Ее величество кошка

Неважно. Мне не нравятся нечистоты в небогатом волосяном покрове моей служанки. Животный рефлекс заставляет меня зацепить когтями правой лапы перья ближайшего ко мне голубя. И не только перья. Птица лопается, как шарик, оставив после себя облачко окровавленного пуха.

Остальные тут же взлетают и, пользуясь своей способностью перемещаться по воздуху, вертятся вокруг меня, надеясь заклевать своими острыми клювиками. Стремительно действуя одной правой лапой, я убиваю еще троих. Остальные обстреливают меня зловонным пометом.

Какими же надо быть извращенцами, чтобы использовать помет в качестве оружия?

Уцелевшие голуби носятся рядом с гондолой. Мне понятна их стратегия: заставить меня сильно свеситься и свалиться вниз. Но мне помогает мое несравненное чувство равновесия. Убиваю еще парочку голубей, неосторожно приблизившихся к моей когтистой лапе.

– Прошу отведать, птица на обед!

Пифагор, перебравшийся в мое кресло, не разделяет моего энтузиазма. Знаком он предлагает мне посмотреть вверх, и я вижу, как один из проклятых голубей цепляется за оболочку шара, как дятел – за кору дерева.

Только не это!

Но голубь, не откликаясь на мою мольбу, со всей силы ударяет клювом в тугую ткань. Раздается резкий свист, из шара вырывается мутная струя горячего воздуха. К первому пернатому вредителю присоединяется еще дюжина, спешащая наделать побольше дыр в оболочке нашего монгольфьера.

Я мяукаю во всю глотку, надеясь распугать птиц. Но они слишком увлеклись. Некоторые отлетают, не сумев пробить оболочку, но большая часть добивается цели. Потом по сигналу самого жирного голубя все начинают долбить в одно место, чтобы расширить дыру.

Испуганная Натали усиливает пламя, но уже невозможно что-либо изменить. Мы быстро теряем высоту.

Моя служанка выбрасывает из гондолы кресла, чтобы ее облегчить, потом избавляется вообще от всего, вплоть до газовых баллонов. Тем не менее наше падение ускоряется с каждой секундой, я вижу, как нам навстречу под торжествующий писк победителей-птиц несется земля.

Мы падаем.

Что ж, небо – это не для кошек.

Я предпочитаю выпрыгнуть из гондолы. Знаю, что успех моего приземления зависит от количества кувырков, четного или нечетного. Я немного планирую, потом начинаю считать: 1, 2…

Только бы вышло нечетное число!





20. Почему кошки всегда приземляются на лапы?




При падении со значительной высоты кошки успевают за долю секунды инстинктивно раскинуть лапы как можно шире.

Так возникает широкая несущая поверхность, замедляющая скорость падения так, что она не превышает 100 километров в час, примерно как у летучих белок.

Падать правильно помогают ноги, а хвост помогает принять оптимальное положение. Внутреннее ухо сообщает во время падения о траектории снижения, что тоже способствует удачному приземлению. Вибриссы непрерывно информируют о расстоянии до земли.

Под конец изгибается позвоночник, чтобы таз оказался на одной линии с головой. Это называется инстинктом уравновешивания.

Перед самым контактом с землей кошки вытягивают лапы для гармоничного распределения удара между всеми четырьмя. Хвост направлен в противоположную сторону, служа противовесом.

Непосредственно при ударе лапы сгибаются для компенсации сотрясения.

Благодаря всему этому кошки избегают повреждений при падении с большой высоты, в отличие от других млекопитающих, у которых ломаются кости.



Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII





21. В мире ветвей




…5.

Поза неудачная, но амортизатором служит листва дерева, на которое я падаю. Путаясь в оранжевых листьях, колочу по ним лапами, потом обретаю равновесие на толстой ветке – и встаю, избежав царапин, во всей красе своего достоинства.

Вот он, точный расчет!

Пифагор падает неуклюже, но тоже цепляется за гибкие ветви.

Стоит мне проследить его падение, как сверху на нас обрушивается пластмассовая ванна, служившая гондолой, затем моя служанка и оболочка монгольфьера, накрывающая нас троих.


Я спешу на голос Натали: при всем своем эгоизме я забочусь о том, чтобы служанка не утратила способности действовать.

Она сбрасывает с себя дырявую оболочку.

Волосы у нее всклокочены, на коже несколько ссадин, но, насколько я понимаю, почти сдувшийся шар замедлил падение. Мы втроем застряли в кроне дерева и сидим теперь в ванне, однако она опасно раскачивается, и мы едва из нее не выпадаем, когда она вдруг летит вниз и в последний миг повисает на веревках, зацепившихся за ветки.

Натали ползет к земле по стволу дерева. Ванна переворачивается: в отличие от нас с Пифагором, легоньких и гибких четвероногих, Натали слишком тяжелая, вот и перевернула ванну.

Возясь в листве, я вижу вдруг два покрытых шерстью ушка на крысиной головке.

Правда, шерстка у существа не серая, а рыжая, почти красная, а еще у него пушистый хвост.

Белка!

Наверное, она никогда не видела кошку, во всяком случае, падающую с неба, и потому не пугается и не проявляет враждебности. Я по привычке пытаюсь обратиться к ней с добродушным безмолвным приветствием:

Здравствуй, белка. Как поживаешь? Мы – твои незваные гости. Очень рада знакомству.

Зверек не отвечает, кончик его мордочки мелко дрожит – не то он чего-то ищет, не то что-то нюхает. Мне бы потратить больше времени на контакт, но волнение, пережитое во время нашего полета, череда неприятностей: голубиной атаки, падение – все это лишило меня терпения. А вы меня знаете: в нетерпении я не склонна тянуть с решениями.

Поэтому я убиваю белку и без промедления съедаю.

Белка, знаете ли… Как вам это описать? Мышиный запашок, зато ореховое послевкусие. Ни следа крысиной горечи, понимаете? Словом, вкусно, особенно окорочка.

Пифагор все видит и торопится разделить со мной трапезу. К нам возвращается уверенность в себе: мы больше не жертвы обстоятельств, мы снова способны контролировать происходящее и даже получать от него удовольствие.

Полакомившись сочной белкой, я решаю выяснить, что происходит внизу, для чего ползу по ветке. За мной следует Пифагор, за Пифагором Натали, хотя она, ввиду своей человеческой сущности, менее, чем мы, хороша в лазанье, что немедленно приводит к нежелательным последствиям. Бедняжка копошится в листве, шлепается на землю и стонет от боли.

Встав, она бредет прочь, хромая и что-то бормоча на своем языке.

Знать бы, что такое «вотдерьмопровалисьоновсезараза». Полагаю, это то самое, что Пифагор называет выражениями для выплеска досады.

Ну и неженки эти люди! Вечно ворчат. Что и говорить, не созданы они для элегантных прыжков.

Я занимаю место у Натали на плече, чтобы не устать, и кусаю ее за ухо: пусть знает, что надо поторапливаться. Пифагор трусит рядом.

Мое средство передвижения не вполне в форме после падения, но ничего, сойдет. Как говаривала моя мать, «людям необязательно достигать совершенства, пусть будут хотя бы послушными и работящими».

Мне очень хочется поговорить с Натали. Раз уж я нахожусь у нее на плече, почему бы не шепнуть ей на ухо:

– Чтоб вы знали, служанка, я вас очень уважаю и мечтаю когда-нибудь побеседовать с вами напрямую, без посредников. Думаю, вместе мы могли бы совершать великие дела, которыми потом вдохновлялись бы все кошки и все люди, научившиеся общаться и преследовать общую цель. Эта цель, без сомнения, – переход власти от людей к кошкам, чтоб мы смогли, пользуясь своими знаниями, утвердить наше превосходство не только над вами, но и над остальными животными.

В ответ служанка гладит меня на ходу и что-то говорит, я различаю только «Бастет». До чего унизительно, когда тебя до такой степени не понимают! Но я не настаиваю. Когда возникнет необходимость что-то донести до ее разумения, я обращусь к Пифагору, этот обладатель «третьего глаза» умеет с ней общаться.

Вокруг нас лес, расцвеченный множеством оттенков зеленого, уступает место бескрайнему монохромному полю. Желтый ковер, да и только.

Помнится, Пифагор говорил мне о сельском хозяйстве. Не странно ли собирать всю еду в одном месте? Лично я предпочитаю охоту: проблематично, зато можно мышцы размять.

Дороге не видно конца. Я вынюхиваю тех, кто мог бы стать нашими союзниками в борьбе с крысами. Вот, например, незнакомый запах. Белки напоминают древесных крыс, а тут я чую лесных собак. Сообщаю об этом Пифагору, а тот указывает женщине направление.

Чем ближе этот экзотический запах, тем настойчивее пробивается другой, гораздо более противный – гниющей плоти.

Мы приходим к источнику вони: это два десятка волков, целая стая, распятые на палках в форме буквы Т. Все трупы в крысиных укусах и запекшейся крови. Вокруг вьются сотни мух.

Я чувствую, как мой двуногий скакун шарахается, увидев эту картину, и спрыгиваю на землю, прежде чем Натали может грохнуться в обморок.

Пифагор озвучивает мои мысли:

– Это волки из ближнего леса. Если крысы способны напасть на волчью стаю и выйти победителями, значит, они уже не боятся никаких хищников.

– Как они смогли стать настолько сильными?

– Это все Тамерлан. Он вооружил их политической и военной стратегией, – объясняет сиамец. – Полюбуйся на эту картину! Тот, кто это увидит, впредь побоится бросить вызов крысам.

– Какие наши действия?

Задавая этот вопрос, я не могу оторвать глаз от волков, побежденных гораздо более мелкими тварями.

– Теперь нам еще в большей степени нужны союзники. Создать союз нескольких видов – единственный способ сокрушить этих захватчиков. Наш долг – объединить всех противников крыс.

Говоря это, Пифагор нервно дергает ушами. Вижу, ему здорово не по себе.

– Меня вот что тревожит, – продолжает он. – Как они умудряются ставить такие высокие кресты? Неужели научились пользоваться пальцами, как люди? Неужели они теперь умеют работать с древесиной и вязать узлы?