий раз румянцем заливалась. Дверь кафе открылась: это вернулась Иден. Когда она садилась за стол, Робин уловила запах табачного дыма, смешанного с духами. – На чем вы остановились? – сухо поинтересовалась она. – На том, как тетя Кармен вместо мамы ходила делать уборку, – сказала Майя. Иден опять сплела руки на груди, даже не взглянув на кофе. – Следовательно, показания вашей матери насчет крови, насчет прогулки доктора Фиппса по саду… – заговорил Страйк. – …были даны со слов Кармен, да, – сказала Майя, вновь нащупывая серебряный крестик. – Мама не могла сказать, что вместо нее там подрабатывала сестра: дядя Маркус пришел бы в бешенство. Тетя Кармен умоляла маму ничего не говорить следователям, и мама согласилась. Сказала, что своими глазами видела кровь на ковре и доктора Фиппса, который шел через лужайку. – Вот только, – вмешалась Поршия с безрадостным смехом, – Кармен потом передумала насчет доктора Фиппса. После первого допроса мама прибежала к ней и говорит: «Меня спрашивали, не могла ли я ошибиться и спутать одного из рабочих с мистером Фиппсом», а Кармен ей: «Ох да. Запамятовала: были там работяги, за домом. Может, я и обозналась». Поршия коротко хохотнула, но Робин видела, что ей не до веселья. Такой же смех служил прибежищем самой Робин в ту ночь, когда она за кухонным столом говорила с Максом об изнасиловании. – Понимаю, это не смешно, – сказала Поршия, перехватив взгляд Майи, – но давай смотреть правде в глаза. У Кармен всегда ветер гулял в голове, но уж тогда-то она могла бы подумать, прежде чем говорить, верно? Маму буквально тошнило от нервов: поест – и тут же позыв на рвоту. А эта старая гадина, канцелярская крыса, маму застукала с головокружением… – Вот именно, – вдруг ожила Иден. – А дальше маму обвинили в воровстве, в пьянстве и выставили на улицу. Старуха-секретарша заявила, что тайком сунула нос в мамин термос и унюхала там алкоголь. Откровенная ложь. – Но это произошло через несколько месяцев после исчезновения Марго Бамборо, я не ошибся? – спросил Страйк, держа ручку над блокнотом. – Ах, простите, – с ледяным сарказмом выговорила Иден. – Я отклонилась от темы? Все назад, к исчезнувшей белой даме. А через что пришлось пройти чернокожей уборщице – да черт с ней, кому какое дело? – Виноват, я не… – начал Страйк. – Известно ли вам, кто такая Тиана Медаини? – выпалила Иден. – Нет, – признал Страйк. – Нет! – передразнила Иден. – Ни шиша вам не известно. Сорок лет, как пропала Марго Бамборо, а мы тут суетимся, размышляем, куда она подевалась. Тиана Медаини – чернокожая девочка-подросток из Льюишема. Исчезла четыре года назад. Многие ли газеты написали о Тиане на первых полосах? Почему она не стала сенсацией, как Бамборо? Да потому, что цена, согласитесь, нам разная в глазах прессы и этой чертовой полиции. Страйк, похоже, не смог найти внятного ответа; бесспорно, подумала Робин, потому, что на обвинения Иден трудно было возразить. Изображение единственной цветной жертвы Денниса Крида, Джеки Эйлетт, секретарши, молодой матери, было самым мелким и самым размытым среди призрачных черно-белых лиц на обложке «Демона Райского парка». На мрачной обложке темная кожа Джеки смотрелась очень невыигрышно. А самое видное место отвели шестнадцатилетней Джеральдине Кристи и двадцатисемилетней Сьюзен Майер – светлокожим блондинкам. – Когда исчезла Марго Бамборо, – истово начала Иден, – с белыми работницами амбулатории в полиции обращались как с фарфоровыми статуэтками, правда? Можно сказать, утирали им кровавые слезы… а с нашей мамой – совсем иначе. С ней обращались как с отъявленной мошенницей. А тот полицейский, который вел следствие, как там его фамилия?… – Тэлбот? – подсказала Робин. – «Что ты скрываешь? Выкладывай. Я же знаю: ты что-то скрываешь». Перед мысленным взором Робин всплыла таинственная фигура Иерофанта. Хранитель секретов и тайн в Таро Тота, облаченный в шафрановые одеяния, восседал на быке («Карта связана со знаком Тельца»), а перед ним, вдвое меньше размерами, стояла чернокожая жрица с прической как у Майи («Перед ним стоит женщина, препоясанная мечом; она символизирует Багряную Жену…»). Что было вначале – карты Таро указали на скрытность и утайку или же полицейская интуиция подсказала: перепуганная Вильма лжет? – Когда он допрашивал меня… – начала Иден. – Тэлбот допрашивал вас? – резко переспросил Страйк. – Ну да, явился без предупреждения ко мне на работу, в «Маркс энд Спенсер», – ответила Иден, и от Робин не укрылось, что у нее в глазах блеснули слезы. – В амбулатории кто-то еще прочел ту анонимку, которую получила Бамборо. Тэлбот знал, что папа отбывает срок, и прослышал, что мама ходит к этой докторше убираться в доме. Он обошел всех мужчин в нашей родне и на каждого пытался повесить рассылку писем с угрозами, а потом и меня взял в оборот: стал задавать очень странные вопросы о моих родственниках мужского пола: вызнавал, чем они занимались в определенные числа, спрашивал, часто ли у нас ночует дядя Маркус. Даже вытягивал из меня, какие у папы и дяди Маркуса… – …знаки зодиака? – догадалась Робин. – Откуда вам, черт побери, это известно? – поразилась Иден. – После Тэлбота осталась тетрадь. Она испещрена оккультными письменами. Он пытался распутать преступление с помощью карт Таро и астрологии. – Астрологии?! – переспросила Иден. – Этой дурости… астрологии? – Тэлботу не следовало вас опрашивать в отсутствие взрослых, – отметил Страйк. – Сколько вам было: шестнадцать? Иден рассмеялась детективу в лицо: – Вероятно, это правило писано для белых девушек, но к нам оно не относится… вы вообще меня слушаете? Мы ведь семижильные. Мы ведь несговорчивые. А оккультизм этот, – Иден развернулась к Робин, – как раз сходится: он меня расспрашивал насчет «обеа». Знаете, что это такое? Робин помотала головой. – Это магические ритуалы, которые пришли с Карибских островов. А зародились в Западной Африке. Мы, все трое, родились в Саутварке, но инспектор Тэлбот видел в нас только черных язычниц. Он увел меня в подсобку и начал допытываться про ритуалы, в которых используют кровь, и про черную магию. Я оцепенела от ужаса, не могла понять, к чему он клонит. Думала, он хочет притянуть сюда и маму, и кровь на ковре – намекает, что мама прикончила доктора Бамборо. – У него был психоз, – сказала Робин. – Именно поэтому его отстранили от дела. Он возомнил, что охотится за дьяволом. Ваша мама была не единственной женщиной, у которой он заподозрил сверхъестественные способности… но вдобавок он определенно был расистом, – приглушенно добавила Робин. – Это следует из его заметок. – Ты нам не рассказывала, что полиция нагрянула в «Маркс энд Спенсер», – встряла Поршия. – Почему ты это скрывала? – А зачем было рассказывать? – Иден в сердцах утирала слезы. – У мамы и так случился стресс от этой истории, дядя Маркус на меня орал – дескать, наша мама натравила полицию и на него, и на его сыновей, и я до смерти боялась, что он, если прознает о приходе этого офицера ко мне на работу, сразу побежит в полицейское управление с жалобой – только этого нам не хватало. Господи, какая была передряга, – Иден на миг прижала руки к мокрым глазам, – просто беда. Казалось, Поршия хотела утешить старшую сестру – но нет; по мнению Робин, это стало бы слишком серьезным отступлением от их привычной манеры общения – Поршия просто не знала, как утешают сестер. Через пару мгновений Поршия шепнула: «Отойду кое-куда», отодвинула стул и скрылась в туалетной комнате. – Я была против, чтобы Порш сегодня приходила, – призналась Майя, как только дверь дамской комнаты, покачавшись на петлях, затворилась за ее младшей сестрой. На старшую она тактично не смотрела: та пыталась притвориться, что не плачет, а сама тайком утирала слезы. – Такой стресс ей ни к чему. Она только-только прошла курс химии. – Как ее самочувствие? – спросил Страйк. – На той неделе, слава богу, выписали. Хочу, говорит, вернуться на прежнее место работы, только не на полную ставку. Но я-то считаю – рановато ей. – Она – социальный работник, верно? – спросила Робин. – Ну да, – вздохнула Майя. – Каждое утро – аврал: сотни отчаянных сообщений, а если до какой-нибудь семьи не достучаться, так социального работника живо крайним сделают. Не понимаю, как она справляется. Вся в маму. Как две капли воды. Всегда была у мамы любимицей, а мама для нее – героиней. Иден выговорила тихое «угу» – не то согласие, не то порицание. Майя пропустила это мимо ушей. В наступившей короткой паузе Робин подумала, что разрыв между Джулзом и Вильмой Бейлисс, похоже, до сих пор сказывается на следующем поколении. Дверь туалета распахнулась, и Поршия вернулась в зал. Но вместо того чтобы занять свое прежнее место рядом с Робин, она крутанула широкими бедрами вокруг Страйка, сидевшего во главе стола, протиснулась позади встревоженной Майи, которая поспешно вжалась в стол, и добралась до Иден. Сунув сестре в руку ком туалетной бумаги, Поршия обхватила пухлыми руками шею Иден и чмокнула ее в макушку. – Что это ты делаешь? – хрипло сказала Иден, сжимая руки младшей сестры, но не для того, чтобы их оттолкнуть, а для того, чтобы удержать. Страйк, как успела заметить краем глаза Робин, делал вид, что изучает свой блокнот. – Говорю тебе спасибо, – мягко ответила Поршия, еще раз чмокнув сестру в макушку перед тем, как отпустить. – За то, что согласилась. Я же знаю, ты не хотела. Все сидели в удивленном молчании, пока Поршия протискивалась обратно – к своему месту возле Робин. – А последний-то случай вы им рассказали? – поинтересовалась Поршия у Майи, пока Иден сморкалась. – Про маму и Бетти Фуллер? – Нет, не стали, – ответила Майя, ошарашенная только что увиденной сценой примирения. – Мама ведь с тобой поделилась, а не с кем-нибудь, значит тебе и рассказывать. – Ладно. – Поршия обернулась к Страйку и Робин. – Но это в самом деле последнее, что нам известно; может, и пустышка, но вам не помешает, коль скоро вы все остальное знаете. Страйк выжидал с ручкой наизготовку. – Мама со мной поделилась уже после выхода на пенсию. На самом деле она не имела права это рассказывать, потому как дело касалось ее подопечных, но вы поймете, когда услышите. Получив диплом социального работника, мама продолжала работать в Кларкенуэлле. Тут у нее были подруги, переезжать она не хотела. В общем, обстановку знала досконально. Одна семья ее подопечных проживала на Скиннер-стрит, недалеко от амбулатории «Сент-Джонс»… – На Скиннер-стрит? – переспросил Страйк. Это название он где-то слышал, но от усталости не сразу припомнил, в связи с чем. Зато Робин поняла сразу. – Да-да. Фамилия их была Фуллер. Мама так говорила: какую проблему ни назови – это все про них: наркомания, домашнее насилие, криминальные наклонности, полный букет. В семье заправляла бабка, лет всего лишь сорока с хвостиком, и зарабатывала она в основном проституцией. Звали ее Бетти. По словам мамы, она служила чем-то вроде местного телеграфного агентства – по крайней мере, в том, что касается всякого криминала. Многие поколения той семьи жили на одном месте. И вот как-то раз Бетти говорит, так это, с хитрецой, чтобы посмотреть на мамину реакцию: «А знаешь, Маркус никаких записок с угрозами этой докторше не слал». Мама так и опешила, – продолжала Поршия. – И первой ее мыслью было, что Маркус посещал эту женщину – понимаете, как клиент… Но я-то знаю: не было этого! – поспешно добавила Поршия и подняла руку, чтобы остановить Иден, которая уже открыла рот. – В ту пору мама с Маркусом уже много лет не разговаривали. Короче, там все было невинно: Бетти познакомилась с Маркусом, потому что церковь запускала в своем приходе программу поддержки малоимущих. Он принес этой семье какие-то продукты с Праздника урожая и попытался уговорить Бетти прийти на службу. Бетти тут же вычислила, как Маркус связан с мамой – мама же оставила себе фамилию Бейлисс, – и заявила, что знает, кто на самом деле писал записки с угрозами Марго Бамборо, причем кто записки писал, тот потом ее и убил. Мама спрашивает: «И кто же?» А Бетти ей: мол, если я скажу, так убийца Марго и меня убьет. Наступила короткая пауза. По залу кафе разносилась болтовня, и за соседним столиком одна из женщин, уничтожавшая наполеон, громко сказала с нескрываемым наслаждением: – Боже, какая вкуснота! – И ваша мама ей поверила? – спросила Робин. – Она не знала, что и думать, – ответила Поршия. – Но Бетти водилась с очень жесткой компанией и, возможно, где-то что-то услышала, но как знать? Люди чего только не болтают, правда? Многие хотят себя выпятить. – (Тут Робин вспомнила, как то же самое говорила Дженис Битти, когда пересказывала слухи о появлении Марго на кладбище.) – Но если и была в этом доля истины, то такая, как Бетти, скорее в петлю бы полезла, чем в полицию идти. Сейчас она уж, наверное, на том свете, учитывая ее образ жизни, но за что купила, за то и продаю. Вам, думаю, не составит труда выяснить, жива ли она. – Я вам очень благодарен за эти сведения, – сказал Страйк. – Ваш рассказ определенно заслуживает дальнейшей проработки.