Фотография из Люцерна

Тогда, у шеста, и я, и Майк обливались слезами – только причины были разные. Майк – от жалости к Шанталь, а я – от эмоционального переполнения: мне требовалось высвободить боль.

На мосту пробка, я смотрю на центр Окленда – темные городские башни, озаряемые светом почти полной луны.

С момента своего переезда я часто думала, зачем люди ходили к Шанталь Дефорж. Что она могла им предложить, какие потребности удовлетворяла? Сегодняшние события помогают мне найти ответ на этот вопрос: если им довелось пережить испытание вроде того, через которое прошла сегодня я, пережить и не сломаться, – возможно, они испытывают те же чувства, что сейчас испытываю я.

Да, это похоже на правду: если Шанталь давала своим клиентам возможность заново пережить унижение, а затем преобразовать боль в эротические ощущения и чувство освобождения, – то да, это могло помочь. Боль, предлагаемая госпожой, стирала иную боль. Не удивительно, что они снова и снова просили о сеансах, платили деньги, а после испытывали благодарность. Она давала им то, что ценится выше всего на свете: силу жить дальше.





Глава 11




Вена, Австрия. 6 апреля 1913, воскресенье



В округ цветет весна, воздух ароматен и свеж, но настроение у всех угрюмое – чувствуется приближение войны.

На скамейке напротив Вотивкирхе сидит все тот же молодой человек. Он нервничает. Рядом с ним лежит небольшая туго завязанная папка из плотного картона под мрамор. Появляется Лу, на ней просторный плащ, кажется, она торопится… Это ее последний день в Вене, и потому фрау Саломе спешит. Через час ее ждут на прощальный коктейль в дом к Фрейду.

Она замечает молодого человека и делает шаг ему навстречу. Он встает и приглашает даму присесть рядом. На нем новые туфли и защитного цвета грубая егерская куртка.

– У меня только пять минут, – говорит Лу. – Я была твердо настроена больше с вами не видеться, но последнее письмо заставило меня передумать. Вы умоляли о встрече, писали, что вам надо сказать мне нечто важное. Пожалуйста, скажите сразу и лучше покороче. Меня ждут в другом месте.

Молодой человек кивает, он держится крайне учтиво.

– Во-первых, спасибо, что пришли, очень вам признателен. Я попросил о встрече, поскольку узнал о вашем отъезде. Я и сам через месяц уезжаю – с момента нашей прошлой беседы ситуация изменилась. Мне наконец удалось разобраться с наследством отца, так что я получил свою долю и поправил дела. Скоро я уезжаю в Мюнхен, буду поступать в Академию искусств. А если начнется война, как многие думают, то лучше служить в немецкой, чем в австрийской армии.

Лу гадает, к чему он клонит. Молодой человек продолжает:

– То, что я с вами познакомился, – очень для меня важно. Мы беседовали всего три раза, однако наши встречи навсегда останутся в моей памяти. Я никогда не забуду ни вашу доброту, ни готовность слушать и давать советы. Я приготовил для вас прощальный подарок, маленький знак признательности.

– В этом нет никакой необходимости: что бы я ни дала вам, я ничего не ожидала взамен.

– Я понимаю. Позвольте сказать только одно: мой подарок хотя и скромен, он от чистого сердца. – Молодой человек протягивает папку. – Здесь рисунок. Пожалуйста, не смотрите, пока я не уйду. – У него взгляд человека, пытающегося скрыть сильные эмоции. – Вот и все. Я понимаю, что был безобразно настойчив, поэтому не смею более отнимать ваше время. Примите самую искреннюю признательность и уважение. И простите за все беспокойство, которое вам причинил. – Он встает и берет ее руку. – Прощайте, фрау Лу. Удачной дороги.

Он щелкает каблуками, кланяется и уходит. Лу провожает его взглядом.

Молодой человек пересекает парк и движется в сторону Альзер-штрассе, исчезая из вида. Хорошо, значит, слежки не будет. Лу поднимается и быстро идет на прощальную встречу с Фрейдом.





* * *


В доме Лу Саломе здоровается с супругой профессора, Мартой, и Анной – их восемнадцатилетней дочерью, с которой она не так давно подружилась. После первого приветственного тоста профессор приглашает ее в кабинет – они обсуждают несколько его последних идей и ее планы открыть психоаналитическую практику в Гёттингене. Во время беседы Лу спрашивает, помнит ли уважаемый профессор, как однажды посоветовал ей прислушаться к горячим просьбам и дать согласие на встречу с молодым человеком, который ее преследовал.

– А, уличный художник. Помню, конечно. Вы ведь виделись несколько раз?

– Да. Это было полезно, хотя временами он становился слишком фамильярным, и его приходилось приводить в чувство. Я встретилась с ним прямо перед приходом сюда – он хотел попрощаться, поблагодарить за советы и вручить подарок. – Она показывает Фрейду папку. – Он и сам в следующем месяце уезжает в Мюнхен: полагает, что война неизбежна, и предпочитает служить в немецкой армии.

Фрейд кивает:

– Я с ним согласен. Поворотный пункт в истории. Эта война унесет множество молодых жизней, а выжившие изменятся навсегда. Мне страшно за сыновей. – Он смотрит на папку. – Уже открывали?

– Пока нет.

– Так давайте взглянем.

Она развязывает тесемки и достает рисунок. Разглядывает – и передает Фрейду.

– Не могу поверить. Вы только посмотрите!

– Как интересно! Пародия на ту самую знаменитую фотографию.

Лу хочется напомнить профессору разговор, о котором ей рассказывал Тауск, – что члены психоаналитического кружка обсуждали ее персону и этот снимок, – но она сдерживается. В конце концов, это мой последний день здесь – незачем ставить учителя в неловкое положение.


Фрейд продолжает изучать рисунок.

– Я бы сказал, автор сначала скопировал снимок, а потом несколько видоизменил. Вы – это вы теперешняя. Не смешливая девчонка двадцати одного года, а прекрасная женщина средних лет. И меха – в точности как ваши. И еще он поменял атрибут: вместо того дурацкого прутика теперь у вас в руках настоящий хлыст. – Фрейд качает головой. – Прямо по учебнику психиатрии Краффт-Эббинга. Ваш юный почитатель представил вас в виде «Венеры в мехах» Захер-Мазоха или, может, вагнеровской героиней – чтобы показать, как истово он вас почитает. Это картина-искушение. Художник надеется, что роман с ним будет вам интересен, поэтому изобразил рядом себя. Своего рода попытка соблазнить – или, по крайней мере, оставить о себе память.

Лу все еще не отошла от потрясения.

– Да вы посмотрите! Он снял с Ницше сюртук и рубашку, и на его полуобнаженное тело прилепил свою собственную голову.

– Он ставит себя на место Ницше! Поразительно! Особенно учитывая вашу широко известную роль в его жизни.

– Я убеждала его найти средства для самовыражения, отойти от изображения внешнего и вскрыть самые сокровенные фантазии – но он зашел слишком далеко! Какая неслыханная наглость! Это оскорбительно!

Фрейд ласково говорит ей:

– Он принял ваш совет близко к сердцу. Очевидно, автор воспринимает вас как архетип властной женщины, а себя – вьючным животным, полуобнаженным и страшащимся ударов вашего хлыста. То, что он сделал пародию на знаменитый снимок с Ницше и Рэ, кажется мне очень интересным. Этим он себя совершенно бесстыдно выдал. Смотрите, на обратной стороне написано: «То, о чем я мечтаю» – инициалы и дата. Я бы сказал, что это любовное послание, Лу, выражение страсти. Если использовать термины психоанализа, это почти идеальное визуальное выражение трансфера отношений. Вы задели молодого человека на глубинном уровне. – Фрейд тепло улыбается. – Я всегда полагал, что из вас выйдет превосходный психоаналитик. А сейчас, посмотрев на рисунок, совершенно в этом уверен!

Лу берет рисунок, переворачивает и читает подпись – снова рассматривает изображение.

– Я очень признательна вам за такие слова, профессор. Однако согласитесь, это все-таки патология.

– Сначала старый снимок, потом личная встреча с вами. Тут тревожность молодого человека и его богатое воображение сплавились в единое целое. Я вижу здесь сильную фрустрацию и нежелание ее выразить. Передать вам такой рисунок – для автора это поступок, стоивший немалых усилий. И кое-что еще кажется мне очень любопытным.

– То, как он обошелся с Паулем Рэ?

– Именно. Он закрасил изображение Пауля, превратив его в силуэт. То есть сделал из конкурента призрачную фигуру. Здесь вообще много интересного. Если бы молодой человек был моим пациентом, я бы не пожалел нескольких сеансов, чтобы выявить все уровни подсознательного, которые он пытается выразить.

Лу убирает рисунок в папку, снова ее завязывает и кладет на пол. Они с Фрейдом заговаривают о другом: их обоих интересует различие между неизлечимой ненормальностью и поддающимися коррекции неврозами – оба сходятся на том, что ситуация в этих двух случаях разная. Самое лучшее, что можно сделать для пациента, страдающего глубоко укоренившимися перверсиями, например садомазохизмом, – помочь ему поладить со своей ненормальностью; тогда как пациента с неврозом можно закрепить в пограничном состоянии – что позволит ему вести вполне полноценную жизнь.

Лу внимательно слушает наставника и делает записи. На прощание Фрейд тепло обнимает ее и преподносит букет роз.

– Занятия с вами, – говорит она, уже в дверях, – поворотная точка в моей жизни.

– Для меня было честью работать с вами, – отвечает Фрейд.



Лу неспешно прогуливается до отеля, зажав папку под мышкой. Она думает о встречах с молодым художником и его необычном подарке. Ей неприятно, что она оказалась героиней его фантазий, а факт, что он спародировал и извратил главный образ ее юности, чрезвычайно возмущает.

Словно он затащил меня в свою патологию.

Потом она вспоминает: Фрейд настойчиво подчеркивал на семинарах, что психоаналитик не вправе принимать такие вещи близко к сердцу; они – всего лишь инструмент для помощи страдающему пациенту.

Я просила его внимательно посмотреть в собственную душу и нарисовать то, что он там увидит. Своим подарком он просто продемонстрировал мне, что выполнил просьбу.





Глава 12




Мне требуется два дня, чтобы отойти от роли. Сейчас окончание спектакля кажется не более чем ночным кошмаром: путь сквозь улюлюкающую толпу воплотил все мои страхи, и я помещаю его в ту часть своей памяти, где храню самые сильные переживания.

Я заглядываю в офис Кларенса. Он сидит за столом в одной майке. Стены обклеены этикетками калифорнийских вин. Похоже, Кларенс и живет тут же – в соседнем подвальном помещении без окон.

Он с улыбкой здоровается:

– Привет, Тесс, как жизнь? – И не дожидаясь ответа, приглашает: – Заходите, садитесь. Жалобы есть?

Стандартный вопрос – способ продемонстрировать, что Кларенс всегда на страже интересов жильцов.

Я спрашиваю о детективах, которые принесли известие о смерти Шанталь. Прошу рассказать подробнее.

– Обычные игры в доброго и злого полицейского. Рамос, испанец, исполнял роль полного отморозка, а Скарпачи, тот, что с грустными глазами, якобы добряк и отличный парень. Можно подумать, кто-то еще на это ведется.

Кларенс протягивает мне их визитки. Я записываю данные, поднимаюсь к себе и звоню Скарпачи.

– Еще раз, так вы кто? – переспрашивает он.

– Исполнитель перформансов, художник оригинального жанра.

– А для тупых можно? Что это значит? – Я начинаю объяснять, но он перебивает: – То есть, вы выступаете с монологами?