Фантазии женщины средних лет

«Ты переспала с ним? Скажи честно, мы же договорились, что ты ничего не будешь скрывать. Хотя, если и не скажешь, я все равно знаю, что ты спала с ним».

« Знаешь, все не просто. Если ты хочешь понять случившееся, я должна рассказать с самого начала. Альфред жил в пригороде на вилле восемнадцатого века. Я никогда не бывала у него прежде, и когда зашла в дом, у меня захватило дух от его великолепия. Я редко встречала так четко и смело разработанное внутреннее пространство, открытое и абсолютно доступное, особенно в сочетании с внешней замкнутостью строения: все же восемнадцатый век.

Альфред сидел в небольшой, но тоже полной пространства комнате с настежь распахнутым окном, открытым не только для воздуха, но и для яркого и разноцветного сада. Казалось, сад является частью комнаты, он присоединился к ней вместе с запахами, со звуками, но не тревожными, шуршащими, а успокоительно-смягчающими. Меня проводила аккуратная женщина средних лет, видимо, домработница, и Альфред, как всегда, резко крикнул из-за двери: «Войдите». Впрочем, увидев меня, он переменился, лицо его сразу расслабилось, стало благодушным и еще удивленным, он даже не пытался скрыть удивления. Он так и сказал, нащупывая костыль и пытаясь приподняться:

– Жаклин? Рад вас видеть. И удивлен, крайне, если признаться, удивлен. Проходите, пожалуйста. – И встретив меня на полдороги, как мог галантно поцеловал мне руку, хотя для этого ему пришлось извернуться всем своим неловким телом.

– Вы извините, что я без приглашения, даже без предупреждения. Я, наверное, отвлекаю вас, – сказала я и оглядела комнату, как будто пыталась найти то, от чего отвлекаю. – Вы, наверное, работали.

– Нет, пустяки, я читал. Хотя, – он подошел к низкому инкрустированному, очень легкому по форме шкафчику, – собственно, все, что я делаю, так или иначе связано с работой. Вся моя жизнь – работа. – Он усмехнулся и достал пару бутылок.

Все происходило крайне медленно. Каждое движение Альфреда было своего рода многоэтапным процессом – пододвинуть плечо, опереться на костыль, согнуться, выставив ногу вперед, и так далее, все требовало времени. Я села на кожаный диван, он был единственным предметом в этой комнате, имеющим вес.

– И это не потому, что моя работа требует всей жизни, да и не так, чтобы жизнь требовала постоянной работы, просто все удивительно само сходится в результат. Казалось бы, живу, смотрю, разговариваю, а получается все в карман, все в загашник, и где-то когда-то всплывает.

Он говорил, стоя ко мне спиной, и его припавшая к костылю фигура выглядела совсем мальчишеской.

– Так-то. – И тут он обернулся ко мне.

«У него и глаза ребячливые, – подумала я. – Не просто молодые, а ребячливые, играющиеся глаза. Как я этого раньше не замечала?»

– Вы что будете? – Он указал на бутылки.

Я зачем-то взглянула на часы, я и так знала, сколько времени. Было около пяти.

– Что-нибудь легкое, – ответила я.

– У меня есть сухое белое вино, – предложил он. Я кивнула.

– Знаете, однажды, кстати, у вас в Америке я давал интервью одному популярному журналисту. – Он назвал известное имя. – У меня, вы же знаете, репутация взбалмошного, высокомерного старика, к тому же язвительного.

Я подняла брови, удивляясь: «Да неужто?».

– Видимо, поэтому он взял со мной наступательный тон, мол, я сейчас все твои изнанки выверну наружу и всем покажу. А я как раз приехал со спектаклем о средних веках, в котором вольно обошелся с классической пьесой. Не так, как сейчас модно переносить в современность, а по-другому, впрочем, это неважно. Короче… – Альфред уже брел ко мне со стаканом. Ему было крайне неудобно – и костыль, и стакан, и нога еще, и мне следовало бы встать и подойти к нему, но я сидела.

– …он меня спрашивает с вызовом: «Вот, вы поставили исторический спектакль, существенно переиначив пьесу. Вас не смущает, что вы исказили время, изобразив его не в соответствии с существующим представлением? Вы, – спрашивает, – исследование какое-нибудь проводили?» – «Конечно, – говорю, – проводил. Долгое, многолетнее исследование. Например, лежу на пляже и вижу на вебе облако нелепой формы и думаю, что, возможно, похожее облако видел мой герой и оно изменило его настроение. И пытаюсь представить, как именно изменило? А потом, думаю, надо бы запомнить про облако и про настроение и внести в пьесу. Четыре года вот таким исследованием занимался».

Альфред передал мне бокал, я пригубила, вино было кислое, но я давно уже привыкла к сухим винам, мне даже нравилось.

– Ну и что журналист? – Я представила этого напыщенного журналиста, как он получает насмешливый ответ перед всей аудиторией.

– Я потом видел передачу в записи по телевизору. – Альфред сел в плетеное кресло напротив. – Он попытался сделать вид, что ничего не произошло, но вся его каверзность сошла, знаете, мгновенно. Вот такая примечательная метаморфоза приключилась».

«Подожди, – перебил меня Стив в другом письме. – Зачем ты рассказываешь ненужные подробности про дом, про мебель, к чему эти байки? Ты же знаешь, единственное, что я хочу знать, спала ты с ним или нет? Я в любом случае уверен. Но я хочу услышать от тебя, я хочу подробностей».

«Все было не так, как ты думаешь. Все получилось само, случайно, но одновременно тривиально, буднично, как будто и не могло быть по-другому. Да и к сексу это не имело отношения. Это было что-то другое, но не секс».

«Нет, Джеки, именно секс, просто иной секс, которого у тебя еще не было. Поэтому ты и пришла к нему. Ты с самого начала знала, что так все получится. Так и получилось. Впрочем, это не важно, лучше расскажи подробно».

«Хорошо, я все расскажу тебе. – Я даже пожала плечами, когда написала слово «хорошо». – Если ты хочешь – пожалуйста. Я знаю, что тебе будет интересно, ведь он стар и хром. К тому же его считают гением, и это тебе тоже интересно. Ведь так? « «Мне все интересно, – отвечал он, – абсолютно все, но, прежде всего, потому, что это интересно тебе. Мы с тобой теперь в каком-то роде одно целое. Разве ты сама не путаешься, где я, а где ты?»

«Наверное, – отвечала я. – Так что ты хочешь знать? Как все произошло в первый раз? В первый раз ничего не произошло, он не смог. Может быть, я что-то не так делала, я ведь не знала, как, а может быть, он нервничал.

Прошло минут тридцать с момента моего прихода, когда я сказала, что если его предложение остается в силе, то я, пожалуй, согласна работать у него. Но не в театре, а только над фильмом. Он сидел в кресле напротив меня, совсем близко, его веселые глаза игрались со мной. А потом он произнес:

– И вы будете спать со мной?

И хотя сердце у меня прыгнуло от неожиданности, я не удивилась.

– Это потому, что вы станете моим начальником? – спросила я.

– Нет. Потому, что вы мне нравитесь. Давно, очень давно. Я не сомневалась, что он говорит правду, я сама знала, что Нравлюсь ему.

– Буду, – ответила я и повторила:

– Да, буду.

Мне показалось, что Альфред не ожидал. Что он испугался Из его взгляда вдруг исчезла прежняя ребячливость, лишь на мгновение, но исчезла. И мне понравилось, что ему стало неловко, что и его тоже, оказывается, можно смутить. Альфред усмехнулся.

– После этих слов я должен броситься на вас в страсти. Но броситься я все равно не смогу. – Он указал кивком на свою ногу. – Так что давайте сначала поговорим, чтобы впоследствии вы не были разочарованы. – Он снова усмехнулся. – Потому что есть специфика, как вы понимаете. Еще вина?

Я посмотрела на бокал. Оказывается, я все выпила, сама не заметила как. Но мне не хотелось, чтобы Альфред вставал и снова ковылял к шкафчику.

– Я сама налью, если не возражаете. Он кивнул.


«Похоже, что я нервничаю, – подумала я, наполняя бокал вином. – Непонятно почему, но волнуюсь». Альфред молчал, ждал когда, я вернусь.

– Так вот, – сказал он, когда я снова оказалась напротив него, – я не обычный для вас случай. – Он осекся. – Я – случай! Смешно, правда? – Я молчала. – Я, Джеки, старый. Вам сколько? Лет тридцать? Я вполне гожусь вам в отцы. К тому же вы бы были моим поздним ребенком. Так что я не могу соперничать с молодыми людьми вашего возраста. Согласитесь, что мы оба ощутим элемент противоестественности, если вот эти руки начнут вас ласкать. – Он протянул руку, мне показалось, он сам хотел разглядеть собственную ладонь. – Я для своего-то возраста не ахти, – Альфред усмехнулся. – Думаю, вам вряд ли будет приятно, если я буду стараться вызвать в вас ответную страсть.

«Он прав, – подумала я, глядя на его ладонь. – Скорее всего мне будет неприятно. Хорошо, что он это знает, и хорошо, что он сказал».

– Мне глупо пытаться дать вам то, что дают другие. – Это правильно, что он не назвал имени. – Вы будете сравнивать, непроизвольно, подспудно, и сравнение будет не в мою пользу. Совсем не в мою. Поэтому не ждите от меня, что я начну соперничать. Я не начну, у меня в запасе другие приемы.

– Какие? – спросила я.

– Сложно определить словами, да и зачем, вы сами увидите. К тому же я еще не знаю, я не готовился. Да я и не планирую никакой подготовки, все, обещаю вам, будет вполне естественно, – он усмехнулся.

Я еще никогда не договаривалась о том, как буду заниматься сексом, не занимаясь им.

– И еще, мы не будем спешить, хорошо? Мы не будем форсировать. Все будет не спеша.

– Хорошо, – сказала я просто, как будто мы обсуждали предстоящую прогулку. – Я догадываюсь.

– Вот и чудно.

Он так и не двинулся по направлению ко мне. «Может быть, мне самой? – подумала я, – но тут же передумала».

– И еще, Джеки… хотя, я знаю, вам непривычно вести такого типа беседу, но тем не менее. Я, возможно, покажусь вам хвастуном, человеком, набивающим себе цену. Но это не так, поверьте, – он опять улыбнулся. – Если бы я захотел, то у меня были бы молодые любовницы.

«Я не сомневаюсь», – хотела сказать я, но промолчала.

– Я нахожусь среди молодежи. Театр, знаете ли, особенное место. Здесь женщинам всегда чуть больше двадцати, а мужчинам около тридцати. А артисты вообще люди необычные. – Я хотела сказать, что знаю, но опять промолчала. – К тому же меня, как бы это сказать, уважают. Или нет, скорее, я для многих недосягаем, и не потому, что высокомерен, а как бы это объяснить? Но вы понимаете.

– Понимаю, – сказала я. Я допила второй бокал.

– А недосягаемость хочется достигнуть или хотя бы приобщиться к ней, а через постель это проще всего. И порой я чувствую намек. Но не поддаюсь. Я не знаю, поверите ли вы, Джеки, но я уже много лет не был ни с кем в… – он замялся, подыскивая слово, – как это сказать, в отношениях, что ли. Я имею в виду, ни с кем, кто значительно моложе меня.

– Почему же тогда… – Я не успела спросить, Альфред перебил меня.

– Потому что вы не правило, вы – исключение. Редкое, почти единичное исключение. Я не обманываю, это так.

– Я знаю, – согласилась я.

– Ну и хорошо. Так что я хочу сказать? – Он на секунду отвел от меня взгляд, вспоминая. – Так вот, знаете, почему я никогда не поддавался, хотя порой соблазн был большой? – Я слушала. – По многим причинам, но главное, потому, что я боялся.

Он подтверждающе кивнул, как будто я не верила. Но я верила.

– Я боялся. Знаете чего? Как бы объяснить. Я где-то слышал или читал, что тексты всегда лучше их авторов. – Я не совсем поняла. – Имелось в виду, что книги лучше писателей, которые их писали. Также и спектакли, и фильмы, они всегда лучше их режиссеров. Я это к тому, чтобы вы не разочаровались, потому что, если вы ожидаете, что я буду вас постоянно ослеплять чем-то исключительным, то вы ошибаетесь. Не буду. Исключительное редко и лимитировано, откровения не рождаются ежечасно, на то они и откровения. – Он снова остановился. Мне хотелось снова налить себе вина, но я не знала, надо ли мне пить еще.

– Так вы боялись, что те молодые женщины, которые хотели быть с вами, разочаруются, наблюдая за вами в быту? – спросила я.

– Я боялся, что они будут стремиться постоянно видеть во мне гения, каким меня считают, а это невозможно. Постоянно никто не гений.

– Почему же вы не боитесь того же со мной?

– Почему не боюсь? Боюсь. Потому и говорю. Но вы же умная девочка и поймете. – Я кивнула.

– Я налью еще вина? – спросила я.

– Конечно, – кивнул он.

– А вам?

– Мне тоже.

Я налила ему и себе, мне следует быть немного пьяной, решила я, да и ему тоже не помешает».

«Послушай, зачем ты описываешь все эти подробности? – писал мне Стив.

– Зачем? Я и так знаю все то, что он тебе говорил, и мне неинтересно. Единственное, что я хочу знать, как вы занимались любовью и что ты чувствовала при этом».

«Ты странный, – отвечала я. – Я не могу писать письма на тридцать страниц! Потерпи, я обещала тебе все рассказать и сделаю это. Но я не должна ничего упускать, иначе ты не поймешь главного, да и я сама не пойму. Потому что секс с Альфредом, если это можно назвать сексом, – лишь маленькая часть, лишь дополнение ко всему остальному. С Дино я занимаюсь любовью, и это отдельная жизнь, не связанная ни с чем остальным. А с Альфредом все связано, неотделимо одно от другого, и ты не должен торопить меня. Альфред предупреждал, что спешить не следует, видишь, это, как ни странно, относится и к тебе.

Мы еще болтали о чем-то, в основном говорил Альфред, а я слушала. Я смотрела на него и вдруг с удивлением обнаружила, что странно заведена. Может быть, сказалось вино, но я увидела все иначе, как через призму, меня стало привлекать то, что никогда не нравилось, что обычно не может нравиться. Я не планировала специально, все получилось само собой, Альфред сидел совсем рядом, и мои ноги неожиданно подогнулись, и я съехала с дивана (он и не удерживал меня своей гладкой кожей), и оказалась на полу, возле кресла, чуть сбоку. Пока я скользила вниз, мое и так короткое платье задралось и неровно оголило ноги, и я не оправилась, мне самой нравилось и как сбилось платье, и как открылись ноги. Я потянулась и положила голову Альфреду на грудь, моя рука сначала застыла рядом, а потом поплыла, лаская, по его телу. Я знала, у меня красивые руки, и он, угадав, произнес:

– У тебя красивые руки, Джеки. – Но только это, больше он ничего не сказал.

Его ладонь легла мне на шею, она оказалась неожиданно тяжелой, и хотя пальцы не приносили тепла, а, наоборот, холодили, но они и успокаивали своим ровным давлением. Я почувствовала спокойную уверенность, но не потому, что он все мог, а потому, что ничего не было нужно, а то, что оставалось нужно, он мог. Я ощутила непривычную умиротворенность, обычная спешка, подгоняемая, как бывает, страстью партнера, отступила, вытесненная размеренностью, все вокруг замерло и расслабилось вместе со мной.