Ферма

И тут Рейган все понимает. Она понимает Келли так, словно на миг становится ею самой.

Понимает, как неуклюжая шутка госпожи Ю пронзила ее сердце, видит налет невольной грусти, подмечает яростное моргание и поспешную болтовню, пока момент отчаяния не проходит.

Рейган вдруг понимает, какие надежды возлагает на нее Келли. И впервые она боится за ребенка, которого носит под сердцем.

– Мне до смерти хочется увидеть выставку Арбус. Нельзя придумать лучшего способа провести день, – не кривя душой, говорит Рейган, обращаясь к Келли.

Келли благодарно расплывается в улыбке.



Рейган холодно. Она плотнее закутывается в хлопчатобумажный халат – расстегнутый спереди, как было велено. Пояса нет.

Клиника частная, в комнате ожидания интерьер из журнала по дизайну, в туалете свежие цветы. На стенах смотровой висят фотографии спокойных вод – осеннее озеро, в котором отражаются полуоблетевшие деревца, зеленоватый изгиб широкой реки. Рейган встает со стула, чтобы их рассмотреть. Ее никогда не тянуло фотографировать пейзажи, только людей. Она спрашивает себя, что это может означать.

Рейган все еще не уверена, почему она здесь. Она перестала расспрашивать Келли после того, как та несколько раз повторила пустые объяснения госпожи Ю («незначительные нарушения», «лишняя осторожность не помешает»). Единственная причина, по которой Рейган не беспокоится, это то, что сама Келли казалась спокойной, даже веселой, когда высаживала Рейган перед вестибюлем больницы после обеда.

Рейган залезает на смотровое кресло и садится, свесив ноги. Она проводит рукой по изгибу живота. Теперь она может представить его, ребенка, которого носит: шапочка черных волос, кожа цвета какао. Глаза темные, как у матери.

– Ты счастливчик, – ласково говорит она ему.

Келли, оказывается, любит зло пошутить. Она заставила Рейган поперхнуться рыбой за обедом своими язвительными комментариями относительно других посетителей ресторана (дамы с дизайнерскими сумочками, разодетые в пух и прах лишь для того, чтобы произвести впечатление друг на друга; дряхлый старичок с полногрудой спутницей – любимой племянницей? дружелюбной сиделкой? охочей до золота невестой из агентства? – которые сидели, держась за руки, за столом позади них).

На выставке Келли удивила Рейган своим глубоким знанием Арбус. Им нравились одни и те же фотографии. Келли захотелось в следующем месяце взять Рейган на выставку Уокера Эванса[84].

Координатор – та самая, которая ждала прибывших Келли и Рейган в вестибюле больницы, – входит в палату в сопровождении медсестры-азиатки в бледно-зеленой униформе. Не может быть, чтобы ее прислала госпожа Ю. Как будто Рейган способна убежать с сыном Келли в животе. Может, в музее координатор пряталась за одной из скульптур? А в ресторане за каким-то растением в горшке?

– Это Нэнси, – представляет координатор медсестру. – Сегодня она будет нам помогать.

Рейган приветствует медсестру и игнорирует координатора, которая, как она чувствует, за ней наблюдает.

Медсестра объявляет, что измерит жизненные показатели Рейган. Она засовывает ей под язык градусник и достает из футляра тонометр. Координатор прислоняется к закрытой двери, скрестив на груди руки. Рейган борется с желанием сорвать халат, устроить представление.

Раздается жужжащий звук. Координатор достает из кармана телефон:

– Хорошо. Извините, надо ответить. Если понадоблюсь, я снаружи.

Рейган делает вид, что не слышит ее, и глядит на дружелюбное лицо медсестры, на крошечные черные точки у нее на носу. Медсестра напевает попсовую мелодию.

– Вам так идет быть беременной! – Она вынимает термометр изо рта Рейган и одобрительно хмыкает. – Это ваш первый?

Рейган колеблется.

– Да.

– Мальчик или девочка?

– Мальчик.

– Давление хорошее, – замечает медсестра и добавляет: – Он будет красавчик, если его папаша недурен собой. Вы хорошенькая.

Рейган благодарит ее, впервые задаваясь вопросом, как выглядит донор спермы, выбранный Келли. Кого она искала? Черного? Умного? Высокого?

– У меня мальчик и девочка, но девочки со временем доставляют неприятности! А мальчики любят своих матерей, – рассуждает медсестра.

Рейган улыбается, как будто соглашаясь, но, конечно, она в этом не разбирается. Возможно, у нее никогда не будет собственного ребенка. И Келли в недалеком будущем заберет своего сына. Рейган часто задавалась вопросом, как она будет себя чувствовать после родов, если, вынашивая ребенка так долго, чувствуя, как он пинается и поворачивается, слыша его сердцебиение, поймет, что не может существовать отдельно от него. Но теперь Рейган знает, что все закончится хорошо. Она поняла, что Келли хороший человек, действительно хороший, что бывает так редко. Келли воспитает его правильно. А история семьи, которую Келли расскажет сыну, начнется с Рейган.



Рейган ощупывает повязку на ключице и следует за координатором, идущим впереди нее по траве. Позади них поднимается вертолет. Горячий ветер бьет в спину, треплет волосы.

На ней новая одежда. Она провела ночь в Нью-Йорке, потому что процедура заняла больше времени, чем ожидалось, и Келли не хотела, чтобы Рейган летела в «Золотые дубы» ночью.

– Наверное, Мэй права. Думаю, я действительно родитель-вертолет, – печально сказала Келли в вестибюле больницы после процедуры.

Координатор, стоящая рядом, пошутила:

– В данном случае на антивертолет.

Келли высадила Рейган у шикарного отеля в центре города и несколько раз извинилась, что не может с ней остаться. Коридорный, который проводил Рейган до номера, хотя у нее не было с собой чемодана, упомянул, что отель совершенно безопасен и выдерживает даже попадание бомбы. Рейган не спала большую часть ночи. Она смотрела один фильм ужасов за другим, чтобы отвлечься от процедуры, оставившей на ее теле разрез пониже шеи.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спрашивает координатор, останавливаясь в нескольких ярдах от заднего входа в дормиторий.


Она появилась в ресторане отеля за завтраком и отменила заказ Рейган на кофе. Они не разговаривали весь полет.

Рейган кивает, теребя воротник.

– Перестаньте щупать повязку, – говорит координатор, глядя на руку Рейган, пока та ее не опускает.

Они входят на ферму через библиотеку, в которой никого нет, за исключением женщины в светло-голубой униформе, присевшей в углу и вытирающей пыль с книжной полки. На координаторском посту Рейган приветствует Донна, ее любимица.

– С возвращением! – говорит она, нежно берет Рейган за запястье и подносит ее «Уэллбэнд» к считывающему устройству. Потом она обращается к своей коллеге: – Спасибо. Дальше я сама.

Рейган благодарно улыбается Донне, прежде чем осознает, что речь идет о ней.

– Пойдемте, я провожу вас до спальни. – Донна ведет Рейган в ее комнату, как будто та могла забыть за один день, где что находится. – Как вы себя чувствуете?

– Со мной все в порядке, спасибо.

– Что-нибудь нужно? Перекусить? Сок?

Рейган качает головой, желая, чтобы Донна ушла.

Дверь в ее спальню приоткрыта. Рейган задыхается, когда входит внутрь. Белье с кровати Джейн убрано, полосатый матрас как-то неприлично гол. Полка над ним очищена от вещей соседки, за исключением нескольких книг, и ее шкаф пуст.

Боже, что случилось с Джейн?

– У Джейн теперь отдельная комната, – объясняет Донна. – А это значит, что и у вас тоже!

Поток облегчения – Джейн в порядке, с ее ребенком ничего не случилось, – а затем недоумение:

– Но почему?

Донна закрывает дверцу шкафа, откидывает одеяло Рейган и заставляет ее лечь.

– Знаете, у нее начались проблемы со сном. И если Джейн не будит ночью ее мочевой пузырь, то, значит, виной тому ваш, – весело объясняет Донна.

Рейган в ужасе. Она не хотела беспокоить Джейн, когда ходила в туалет по ночам. И она никогда не включала свет, шаря в темноте в поисках туалетной бумаги.

Рейган закрывает глаза от внезапного напора слез. Донна натягивает простыню на ее ноги, задергивает шторы и велит Рейган уснуть. Сегодня никаких назначений у нее нет.

Рейган молчит, все еще боясь открыть глаза, чтобы не расплакаться перед Донной, – та может сообщить госпоже Ю, и к ней снова пошлют психолога.

Значит, Джейн попросила, чтобы ее переселили. Ну и ладно. Так для нее будет лучше. Должно быть, бедняжка вне себя от радости: у нее никогда не было своей спальни. Даже старшеклассницей, живя с мамой, она спала в гостиной.

– Подремлите немного, – советует Донна, прежде чем закрыть дверь.

Оставшись одна в полумраке, Рейган плачет. Она не двигается, чтобы вытереть лицо. Она одна, и в ее теле разрез – там, где раньше была шишка.

– Когда вы впервые почувствовали ее? – спросил доктор в клинике, и Рейган посмотрела на него в замешательстве.

– Почувствовала что?

Она никогда не замечала шишку раньше, призналась Рейган, зная, как странно это звучит. Но та была не такой уж большой. Она, пока доктор готовился к биопсии, исследовала ее контуры – украдкой, словно, прикасаясь к собственной плоти, нарушала какое-то табу.

А как иначе она могла следить за всеми трансформациями своего тела? Ее живот вздулся, соски потемнели, вены под кожей стали еще более синими, начались выделения из груди, на трусиках появились белые пятна. Как-то раз она заметила розоватую шишку на левом соске, нежную на ощупь. Медсестра сказала, что это забитый проток, ничего страшного, и посоветовала принимать теплый душ.

– Скорее всего беспокоиться не надо, – прогремел доктор.

Рейган спросила с растущей паникой:

– А есть о чем беспокоиться?

Тогда и медсестра, и координатор шагнули к Рейган, но заговорила именно медсестра:

– Вы молоды и здоровы. Мы просто перестраховываемся, потому что вы беременны. Из-за ребенка.

Доктор усмехнулся:

– Расслабьтесь, дорогая. На самом деле пока беспокоиться действительно не о чем.

Он улыбнулся ей сверху вниз ровными зубами, похожими на выбеленный штакетник, только еще белей. Она закрыла глаза: это «пока» эхом отдавалось в ее голове. Она начала молиться, чтобы не потерять сознание, и не переставала, пока все не закончилось.

За закрытой дверью комнаты, ставшей теперь ее личной спальней, Рейган слышит движение. Завтрак, должно быть, закончился. Раздаются пронзительный смех, потом громкое шиканье. Рейган садится. Она изучает пустую кровать Джейн, потом ее книги на почти пустой полке. Она присматривается. Это книги, которые ей дала Рейган. Непрошеный подарок. Рейган думала, они могут ей понравиться.

Она засовывает ноги в мягкие туфли, не обращая внимания на тиски в груди. Ей не хочется оставаться здесь, наедине с отвергнутыми книгами в отвергнутой комнате. Она бредет по коридору, сама не зная куда, и оказывается перед медиазалом.

Потому что ей нужно знать.