Ферма

Похоже, было и к лучшему, что первой успешной кандидатурой, рекомендованной Атой, стала Джейн. Ата может следить за ней и давать госпоже Ю всю необходимую информацию, чтобы дела у Джейн шли гладко. Ата считает, что заслуживает доверия. Должно быть, госпожа Ю учла это, когда взяла Сегундину. Если Ата проявит себя с лучшей стороны перед госпожой Ю, если Джейн и Сегундина родят хороших детей, это может положить начало стабильному сотрудничеству с «Золотыми дубами», доход станет постоянным, и она сможет сосредоточиться на Рое.

Ата отвечает на телефонный звонок, чувствуя укол вины – мать девушки мечтает о том, чтобы ее дочь поступила в колледж. Но девчонка ленива, интересуется модной одеждой и мальчиками, а не книгами. В течение нескольких недель Ата после церкви намекала ей о работе, приносящей большие деньги и подходящей для всех, кто умеет держать язык за зубами. Мало-помалу Ата присматривается, не подойдет ли эта девушка для ее целей.

Она может пойти в колледж позже – и тогда заплатит за учебу сама.





Мэй




Глаза Мэй закрыты. Она представляет себя на бейсбольной площадке. Нужно выполнить подачу, принимать которую будет Леон. Через тридцать минут Мэй представит ему проект «Макдональд». Новый день полон возможностей. Правда, начался он не слишком удачно, однако все еще можно поправить. Просто следует продолжать двигаться, вверх и вперед.

Конечно, Мэй представляла себе столь важный день иначе. Она собиралась проснуться пораньше, быстро пробежаться вокруг озера, а затем, после легкого завтрака (черный кофе, яйца-пашот), бодрой походкой пройти через Центральный парк до клуба «Холлоуэй». Вместо этого Мэй провела ночь на слишком мягкой кровати в чужой пижаме в дорогом отеле рядом с «Золотыми дубами», где часто принимает приезжих гостей. Дерьмовая история, начавшаяся вчера после обеда, окончилась уже глубоко за полночь. Одетые в черное охранники неотступно следили за Хулио, пока он паковал чемоданы, хосты, выстроившиеся в коридоре, выразительно молчали, а лицо Лайзы, когда у нее брали мазки и кровь на анализы, было застывшее.

Клиенты Лайзы прибыли из Нью-Йорка. Набежали толпы врачей и адвокатов. Координаторы, разбившись на пары, оживленно перешептывались и умолкали, когда Мэй проходила мимо.

Как ни странно, клиенты, которые по приезде были настроены более чем решительно, отказались от крутых мер после длительного разговора с Лайзой. Они беседовали с ней в ее спальне за закрытой дверью, и Мэй понятия не имеет (она бы душу продала, чтобы узнать), какую черную магию Лайза использовала, стремясь спасти себя и будущий бонус.

Клиенты обещали не требовать возврата денег, хотя надзор за хостами в «Золотых дубах» назвали «явно слабым». (В ответ Мэй опустила голову как можно ниже, чтобы клиенты Лайзы не увидели огонь облегчения, вспыхнувший в ее глазах.) Они потребуют возмещения ущерба, лишь если Лайза подцепит венерическое заболевание, которое может нанести вред ребенку. Однако им не кажется, что вероятность этого велика, ведь Лайза поклялась, что они с Хулио занимались только оральным сексом и она заставила его сначала сделать анализы. (Мэй поражается, что клиенты – выпускники Йеля и Брауна, сделавшие выдающуюся карьеру: муж в технике, а жена в моде, – все еще доверяют этой вероломной гадине.) Они даже не разрешили подвергнуть Лайзу заслуженному наказанию.

Прежде чем Мэй, очень взволнованная разговором, но пытавшаяся это скрыть, смогла сформулировать ответ, отец продолжил:

– В конечном счете вина за этот злосчастный эпизод лежит на царящей в «Золотых дубах» гиперстрогости. Молодые женщины, особенно беременные, имеют свои потребности. Не лучше ли признать этот факт? Надо проверять посетителей мужского пола на венерические заболевания и регулировать сексуальные отношения, а не криминализировать их, загоняя в подполье и в конечном итоге подвергая опасности ребенка. Это как война с наркотиками, если вы следите за связанной с ней дискуссией, – объяснил он.

На нем была кашемировая куртка с капюшоном и расшнурованные кроссовки «Адидас», но Мэй знала, что он «стоит» около трехсот миллионов долларов (согласно текущему курсу акций его компании). Рука клиента лежала на стройном бедре жены.

– Мы либертарианцы, – добавила та, закидывая ногу на ногу, и ее колготки зашуршали.

Вспомнив самодовольную улыбку, промелькнувшую на покрасневшем от слез лице Лайзы, Мэй чувствует, как к горлу подступает желчь. Она качает головой, пытаясь избавиться от негативной энергии, и заставляет себя выглянуть в окно машины. Многочисленные исследования показывают, что пристальный взгляд на воду замедляет сердцебиение. Зелень тоже оказывает успокаивающее действие. Не в силах найти подходящую группу деревьев, Мэй устремляет взгляд на Ист-Ривер, на ее серые воды, неумолимо стремящиеся к океану.

Обычно Мэй находит вид рек, заключающих Манхэттен в свои змеиные объятия, возвышенным. Бесчисленное количество раз она мчалась по шоссе Рузвельта или по Вест-Сайдскому шоссе и чувствовала подъем при виде сверкающей воды с одной стороны и небоскребов Манхэттена с другой. Пролеты мостов, игрушечная серо-зеленая статуя Свободы, парусники, буксиры, водные такси, иногда пожарные катера – и только полоска шоссе рядом с ними: рев городских автобусов, тротуары, кишащие пешеходами, курьеры на велосипедах, пробирающиеся сквозь неподвижные транспортные пробки.

В такие моменты Мэй переполняет страстная любовь к Нью-Йорку, совершенно в духе Айн Рэнд. Это город Мэй, город, полный возможностей. Ей нравятся его вонь, грязь, изобилие. Ей по душе, что этот наглый, неуклюжий, жестокий город-монстр является не библейским чудищем, а просто клочком земли, отделенным от остальной Америки.

Но не в этот день. Сегодня волшебство ушло. Река угнетает Мэй. И небо тоже, низкое, свинцовое и какое-то грозное. Даже небоскребы потеряли большую часть своей высоты, окутанные низкой завесой не то тумана, не то облаков.

Мэй внезапно охватывает ужас. Мурашки бегают по ее рукам вверх и вниз. Это предзнаменование? Она облажается в разговоре с Леоном?

Машина останавливается перед «Холлоуэй-клубом». Начался дождь. Карлос, пожилой швейцар, открывает дверь, и его зонтик нависает над Мэй так, что ни одна капля не попадает на ее костюм. Мэй тепло приветствует старика – она взяла его на работу, когда управляла клубом, уже тогда он был близок к пенсионному возрасту, но ей понравилась его выцветшая элегантность – и сразу чувствует себя лучше. Когда Мэй видит, что женщина в гардеробе тоже одна из тех, кого наняла она, настроение улучшается еще больше. Они обнимаются, Мэй спрашивает о ее детях (мальчики-близнецы и дочь от первого брака). Гардеробщица явно тронута тем, что она помнит. Принимая у Мэй пальто «Берберри» и вешая его на мягкие плечики, она тихо замечает, что без прежней хозяйки клуб стал совсем не тот.

Метрдотель, который встречает Мэй в пентхаусе, новенький и чрезмерно подобострастный, но все остальное знакомо: вставленные в рамки эскизы великих и дорогая обшивка шалфейно-зеленых стен, башни из свежих цветов, антикварные зеркала над баром, наклоненные, чтобы лучше отражать важных персон в зените их славы, обычно заполняющих весь зал. Не счесть, сколько раз после долгого дня, проведенного в обществе придирчивых членов клуба, она садилась на один из кожаных барных табуретов, и Тито подлетал к ней с сухим мартини и оливками, не дожидаясь, когда его об этом попросят. Часто она заказывала ужин в баре, и Тито представлял ее тому, кто сидел рядом с ней. По какой-то причине (то ли теплое сияние, излучаемое золоченым потолком, то ли уютный изгиб дубовой стойки, которая, казалось, притягивала незнакомцев, сидевших за ней) она чувствовала близость с этим незапланированным товарищем по обеду, был ли он – а это почти всегда был он – невзрачным, но расточительно богатым финансистом из Сингапура, голливудским магнатом или саудовским принцем. Некоторые из них даже стали ее друзьями, по крайней мере в «Фейсбуке».

Она чувствует острую боль и морщит нос. Ностальгия непродуктивна. Не клубы «Холлоуэй» а «Золотые дубы» ее будущее. Ферма – ее ребенок. Леон никогда бы не признался, но Мэй считает, что именно один из ее бесцеремонных комментариев заставил его в свое время задуматься о предприятии, обеспечивающем суррогатное материнство на высоком уровне.

Она только пару лет назад окончила Гарвардскую школу бизнеса и как раз начала ротацию в управленческой программе в «Холлоуэе», начав с «Нью-Йорк-клаб», когда заметила, что тратит огромное количество времени на улаживание дел особ, сопровождающих членов клуба в деловых поездках. За обедом она поделилась с Леоном идеей «Супружеского подразделения» – новой структуры, которая будет заниматься организацией шопинга и культурных программ, уходом за детьми, лекциями и любыми услугами, необходимыми для того, чтобы супруги членов клуба были заняты и счастливы во время пребывания в Нью-Йорке.

– Блестяще, Мэй! – воскликнул Леон и добавил: – Не зря говорят: счастливая жена, счастливая жизнь.

– Не все супруги членов клуба являются женщинами, – заметила Мэй, зная, что ее босс на это ответит.

– Все, кроме двух, по моим последним подсчетам. Тебя это тревожит?

– Если бы женщины могли передавать свою беременность на аутсорсинг, они стали бы теми, кто заправляет шоу.

– Они могут. Разве тебе не доводилось слышать о суррогатном материнстве, гарвардская ты голова?

– Какая женщина из тех, что вы знаете, доверила бы случайному человеку вынашивать ее ребенка в какой-то глуши? – парировала Мэй. – «Детская ферма Холлоуэй», вот что вам понадобится, если вы окажетесь на моем месте. Понимаете, чтобы не сомневаться: вашего ребенка ждет шикарное обращение, пока вы заняты покорением мира.

Мэй сделала глоток шардоне и, почувствовав на себе оценивающий взгляд Леона, одарила его улыбкой.



Услужливый метрдотель сажает Мэй за столик у окна. Именно там она сидела, когда пригласила в клуб мать, получив повышение и став его главным управляющим. Ее родителям в конце концов пришлось уйти из их загородного клуба – ежегодные встречи членов стали чересчур дорогими, – и Мэй подумала, что мать получит удовольствие от роскошной клубной столовой с видом на Центральный парк. Вместо этого та провела весь обед, жалуясь на застопорившуюся карьеру отца Мэй и обвиняя в этом печальном обстоятельстве то расизм, то своего мужа («китайцы обычно хороши в бизнесе, но твой папа явно лишен нужного гена»).

Мэй смотрит на часы. Время надевать маску, которая поможет в ее игре. Она открывает портфель, достает материалы для презентации и свою счастливую ручку («Монблан», ограниченный выпуск, подарок от Итана по случаю ее повышения по службе – назначения в «Золотые дубы»). Она заказывает зеленый чай у проходящего мимо официанта, выключает телефон и невидящим взглядом смотрит в окно, прокручивая в голове презентацию.

В лифте раздается какой-то шум, потом начинает суетиться метрдотель. Мэй поднимает глаза и видит Леона, который идет по залу, обмениваясь любезностями с завтракающими членами клуба, сидящими за разными столиками, и зигзагами приближается к Мэй. На нем сшитый на заказ костюм, галстука нет, волосы немного растрепаны. Тип человека, который ведет себя слегка небрежно, мечтает о великом и источает запах успеха. Когда много лет назад мать Мэй повстречалась с ним за обедом, ее объял трепет. Но Мэй знает толк в людях. Вот почему она никогда не разочаровывается – в отличие от матери, с которой это случается постоянно.

– Мэй! Ты выглядишь фантастически, как обычно.


Леон наклоняется и целует ее в щеку. Он спрашивает об Итане, о подготовке к свадьбе. Она хвалит его загар, и он отвечает, что недавно вернулся с Гавайев, где потрясающе покатался на серфе.

Официант ставит на стол чай для Мэй, а также двойной эспрессо и тарелку с яичными белками рядом с Леоном. Мэй вручает боссу презентационную папку и начинает вводить его в курс текущих показателей прибыли «Золотых дубов».

– Интересно, насколько выше у нас прибыль по хостам премиум-класса, хотя мы платим им значительно больше? – прерывает ее Леон.

Папка с презентацией Мэй лежит нераскрытой рядом с его кофе.

– Да, я сначала не вполне учла, насколько велик на них спрос. Но, похоже, клиентам, которые готовы за них платить, цена почти безразлична. Я рассматриваю возможность повышения цен этой осенью.

Леон смотрит в окно, морщины на его лбу становятся глубже.

– В последнее время я много думаю о той ярости, которую вызывает в людях неравенство. Важность среднего класса, исчезновение рабочих мест для людей физического труда… Искусственный интеллект только усилит эти тенденции.

Он делает паузу и смотрит на Мэй.

Мэй встречается с ним взглядом. Она привыкла к неожиданным поворотам в разговорах с Леоном и его склонности смешивать бизнес с большими проблемами (глобальное потепление, политическая поляризация, социальное неравенство). Леон богач старой закалки. Он верит в справедливость рынка и его выгоды, но также и в то, что привилегии влекут за собой ответственность. Как говорится, положение обязывает. В отличие от многих собратьев по крупному капиталу Леон верит в правительство как необходимое паллиативное средство, помогающее сглаживать острые углы капитализма. Но Леон непоколебим в убеждении, что оно не должно душить частный сектор или рынок, который его оживляет, ибо, несмотря на все недостатки, тот остается самым эффективным и наименее коррумпированным способом управления экономикой. Леон верит, что такие люди, как он, – пользующиеся преимуществами капитализма, однако обладающие великодушным сердцем и острым взглядом, а потому способные распознать и смягчить его непреднамеренные, хотя и реальные недостатки, – и есть те, кто должен вести других за собой (но потихоньку, исподволь, чтобы не отпугнуть клиентов, инвесторов и друзей…).

Мэй восхищается им.

Она потягивает чай и ждет, когда Леон изложит свою идею. Ее желудок урчит. Завтрак был целую вечность назад. Она смотрит на нетронутые белки, все еще дымящиеся на украшенной золотым ободком тарелке Леона.

– Большинство наших хост иммигрантки, да?

– Верно. Большинство родом из латиноамериканских стран, с Карибских островов и Филиппин, хотя у нас есть небольшое количество женщин из Восточной Европы и Юго-Восточной Азии. И, конечно же, хосты премиум-класса.

– Я задаюсь вопросом, нет ли возможности помочь нашему собственному среднему классу таким способом, который также принесет пользу нашей франшизе.

Леон снова замолкает, слегка приподняв брови. Ему нравится так поступать – предлагать идею и позволять ей болтаться, как наживке на крючке.

– Замечательно. А как этого достичь?

Леон откидывается на спинку стула, распрямляет мускулистый торс и складывает большие руки за головой так, что локти выступают вперед, как крылья самолета. Это поза силы. Мэй читала в журнале для выпускников ее бизнес-школы, что лидеры воспринимаются как более сильные, если занимают больше места. Она распрямляет руки, которые до того были скрещены у нее на груди.

– Что, если мы начнем набирать больше хост из числа белых представительниц среднего класса? – предлагает Леон, сначала добродушно, а потом со все возрастающим рвением. – Их ущемляли десятилетиями. Никакого роста заработной платы, профсоюзы выхолощены. Роботизированное производство вытесняет их труд. Держу пари, нам не придется платить им намного больше, чем мы платим нашим хостам из числа иммигранток, но – вот в чем вся суть – мы смогли бы брать за их услуги премиальную цену.

Мэй чувствует на себе взгляд Леона, оценивающего ее реакцию. Чтобы выиграть время и собраться с мыслями, она повторяет фразу, которую Леон обычно использует во время мозговых штурмов:

– Идея достойная…

– Более чем достойная, Мэй! Она беспроигрышна: больше прибыли для нас и хорошие рабочие места – потрясающие рабочие места – для всеми забытых «синих воротничков» из числа белых американок. Труд на заводе и работа водителем грузовика уходят в прошлое. Мы живем в постиндустриальном мире, Мэй. Работа в сфере услуг, в основном дерьмовая, это будущее. Переворачивать гамбургеры, заботиться о стариках. Наши рабочие места меняют жизнь. Потенциальные суррогатные матери станут соревноваться, чтобы занять одно из них.

– Проблема в том, – осторожно вставляет Мэй, – что мы, скорее всего, не сможем просить за них премиальную цену. Я обнаружила, что клиентов, которые заказывают хост премиум-класса, привлекает весь пакет. Не только… окрас, но и порода: результаты тестов, спортивные достижения…

– Я не говорю о тех, кто живет в трейлерах, и прочем отребье, Мэй, – отвечает Леон с оттенком нетерпения, – нам нужны белые девушки из среднего класса – подумай о крепких жительницах Среднего Запада, подумай о выпускницах государственных университетов, которые хорошо успевали, но не имеют серьезных перспектив на хорошую карьеру.

Мэй озадачена. Леон что-то задумал? Думая вслух, она предлагает:

– Пожалуй, мы могли бы ввести новый уровень цен. Не премиум-премиум, а… доступный премиум?

– «Доступный премиум-уровень»! Блестяще! – отрывисто восклицает Леон, ударив по столу загорелым кулаком. – Вспомни о высококлассных дизайнерах одежды. Почти все они расширили свою аудиторию за пределы ультрабогатых с помощью более доступных – но все еще премиальных, все еще очень желанных – брендов. Вспомни о брендах «Кельвин Кляйн» и «КК», о «Дольче» и «Д&Г», об «Армани» и…

– «Армани иксчендж»! – вставляет Мэй мелодичным голосом.

Леон усмехается, явно довольный тем, что Мэй понимает его с полуслова. Он поручает ей глубже вникнуть в предложенную им концепцию и приглашает ее вернуться в клуб через неделю для мозгового штурма. Потом он смотрит на свой завтрак, гримасничает, откусывая кусочек едва теплой яичницы и делает знак официанту, чтобы тот ее убрал. Официант в ужасе.

– Есть что-нибудь новое в «Золотых дубах», о чем мне следует знать? – спрашивает Леон, допивая эспрессо.

Анин аборт. Хулио и Лайза. Джейн и клещ.

– Все под контролем, – щебечет Мэй.

Леон наклоняется вперед, опирается на локти и смотрит прямо в глаза Мэй.

– «Холлоуэй» летит вперед на всех парах. Но меня в особенности волнует потенциал роста «Золотых дубов».

Мэй чувствует прилив энергии.

– Богатые, а нас сейчас стало так много, одержимы своим потомством куда больше, чем предыдущие поколения. Моя мать курила во время беременности, просто страшно подумать! В наше время мы не просто сталкиваемся с колясками за три тысячи долларов и дизайнерскими подгузниками. Рынок роскоши обращается к беременным и новорожденным, и у нас есть преимущество первого хода. Совет директоров рассматривает возможность открытия второй фермы на Западном побережье – лично мне нравится название «Красные кедры», – чтобы повернуться лицом к азиатским и ближневосточным рынкам и перехватить часть их богатств. Вы эксперт, мы будем рады вашему вкладу…

Мэй не могла бы написать более совершенный сценарий. Ее сердце взлетает, оно парит и вылетело бы изо рта на крыльях, если бы она позволила! В зале стало светлее, серый цвет туч превратился в золотой. Мэй на мгновение опускает голову, готовясь к прыжку.

Она поднимает глаза и ослепительно улыбается Леону, пододвигая к нему папку с проектом «Макдональд». Он смотрит на нее вопросительно. В ответ Мэй увеличивается в размерах, расправляя плечи и твердо кладет руки на стол. В статье, которую она прочла, указывается, что это еще один вариант позы власти. И Мэй действительно чувствует себя более сильной.