Дурная кровь
Часть 97 из 141 Информация о книге
Рассказав все, что знали, сестры погрузились в скорбное молчание. У Робин и раньше были причины задуматься нам тем, как много сопутствующих бед оставляет по себе любой акт насилия. Нетрудно было заметить, что исчезновение Марго Бамборо надломило судьбы сестер Бейлисс, но сейчас Робин оценила всю меру их скорби и мучительную природу воспоминаний, связанных с теми событиями. Теперь она прекрасно понимала первоначальный отказ Иден беседовать с сыщиками. Более того, ее теперь удивляло другое: по какой причине сестры передумали? – Большое вам спасибо, – искренне сказала она. – Я знаю: дочь Марго будет вам безмерно признательна за согласие с нами встретиться. – Ой, так вас ее дочь наняла? – спросила Майя. – Тогда можете ей передать от меня лично: мама всю жизнь мучилась угрызениями совести оттого, что не пошла в полицию. Знаете, она очень уважала доктора Бамборо. Не хочу сказать, что они дружили, но мама считала ее порядочным человеком. – Она так и не сняла камень с души, – добавила Поршия. – Та история тяготила ее до самой смерти. Вот почему она записку сберегла. Передала ее нам, чтобы довели дело до конца. Есть же такая штука, как графологическая экспертиза? Страйк подтвердил. Он пошел оплачивать счет, а Робин осталась ждать за столом вместе с сестрами Бейлисс, которым уже не терпелось отделаться от общества детективов. Они раскрыли свои потаенные травмы и семейные тайны, и теперь им стало тягостно поддерживать вежливую беседу ни о чем, да и любая тема разговора показалась бы сейчас неуместной. Робин вздохнула с облегчением, когда вернулся Страйк, и после кратких прощаний они вдвоем вышли из кафе. Подставив лицо чистому воздуху, Страйк помедлил, чтобы достать из кармана пачку «Бенсон энд Хеджес» и закурить. – Наконец-то, – выговорил он на ходу. – Значит… на Скиннер-стрит… – …видели Джозефа Бреннера в тот самый вечер, когда пропала Марго, – продолжила за него Робин. – Ну и ну, – пробормотал он, на мгновение прикрыв глаза. – Я так и знал: что-то там нечисто. – Как только приду домой, займусь Бетти Фуллер, – сказала Робин. – А вообще какие у тебя впечатления? – Семейству Бейлисс изрядно досталось, согласна? – Остановившись у «лендровера», Страйк оглянулся в сторону кафе. Его «БМВ» стоял шагов на пятьдесят дальше; детектив сделал еще одну затяжку и нахмурился. – А знаешь… это проливает новый свет на клятую тетрадку Тэлбота, – признал он. – Счистить все оккультное дерьмо – и окажется, что он прав, разве не так? Вильма кое-что от него скрывала. И даже очень многое. – Вот и я об этом подумала, – кивнула Робин. – Ты понимаешь, что эта угрожающая записка – первая осязаемая улика, которую нам удалось раздобыть? – Понимаю. – Робин посмотрела на часы. – В котором часу тебе надо выдвигаться в Труро? Страйк не отвечал. Робин проследила за его пристальным взглядом в сторону открытого парка на другой стороне улицы, и сама повернулась туда же, пытаясь понять, что привлекло его внимание, но увидела только пару резвящихся вест-хайленд-терьеров, гуляющих с хозяином, который шел по аллее и помахивал двумя поводками. – Корморан? Мыслями Страйк был очень далеко. – Что? – спросил он, а потом: – Ага. Нет, я просто… – Он хмуро смотрел в сторону кафе. – Просто задумался. Ничего там нет, просто у меня начинается синдром Тэлбота. В обычном совпадении усматриваю смысл. – В каком совпадении? Но Страйк не отвечал, пока не открылись двери, чтобы выпустить трех сестер Бейлисс в теплых пальто. – Пойдем отсюда, – заговорил он. – Их, наверное, от нас уже тошнит. Увидимся в понедельник. Дай знать, если нароешь что-нибудь интересное на Бетти Фуллер. 54 Но боль, от коей в жизни нет щита, Была ему не внове: сколько раз Он убеждался, что любовь – тщета. Эдмунд Спенсер. Королева фей Поезд дал неожиданный крен, и голова задремавшего в пути Страйка, свесившись набок, стукнулась о холодное стекло. Очнувшись, он почувствовал, как по подбородку сползает слюна. Утерся рукавом пальто и огляделся. Интеллигентная пожилая пара напротив не отрывалась от чтения, зато четверо подростков, сидевших через проход, давясь беззвучным смехом, изображали интерес к мелькающему за окном пейзажу, чтобы только не смотреть на Страйка. Вероятно, он храпел с раскрытым ртом – на языке ощущалась неприятная сухость. Отрубился по меньшей мере на два часа. Страйк потянулся к стоявшему на столе термосу с узором в шотландскую клетку – на вокзале он наполнил его в «Макдональдсе», предварительно там же ополоснув, – и сейчас налил себе кофе под всхлипы и хрюканье изнемогавших от хохота подростков. Само собой, он казался им старым клоуном: дрыхнет, храпит, возит с собой клетчатый термос; однако после первого же года таких разъездов Страйк уяснил, что с пристегнутым протезом нечего и думать о походах в вагон-ресторан из-за сильной болтанки. Выпив чашку отдающего пластиком кофе, он поудобнее устроился в кресле, сложил руки на груди и переключился на проплывающие мимо поля, утыканные опорами линий электропередачи, а потом и на размазанное по небу белое облако, отливавшее сквозь пыльное стекло сизоватым блеском. Приметы ландшафта Страйк отмечал спорадически, поскольку с головой ушел в одну курьезную идею, засевшую у него в памяти после разговора с сестрами Бейлисс. На поверку эта идея вполне могла сойти за плод перегруженного работой мозга, устанавливающего ложные связи между простыми совпадениями. Страйк подбирался к ней и так и этак, рассматривал под разными углами, но потом, зевая, протиснулся на пустующее соседнее место и с усилием распрямился в проходе, чтобы достать свои вещи с багажной полки. Рядом с его дорожной сумкой стоял пакет из супермаркета «Вейтроуз», где он по дороге на вокзал Паддингтон прикупил для племянников три пасхальных сувенира: это были шоколадные ежики «Лесные друзья», выбранные из-за относительно компактной упаковки. Нащупывая в сумке «Демона Райского парка», Страйк опрокинул магазинный пакет, откуда вывалился лежавший сверху еж. В попытках его поймать детектив ударил по дну сувенирной коробки, которая срикошетила от спинки сиденья интеллигентной дамы, пискнувшей от испуга, и грохнулась на пол. Наблюдавшие за этой нечаянной комедией подростки уже в открытую задыхались и корчились от смеха. Опираясь одной рукой об их столик, чтобы не потерять равновесие, Страйк неуклюже наклонился за коробкой с треснувшим шоколадным ежом, и только тогда девица из компании молодняка заметила металлический стержень на месте правой лодыжки странного пассажира. Страйк это понял по внезапно наступившему затишью и нервному перешептыванию. Под пристальными взглядами доброй половины вагона, кряхтя и покрываясь испариной, он засунул поврежденный сувенир обратно в пакет и раскопал в сумке «Демона Райского парка», а затем не без примеси злорадства бросил взгляд на кислые мины подростков и боком протиснулся на свое место у окна. Пролистав больше половины книги в поисках того фрагмента, который ему хотелось перечитать, Страйк в конце концов нашел главу под заголовком «Поимка». Залогом безнаказанности Крида по-прежнему служили его отношения с квартирной хозяйкой Вайолет Купер. Сама Вайолет признается, что на протяжении первых пяти лет его пребывания в доме она даже мысли не допускала, что «Ден» – одинокая и нежная душа, любитель пения и, по всей видимости, гей – может причинить кому-то вред. Однако Криду мало-помалу надоело угождать Вайолет – это требовало слишком больших усилий. Если раньше он накачивал ее наркотиками, дабы спокойно растолочь в подвале кости или погрузить труп в фургон, то теперь, подсыпая барбитураты ей в джин с апельсиновым соком, он лишь избавлял себя от ее общества. По отношению к Вайолет он теперь вел себя по-другому. Стал «вредным», «издевался по поводу и без повода, говорил гадости, высмеивал каждую обмолвку и оплошность, при каждом удобном случае делал из меня дуру, хотя раньше себе такого не позволял. Помню, как-то рассказывала я ему, что мой брат после выхода на пенсию купил себе жилье – небольшой сельский домик, ну прелесть, одним словом, и говорю: „Видел бы ты его сад, и розы, и бельведер“, а меня обсмеял Деннис-то, причем с издевками, и все из-за моей оговорки. Я, видите ли, сказала „бельведель“, а он мне… слов его никогда не забуду: „Не вякай, чего выговорить не способна, – выставляешь себя тупицей“. Как ножом по сердцу полоснул. Эту гнусную сторону его натуры я прежде не замечала. Ну, знала, конечно, что он больно умный: каждый день кроссворды из „Таймс“ разгадывал. Щелкал как орешки все вопросы в телевикторинах, которые мы вместе смотрели, но передо мной никогда раньше не заносился. А как-то вечером вдруг завел речь о моем завещании. Допытывался, кому я собираюсь дом отписать. Подводил к тому, чтобы все на него оформила. Даже как-то неприятно стало. Я ж не старуха была, в гроб ложиться не собиралась. Сменила я тему, а он через пару дней опять за свое. Тогда я и говорю: „Послушай, Деннис, как, по-твоему, я должна понимать эти разговоры: как будто я уже одной ногой в могиле? У меня такое чувство, что ты задумал меня порешить“. Тут он взвился и говорит, мол, ты-то хорошо устроилась, но я, дескать, гол как сокол; а вдруг мои наследнички, если что, вышвырнут его на улицу? И с этими словами – с глаз долой. Потом, конечно, все устаканилось, но неприятный осадок остался». Со стороны Крида уговорить Вайолет изменить завещание, а потом ее прикончить было бы верхом безрассудства. Столь явный мотив убийства обязательно привел бы полицию к нему в подвал, где он прятал останки и вещи по меньшей мере пяти жертв. Однако к этому времени самонадеянность Крида и ощущение неуязвимости уже не знали границ. Запасы таблеток стали пополняться в небывалых объемах, что вынуждало Крида выходить на других уличных наркодилеров. Как следствие, его лицо становилось более узнаваемым. Одного из таких наркоторговцев звали Майкл Клит; он продавал барбитураты, похищаемые с помощью приятеля – работника фармацевтической компании. Позже Клит заключил сделку со следствием в обмен на дачу свидетельских показаний против убийцы. По его словам, Крид интересовался, где можно раздобыть рецептурные бланки. Полиция выдвигала версию, что, по задумке Крида, поддельный рецепт, выписанный на имя Вайолет, сможет объяснить, каким образом к ней попали те самые вещества, которые должны были стать для нее смертельными… Несмотря на выпитый кофе, у Страйка опять слипались глаза. Через пару минут голова его склонилась набок, а книга выскользнула из ослабевших рук. Когда он снова проснулся, небо за окном окрасилось в кораллово-розовые тона, смешливый молодняк испарился, а до конечной станции Труро оставалось десять минут. Весь на нервах, не имея никакого желания участвовать в родственном застолье, он предпочел бы вернуться к себе в мансарду, чтобы принять душ и хоть немного успокоиться. Но, увидев на перроне Дейва Полворта, Страйк воспрянул духом. Правда, из вагона он выбирался с трудом, под тихий перестук шоколадных ежей. И сделал себе засечку на память: битого всучить Люку. – Ты в порядке, Диди? – спросил Полворт после того, как они, обменявшись рукопожатиями, похлопали друг друга по спине, поскольку болтавшийся в руке у Страйка пакет из супермаркета не давал им обняться. – Спасибо, что встретил, Живец, я твой должник. До Сент-Моза они доехали на «дастере» Полворта, обсуждая планы на предстоящий день. Полворт со всем семейством и Керенца из «Макмиллана» были в числе приглашенных на ритуал развеивания праха Джоан. – Только развеивать ничего не будем, – сказал Полворт, проезжая по проселочным дорогам, когда солнце уже пылало на горизонте раскаленным угольком. – Скорее, отправим в плавание. – Это как? – Люси притаранила типа урночку, – объяснил Полворт. – Из ваты и глины, чтоб в воде растворялась. Вчера мне показывала. С виду – как цветок. Внутрь засыпаешь прах и пускаешь по воде, она на волнах покачается, размокнет и исчезнет. – Неплохо придумано, – сказал Страйк. – А заодно избавляет от всяких казусов, – добавил прагматичный Полворт. – Помнишь Яна Рестарика из нашей школы? Его дед завещал развеять свой прах тут же, в Корнуолле, с мыса Лендз-Энд. Так эти пьяные дебилоиды вскрыли урну против ветра и наглотались дедова праха. Рестарик рассказывал – он потом целую неделю просморкаться не мог. Засмеявшись, Страйк почувствовал, как в кармане вибрирует телефон. Он надеялся получить от Робин хорошие новости насчет Бетти Фуллер. Вместо этого он увидел сообщение с неизвестного номера. Я так ненавидела тебя потому, что очень сильно любила. И никогда не переставала любить, в отличие от тебя. Твоя любовь истрепалась. Ее истрепала я. Полворт болтал без умолку, но Страйк все пропускал мимо ушей. Перечитав текст несколько раз, он слегка нахмурился, засунул телефон обратно в карман и переключился на байки, которые травил его друг. В доме Теда после радостных приветствий дяди, Люси и Джека все по очереди заключили Страйка в объятия. Борясь с усталостью, он терпеливо участвовал в семейной идиллии, хотя и знал, что лечь спать в гостиной ему не светит, пока все не разойдутся. На ужин Люси подала спагетти, а за столом суетилась, дергала замечаниями Люка, который то и дело пинал Адама, или ковыряла вилкой у себя в тарелке, чтобы только не расплакаться. – Так непривычно, правда? – вполголоса заговорила она с братом, когда после ужина Грег предложил мальчишкам вместе убрать со стола. – Мы с тобой здесь, а ее нет. – Не задерживаясь на этой мысли, Люси продолжила: – Развеять прах мы решили утром, пока море спокойное, а потом вернемся домой на пасхальный обед. – Отличный план, – сказал Страйк. Он знал, с каким трепетом Люси подходит к любым приготовлениям, стремясь, чтобы все прошло как по маслу. Она с гордостью продемонстрировала брату стилизованную под белый лотос урну. Заботами Теда прах Джоан уже лежал внутри. – Выглядит обалденно. Джоан была бы довольна, – сказал он, хотя вовсе не был в этом уверен. – Еще я купила розовые розы – мы спустим их на воду. – При этих словах Люси разрыдалась. – Приятное дополнение. – Страйк подавил зевок; больше всего ему хотелось принять душ и завалиться спать. – Спасибо за такую четкую организацию, Люс. Кстати, я привез парням пасхальные сувениры, куда их девать? – Можем отнести на кухню. А для Роз и Мел ты что-нибудь привез? – Это кто? – Дочки Дейва и Пенни, завтра они тоже придут. «Да чтоб их…» – Чего-то я не подумал… – Как же так, Стик, – с упреком сказала Люси, – они ведь твои крестницы, правда? – Ничего подобного, – Страйк старался говорить без желчи, – но так и быть, хорошо, с утра пораньше заскочу в магазин. Оставшись наконец в одиночестве, он прислонил протез к кофейному столику и устроился на диване, с которым за последний год неохотно, но все-таки свыкся, а потом снова проверил телефон. К счастью, с неизвестного номера ему больше никто не писал, поэтому Страйк, окончательно вымотанный, мгновенно отрубился. Однако ближе к четырем утра все же раздался звонок. Выдернутый из глубокого сна, Страйк нащупал телефон и, взглянув на время, поднес аппарат к уху: