Ее величество кошка

Желая произвести впечатление на трусишку Пифагора, я растягиваюсь на бортике ванны, вцепившись для равновесия когтями в веревки. Какой потрясающий вид! Какой сообразительный вид эти люди, надо же было придумать такую летучую штуковину.

Мне греют голову потоки горячего воздуха сверху, но лапы мерзнут, и тем сильнее, чем выше мы взлетаем. Выходит, в небе холодно!

Меня гладит Натали. Умница, она славно поработала.

Если я когда-нибудь смогу с ней поболтать, обязательно надо будет выразить ей благодарность.

Я прыгаю ей на плечо, она продолжает меня гладить, я мяукаю ей на ухо: «Продолжай!»

Она отвечает на своем языке. Как водится, я различаю в ее речи единственное слово – «Бастет», мое имя.

Наверное, она хвалит меня за то, что я такая хорошая хозяйка: не всем людям так везет с хозяйками-кошками, как ей со мной.

Известно, что некоторые кошки учат своих слуг-людей, используя когти и оставляя на их руках царапины.

И тут Натали – не иначе, от нервов – закуривает сигарету.

Терпеть не могу сигаретный дым, эта ядовитая гадость застревает у меня в шерсти, и, когда я себя вылизываю, ее остатки щиплют язык.

Я не могу высказать все это Натали, поэтому остается одно: отодвинуться, перейдя на противоположный бортик ванны.

По мере подъема мы видим все более далекие места.

– Куда мы направляемся? – обращаюсь я с вопросом к Пифагору, все еще прижимающемуся к дну ванны.

– Мы летим на монгольфьере, а не на дирижабле, он поднимается и опускается – это единственный способ им управлять.

Наверное, он шутит? Лучше бы шутил!

– Значит, мы не можем выбирать, куда лететь? И ты только сейчас говоришь мне об этом?

– Да. Извини, надо было раньше тебя предупредить.

Несомненно! Если бы я знала, ни за что не полетела бы!

– Как же мы обогнем крысиные порядки?

– Подождем, пока потоки воздуха понесут нас в нужную сторону. Проблема в том, что мы не знаем, в какие потоки попадем и когда подует тот или иной ветер. Зато мы можем обнаруживать потоки и в них встраиваться.

– Как это?

– Наблюдая за движением облаков, пыли и птиц. Короче говоря, за всем, что движется на одной с нами высоте.

– Ты это умеешь?

– Нет, вся надежда на Натали. Идеально было бы лететь на север, потому что юг полчище бурых врагов уже захватило. На севере мы можем найти тех, кто согласится воевать на нашей стороне.

Как я погляжу, воздух действительно движется, и при этом сгущаются облака. Мы влетаем в густую влажную массу и вязнем в ней, теряя всякие зрительные ориентиры. Совершенно непонятно, где мы находимся, на какой высоте.

В этой облачной вате мы проводим несколько нескончаемых минут. Когда пелена, наконец, рассеивается, нас встречает нечто новое – бескрайний лес внизу. Меня, уроженку города, привыкшую жить среди человеческих домов, вся эта растительность тревожит. Кругом простирается зелень, деревья, трава; ни тебе тротуаров, ни машин, ни зданий, ни бликов света… Прощайте, серость и чернота, привет вам, все оттенки зеленого, оранжевого и красного, благо что в разгаре осень.

Ветер крепчает, наша гондола раскачивается, Натали не удерживается на ногах и падает в кресло, слегка придавив сиамца, – тот жалобно мяукает.

Одна я сохраняю равновесие и спокойствие на бортике ванной, озирая с высоты пейзаж. Ветер дергает меня за усы, гоняет волны шерсти на спине. Этот почти птичий полет не просто удовольствие, а полный восторг!

Натали свешивает голову с растрепанными волосами за борт, ее рвет. По мне, лучшего момента, чтобы начать диалог, не придумаешь.

– Хочу пообщаться со своей служанкой, – обращаюсь я к Пифагору. – Переведешь?

Сиамец кивает со дна ванны в знак готовности.

– Скажи ей, я довольна тем, что ей хватило храбрости отправиться с нами обоими в эту экспедицию.

Он мяукает, она что-то отвечает на своем человечьем языке. Пифагор переводит:

– Она считает тебя потрясающей кошкой.

– Поблагодари ее. Скажи, пусть не беспокоится. Так или иначе, на всей планете будем царствовать мы, кошки, перехватив эстафету у рухнувшей человеческой цивилизации.

– По ее мнению, «мы, кошки» не можем понести дальше факел цивилизации, потому что нам недостает осознания трех важнейших понятий:

1) ЛЮБВИ,

2) ЮМОРА,


3) ИСКУССТВА.

Поразмыслив, я отвечаю:

– Взять любовь: любить я умею. По-моему, я занимаюсь любовью чаще и лучше, чем она.

– Нет, та любовь, о которой толкует она, – это не спаривание. Это нечто, в чем, по ее формуле, задействованы чувства.

– Все наоборот: это мы занимаемся любовью с чувством, а у них это чисто животный акт размножения!

– Она категорически не согласна. На мой взгляд, вы с ней подразумеваете под чувствами разные вещи. Она имеет в виду нечто очень тонкое, но мощное.

Кем она себя возомнила?! Как она смеет учить меня тому, что такое настоящая любовь? Никогда не устану удивляться чванству и самомнению людей! Несмотря на Крах, они продолжают ставить себя выше всех остальных.

Пифагор продолжает:

– Она говорит, что в человеческой любви, Любви с большой буквы, ты чувствуешь то, что чувствует другой, как будто ты – это он. В этой любви есть доля сострадания: разделяя чувства друг друга, легче друг друга понимать.

Странная дискуссия на большой высоте! Но, невзирая на высоту и на трату времени в ожидании перевода, я не склонна ее сворачивать.

– Теперь о юморе. Кажется, я что-то слышала об этом человеческом понятии. Лучше, если она напомнит, что это такое.

– Она говорит, это трудно объяснить. Это такая форма душевной неуравновешенности, снижающая напряжение. В мозгу происходит нечто, несущее облегчение, это сопровождается прерывистым дыханием. Это тоже сугубо человеческое проявление, называется «смех».

Я пытаюсь вспомнить, не смеялась ли сама раньше, не зная, как это называется. Оба мои попутчика плохо переносят качку, одной мне хоть бы что. Желая их подбодрить, я продолжаю:

– С искусством я знакома: это кулинария и музыка. Люблю Каллас, Вивальди, Баха и черную икру. Уже неплохо?

– По словам Натали, когда ты познаешь искусство по-настоящему, то испытаешь настоящий экстаз. Это будет не просто удовольствие, а откровение, ты о таком еще не подозреваешь.

– Конечно, состояние художественного экстаза я еще не познала…

– Натали считает, это потому, что ты еще не нашла такое искусство, от которого затрепещет твоя душа. Ничего, не все исчерпывается музыкой и гастрономией: есть еще живопись, скульптура, танец, мало ли что еще: парфюмерия, мода, садоводство… Она надеется, что рано или поздно ты это прочувствуешь. Раз ты хочешь создать кошачью цивилизацию, которая продолжит человеческую, тебе непременно нужно будет впитать силу искусства. Биологический вид доминирует не только силой и разумом, но и благодаря способности расширить свои границы и сотворить красоту.

Тут Натали включает на смартфоне музыку.

– Кажется, ты – ценительница «Токкаты» Баха. Я попросил ее включить для тебя еще что-нибудь того же композитора, и она сделала удачный выбор: звучит сюита «Воздух».

Всякий раз, услышав человеческую музыку, я сначала воспринимаю ее как шум, но в конце концов начинаю различать музыкальные фразы, улавливаю повторяющиеся темы и развитие, звуковую историю.

«Воздух» Иоганна Себастьяна Баха – это красиво. Кажется, я никогда не забуду это мгновение с моей служанкой и с моим котом: как мы летим над миром, слушая чудесную музыку.

Я глубоко вдыхаю свежий воздух высоты и любуюсь бескрайней панорамой внизу. У меня такое чувство, что я – чистый дух, всевидящий и способный на все.

Натали хочет начать снижение, она поворачивает рукоятку подачи газа, уменьшая огонь. Мы постепенно теряем высоту. По мере снижения в мои трепещущие ноздри все сильнее вливаются запахи травы, земли, цветов. Это прекрасно, это хорошо сочетается с «Воздухом» Баха.

Зрелище бескрайних лесных чащ и красочных равнин позволяет понять, что даже Булонский и Венсенский леса, знакомые мне по прежним прогулкам, – это лишь мелкие городские перелески, а подлинная природа – это то, что я вижу сейчас: бесконечный зеленый горизонт без всяких строений.

Натали стабилизирует высоту полета. Боковой ветер несет нас с приличной скоростью. Моя служанка пытается воспользоваться GPS и компасом, чтобы определить наше местоположение.

Свесив вниз голову, я вижу летящую под нашей ванной-гондолой землю.

У нас гость – черно-серый голубь. Он садится на бортик гондолы и смотрит на нас, вертя головой: глаза у него расположены по разные стороны головы, поэтому ему приходится смотреть либо правым, либо левым глазом, сразу двумя – никак.

Голубь усиленно воркует, словно желает сообщить что-то важное. Я предлагаю ему бессловесный контакт.

Здравствуй, голубь. Рада встрече с тобой в твоей воздушной стихии. Мы здесь временно.

Воркование птицы становится громче, интонация – агрессивнее, голова ходит вперед-назад. Мне кажется, что он мне отвечает что-то вроде:

Что делают на нашей воздушной территории кошки и люди? Вам здесь не место.

Я пытаюсь объяснить:

Извини за беспокойство, у нас не было выбора. Мы спасаемся от крыс.

Не похоже, чтобы голубь понимал мои телепатические послания. Его горло вибрирует с нарастающей враждебностью, он крутит головой, бьет крыльями. Зоб надувается и сдувается – это признак гнева.

Вскоре на бортик ванны садятся другие голуби, хором воркующие в том же агрессивном тоне.

Натали эти гости совсем не радуют. Я лишний раз убеждаюсь, что межвидовой контакт пока еще оставляет желать лучшего. Голубь, пролетающий над нами, роняет в волосы Натали липкий зеленый помет.

Попытка химической коммуникации?