Ее величество кошка

Лучшая оборона – наступление. Я перехожу в атаку:

– Что ж, я оказалась права: ты ревнивец, прямо как какой-нибудь примитивный примат. Все представительницы женского пола для тебя – игрушки, с которыми ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится.

Чувствуя, что сбила его с толку этим упреком, я усиливаю нажим, несколько перегибая палку:

– Слушай сюда, примитивное и заносчивое животное: никто не создан для того, чтобы принадлежать кому-то еще, а мы, кошки, и подавно. Наше предназначение – быть свободными! – Дальше я перехожу на более ласковый тон: – Ладно уж, я прощаю тебе ревность. Вперед, полюби меня, расслабься!

Закрывая тему, я демонстрирую ему свой зад. А он… Ни за что не догадаетесь, что отмачивает этот негодник: он отказывается от совокупления! Я, конечно, возмущена.

– За кого ты меня принимаешь, Пифагор? Ты вообразил себя единственным и незаменимым? Думаешь, если ты носишь имя знаменитого человека, то весишь столько же, сколько он? Ты – кот, не более того, даром что сиамский! Это не расизм, просто необходимость расставить точки над «i». Я действую в общих интересах. «Цель оправдывает средства» – разве не ты ли учил меня этому?

Вместо ответа он, изображая обиду, отворачивается и удаляется в свой угол, где ложится. Очень надо! Я не настаиваю.

Все эти неженки самцы ужасно утомительны! Мне остается только уснуть. Но уже на пороге забытья меня посещает новая мысль.

Раз я засмеялась, значит, поняла, что такое Юмор. То есть овладела одним из трех знаний, необходимых, по уверению Натали, для создания нового мирового порядка.

Остается немного: освоить Искусство и Любовь.

Последняя позиция не вызывает сомнений: рано или поздно Пифагору наскучит дуться. Ведь это с ним мне предстоит создать мое идеальное партнерство. Иногда мне даже кажется, что моя любовь к нему близка к той Любви с большой буквы, о которой толковала Натали…





26. История сексуальности




Древнейшие изображения эротических сцен относятся к доисторической эпохе. Таковы рисунки из пещеры Кро-Маньона: им 35 000 лет. На них можно различить мужчин, занимающихся любовью с женщинами, а также с другими мужчинами, с козами и овцами.

У древних египтян женщины имели право выбирать партнеров. Практиковалась и зоофилия: греческий историк Геродот описал, как наблюдал за религиозной церемонией, включавшей прилюдный половой акт между жрицей и козлом. В царском семействе было узаконено кровосмешение – средство сохранения чистоты рода. В то же время простому люду надлежало воздерживаться от половых контактов на протяжении 72 дней после кончины фараона.

В Древней Греции единственной целью соития с женщинами считалось деторождение. Удовольствие от секса получали в отношениях между мужчинами. Во время бракосочетания с дочерью царя Дария Александр Великий взасос целовался при всех с двумя своими полководцами, не собираясь скрывать, что состоит с ними в интимной связи.

Кстати, в греческой культуре маленький пенис считался признаком ума, а большой – глупости. Потому-то у большинства мужских скульптур такой скромный пенис.

В Древнем Риме запрещалось заниматься любовью днем, для этого отводилось вечернее время, когда наготу скрывает темнота. Дома терпимости имели вывески, проституткам надлежало выходить на улицу в белокурых париках, так как такой цвет волос, наряду с голубыми глазами, ассоциировался с варварами-северянами (в основном германцами), считавшимися дикарями и выродками. Блондинки-проститутки сразу выделялись среди добропорядочных женщин, сплошь брюнеток.

В Средние века в Европе, и не только там, сексуальные отношения регламентировала религия.

По христианским канонам того времени единственной целью половых отношений было размножение. Половая жизнь допускалась только после брака, в миссионерской позе (мужчина лицом к женщине), по понедельникам, вторникам, четвергам и субботам. Поза по-собачьи (мужчина сзади), соитие до брака, в среду, пятницу и воскресенье считались грехом и карались строго, вплоть до отлучения от церкви.

Кроме того, сексуальные контакты запрещались на протяжении сорока дней перед главными христианскими праздниками (Пасха, Троица, Рождество). Запрет распространялся на время месячных, беременности и в течение сорока дней после родов. Во избежание неположенных и тайных совокуплений священники запугивали паству, утверждая, что такие действия повышают риск выкидышей, смертельных кровотечений при родах, рождения калек и уродцев.

С XII века в городах появляются «парилки» – общественные бани, тогда стало допустимым оголение друг перед другом в приятном тепле, влекущее неизбежное сближение. Однако распространение венерических болезней, в особенности сифилиса, привезенного из Америки первыми испанскими конкистадорами, резко усилило активность рьяных католиков: папа обязал королей закрыть парилки, священники давали обет воздержания, хотя раньше им просто запрещалось жениться. Мастурбация, оральный секс, содомия запрещались не только папами, но и судьями, приговаривавшими виновных к тюремному заключению или к телесным наказаниям.

Гомосексуализм считался извращением (Фома Аквинский писал в XII веке, что он хуже каннибализма) и карался смертью (такой приговор был вынесен в Италии Леонардо да Винчи, спасшемуся только благодаря заступничеству друзей его отца). Позже к нему относились как к болезни, которую надо лечить. Еще в 1952 году английского ученого Алана Тьюринга, изобретателя первого компьютера, принудительно лечили от гомосексуализма гормонами; он предпочел покончить с собой, съев отравленное мышьяком яблоко.

Только в 1960-е годы в Европе и в США к сексуальному удовольствию без цели продолжения рода стали относиться терпимо. Тогда же стал допустим в общественных местах поцелуй в губы, получил распространение секс до брака.

11 июля 1975 года во Франции был принят закон, отменявший уголовное наказание за супружескую измену.

Однако, несмотря на очевидный прогресс, секс оставался табуированной темой, и только успех исследований американцев Мастерса и Джонсон на эту тему привел к тому, что половые отношения стали равноправными темами научных работ наряду со всеми другими.



Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII





Акт II. «Третий глаз»




27. Выбор сфинкса





Не знаю, чем занимаетесь после утреннего пробуждения вы, а лично я, едва приподняв веки, норовлю снова уснуть и потому борюсь с собой.

Один из видов этой борьбы – обобщить события предыдущего дня.

Вчера я испытала страх, смеялась, ела жаб и совокуплялась со сфинксом.

Следующая задача – формулировка целей наступившего дня.

Необходимо узнать решение сфинкса.

Я осознаю, где нахожусь, который сейчас час (приблизительно), какая примерно погода за стеной.

Наконец, последний этап: вспомнить, кто я такая.

Я – та, кто вскоре будет править миром, делая его лучше.

Задача настолько масштабна, что трудно удержаться и не уснуть опять, чтобы отсрочить такую колоссальную работу. Но я не поддаюсь порочному побуждению и заставляю себя встать.

Я приветствую вселенную: знай, я явилась!

Я потягиваюсь, вылизываю себя, ибо, как вам известно, девизом моей матери всегда было: «Будущее принадлежит тем, кто раньше себя вылижет».

Обожаю этот процесс! Согласитесь, нет лучше способа, чтобы отложить столкновение с проблемами наступившего дня. Кроме того, мне нравится мой собственный вкус. Завершаю омовения, закинув левую лапу себе на шею, чтобы все вычистить. И тут мне на глаза попадается сиамец, упорно демонстрирующий свою спину.

– Брось, Пифагор, не будешь же ты вечно сердиться на меня за вчерашнее!

Он даже не соизволяет мне ответить, а лишь трусит прочь по берегу зеленого пруда.

Ну и высокомерие!

– Не будь таким гордецом! Мы столько пережили вместе, что ты не можешь меня игнорировать.

Он упрямо удаляется, тряся хвостом, словно желая сказать: «Болтай, сколько тебе влезет, мне это неинтересно».

Так, молча, мы достигаем логова сфинкса, окруженного, как и накануне, кошачьим гаремом. От всех них так разит гормонами, что у меня глаза вылезают из орбит. Сфинкс лакомится воробышком, который, видимо, проявив неосторожность, приблизился к краю пруда, чтобы напиться. При всем своем кажущемся благородстве голый кот ест шумно и неопрятно, перышки так и летят во все стороны.

Вокруг собирается множество кошек, интересующихся предстоящими переговорами. Сфинкс манит нас к себе и начинает с набитым ртом:

– Я всесторонне изучил ваше предложение…

Он выдерживает длинную паузу, продолжая пожирать птичку. Меня покидает терпение.

– Можно поинтересоваться вашим умозаключением?

Он делает глубокий вдох и отвечает:

– В общем и целом, если принимать на веру ваши слова, дорогая Бастет, то одна сторона представлена несколькими сотнями кошек и людьми, запертыми на острове, окруженными и голодающими. Другая сторона – это сотни тысяч крыс во главе с умным вожаком. Все верно?

– Да, но…

– Наша численность – девятьсот тридцать одна кошка. Мы могли бы, конечно, помочь вам, но я обязан ответить себе на главный вопрос: что мы от этого получим? Да и вы подумайте: разве одержанная вами победа – допустим, вы победите – повлияет в долговременной перспективе на вашу судьбу?

Он сворачивает в кольцо свой хвост – не иначе с целью проверить, посетит ли меня снова неудержимое веселье. Как ни странно, сейчас мне совершенно нет дела до его хвоста.

– Наша помощь привела бы только к ограниченному, временному результату, – продолжает он. – Мы принесли бы в жертву много жизней, а добились всего лишь краткой отсрочки неизбежного.

– Иначе говоря?..

– Слушайте, Бастет, будем реалистами: даже если мы победим крыс, они непременно вернутся и в конце концов одержат верх.

Уловив чуть заметное движение его головы, кошки первого ряда начинают на нас наступать.

– Как вожак стаи я должен предвидеть будущее и оберегать своих от грядущих бед.

– Но…

– Мне очень жаль. Глядя правде в лицо, я должен признаться, что не верю в «кошачье будущее». Скорее, грядет «крысиное будущее».

– Тем не менее сражение с ними послужило бы способом…

– Все бесполезно. Допустим, мы победим в первом сражении, но в других нам не одержать верх. Победа в войне с крысами невозможна, Бастет. Нас слишком мало.

Я машинально втягиваю и выпускаю когти – у меня это призрак крайнего раздражения.

Как он меня бесит!