Ее величество кошка

Нас ведут по лесным тропинкам.

– Приготовься, – говорит мне вдруг Пифагор. – Уже скоро. Она решила действовать на свой страх и риск.

Вижу, что прямо на нас бежит моя служанка, размахивая горящим факелом. Эффект неожиданности и инстинктивный страх животных перед огнем играют в нашу пользу. Мы с Пифагором пользуемся ужасом своих соплеменников, чтобы сбежать от них и что есть силы броситься в противоположную сторону.

Представьте себе эту картину: впереди мчится Натали с горящим факелом, за ней мы с Пифагором и наши преследователи – два десятка здоровенных кошаков во главе с толстым норвежцем Нунуром.

Ни за что не поверила бы, если бы мне раньше сказали, что я буду убегать от кошачьей стаи!

Погоня все ближе. Моей служанке приходит мысль, которую лично я не одобряю: увидев впереди речушку, она бросается в нее. Пифагор тоже прыгает в воду и плывет с целью зацепиться за ее спину.

Нет, только не это!

Преследователи уже близко, вот-вот меня сцапают. Как поступили бы на моем месте вы? Вот и я стискиваю зубы и закрываю глаза. Меня совершенно некстати накрывает болезненное воспоминание, о котором я уже рассказывала, худшее, что со мной происходило в молодости, – попытка служанки устроить мне душ.

Предвидя мое отчаянное сопротивление, она тогда натянула кухонные перчатки, до того толстые, что я не могла ни прокусить их зубами, ни порвать когтями. Она окатила всю меня водой, от которой моя шерсть слиплась и отяжелела. Бедняжка, ей было невдомек, что нам, кошкам, водные процедуры ни к чему, мы самостоятельно заботимся о чистоте, постоянно себя вылизывая.

Я лишилась всего своего достоинства. Но ей мало было этого унижения, и она прибегла к пенящемуся мылу. Я утонула в пузырях – хорошенькое положение! В довершение истязаний меня окатили холодной водой.

Не пожелаю вам ничего похожего на эту пытку. Вообще никому ничего подобного не пожелаю, даже худшему врагу.

Потом она вытерла меня теплым полотенцем и высушила своей сушилкой для волос. Я отомстила, надув ей в постель, навалив ей в туфли и разодрав зубами ее перьевую подушку.

Воспоминание об этой психологической травме не позволяет мне прыгнуть в реку.

– Скорее! – мяукает издалека Пифагор.

Мейн-кун и норвежец все ближе. Мне приходится совершить немыслимое: я зажмуриваюсь, набираю в легкие побольше воздуху и бросаюсь в реку.

Бывают в жизни моменты, которые лучше забыть. Этот принадлежит к их числу. Сначала я плюхаюсь в холодную воду. Все у меня мокрое: лапы, живот, подбородок. Вот ужас так ужас! Я отчаянно барахтаюсь, растопыриваю лапы, чтобы не пойти ко дну.

Рефлекс помог: я всплываю на поверхность. Правда, широко разинув рот, – я нахлебалась воды, но при помощи чихания я от нее избавляюсь и вдыхаю немного живительного теплого воздуха.

До чего же холод и влага отвратительны и недостойны меня! Ледяная влага сжимает меня со всех сторон. Но, молотя лапами воду, я обнаруживаю, что, непрерывно двигаясь, можно и не утонуть.

Я силюсь добраться до моей служанки, но тут позади меня раздается громкое плюх! Это мейн-кун, он тоже прыгнул в воду и приближается ко мне. В отличие от меня, он, похоже, совершенно естественно чувствует себя в жидкой среде. Его примеру следуют другие толстые коты, но они остаются далеко позади. Только этот отличный пловец сокращает расстояние между ним и мной. Но он слишком мохнат, его движение замедляет мокрая отяжелевшая шерсть.

Течение тащит нас всех. Натали с притулившимся у нее на плече Пифагором плывет мерным брассом, совсем как лягушка, из тех, которыми мы лакомились накануне. Я, стараясь их нагнать, изобретаю свой стиль плавания.

Выясняется, что, когда я гребу одновременно передними и задними лапами, моя скорость возрастает. Хвост, который я прежде задирала над водой, теперь служит мне рулем.

После облаков, в которых мы вязли, взлетев на монгольфьере, я открываю для себя новую стихию – водную. Сказал бы мне кто-нибудь раньше, что я окажусь в небесах, а потом в воде, я бы подняла болтуна на смех.

В конечном счете плыть оказалось не так страшно и не так сложно, как я опасалась.

Если вам никогда не доводилось плавать, я поделюсь с вами подсказкой: пережив первое мгновение безумной паники, надо дышать, высовывая голову из воды и делая вдохи и выдохи в одном ритме с движениями лап.

Освоившись с новым ощущением, я уже радуюсь, что преодолела свою врожденную фобию, но радость моя длится недолго: кто-то бьет меня лапой по хвосту. Меня настиг Нунур. Не менее опасны и два приближающихся кота.

Только кошачьего морского боя мне недоставало!

Я слишком сосредоточена на том, чтобы держаться на плаву, и не отвечаю на удар, а просто пытаюсь ослепить Нунура, поднимая хвостом брызги. В результате я теряю скорость, а Натали с Пифагором уплывают все дальше.

Мейн-кун, наоборот, все ближе.

И тут происходит нечто неожиданное: перед нами закручивается водоворот, темная водяная воронка вращается, набирая обороты.

Сначала мне нет до нее дела, но чем я к ней ближе, тем сильнее меня в нее затягивает. Я сопротивляюсь, но водоворот всасывает меня, затаскивая под воду.

Именно в самые опасные мгновения до нас доходит: страх перед чем-то вызван ожиданием чего-то очень плохого.

Я не любила воду, и не без оснований. Напрасно я вообразила, что могу хорошо себя чувствовать в этой стихии. Холодная жидкость заливается мне в легкие. Я барахтаюсь, хотя знаю, что обречена.

Река входит в меня так же неуклонно, как я в нее.

Что ж, вот и настал мой последний час. Сейчас я умру.

Не знаю, приходилось ли вам умирать и представляете ли вы, до чего тяжело описать это переживание.

Я воображаю свое прозрачное тело, поднимающееся к тоннелю света в небесной выси. Там меня поджидают родители.

– Здравствуй, мама (папаша всегда мало значил в моей жизни).


– Чего тебе больше хочется: остаться с нами или вернуться на землю? – спрашивает меня он.

– А у меня есть выбор?

– Выбор есть всегда. Просто спроси себя, закончена эта жизнь или у тебя еще остались дела.

– Вообще-то, в этой жизни еще есть кое-что, имеющее для меня значение: друзья на острове Сите, Пифагор, Анжело, моя служанка.

– Это хорошо, что ты думаешь о тех, кого любишь, – одобрительно урчит моя мать. – Но насколько они для тебя важны?

– Этого я не знаю.

– Подумай: ты готова вернуться туда, к ним?

– Да.

– Речь идет о судьбе твоей души. Хорошенько взвесь свой ответ. Каков он: «да, наверное» или «да, разумеется»?

– Я устала, мама. Может, решишь за меня? Ты же всегда знаешь, как поступать.

– Решение о жизни и смерти приходится принимать самостоятельно. Выбирай. Только потом не жалуйся.





30. Фатализм




Слово «фатализм» происходит от латинского «фатум», что значит «заранее записанная судьба».

Согласно доктрине фатализма, всякий выбор бесполезен, ведь все, что с нами происходит, подчинено уже написанному сценарию, этапы которого закреплены свыше – Природой, богами, Творцом или законами Истории.

Поэтому никакой опыт нельзя считать отрицательным, он – неотъемлемая часть того, что нам суждено пережить, винтик в сложном механизме, элемент основополагающего сценария.

Если ты фаталист, то не жалуйся на несправедливость, понимай ее как закономерный результат развития событий, которые предстоит принять с большей или меньшей степенью смирения.

Жаловаться бессмысленно.

Бороться тоже.

Мир таков, каков он есть, и необходимо отбросить желание его изменить. Терпи страдания, враждебность, беды, ибо все это – испытания для твоего характера.

В своем трактате «О судьбе» Цицерон писал: «Если твоя судьба – излечиться от этой болезни, то ты вылечишься, обращаешься ты к врачу или нет; если же твоя судьба – не выздороветь, то ты не вылечишься, неважно, обращаешься ты к врачу или нет».

Шесть лет странствовавший вместе с основателем джайнизма и впоследствии ставший противником джайнов и буддистов, Маккхали Госала, родившийся в 484 году до нашей эры, отстаивал фатализм, названный «ниятивада». Он утверждал, что «действия не имеют никакого воздействия, ни благого, ни дурного, никакая религиозная практика, никакое поклонение ничего не могут изменить. Все рано или поздно достигают избавления, когда исчерпывается карма». Этому утверждению противоречил, правда, Будда Сиддхартха Гаутама, веривший, что наш выбор напрямую влияет на нашу карму.

Таким образом, фатализм противоположен свободе воли, ибо избавляет человека от ответственности, тогда как свобода воли обязывает человека думать о малейших последствиях его поступков.



Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII





31. Разбить раковину




Я открываю глаза.

Выходит, я еще жива!

Оказывается, можно утонуть, поболтать с умершими родителями и… воскреснуть. Поневоле вспомнишь рассказ Пифагора о девяти кошачьих жизнях. Кажется, с одной своей жизнью я сейчас распрощалась. Надеюсь, она не последняя.

Вторая моя мысль – о том, что внутри у меня какая-то мерзкая тяжесть. Задыхаясь, я ищу силы, чтобы исторгнуть из себя это. В конце концов меня рвет водой пополам со слизью. Я кашляю, чтобы выкашлять залившуюся мне внутрь реку.

Освободив легкие, я соображаю, что меня вынесло на противоположный берег. Тут другой пейзаж. Я лежу на полоске черного песка.

Неподалеку вижу кого-то еще. Я встаю и, пошатываясь, вся липкая, направляюсь к неподвижному телу.