Фотография из Люцерна

И я решил походить, как говорят, вокруг да около: фрау меня заинтересовала, так отчего бы не поддержать ее игру?

– Думаю, вы знаете, зачем я здесь.

Она качнула головой:

– Не имею представления.

– Вы же сказали, что ожидали подобного визита?

– Ожидала. Однако не представляю, с чем конкретно он может быть связан. Например, официальным лицам понадобился мой дом, и они желают приобрести его за гроши. Или архив Фридриха Ницше хочет завладеть его письмами ко мне. Или, быть может, правительство намерено меня арестовать, ведь занятия психоанализом теперь запрещены. Или просто конфисковать мою библиотеку, – тут она махнула рукой в сторону полок, – поскольку многие книги признаны упадочническими, развращающими, злонамеренными. Генрих Манн, Бертольт Брехт, Генрих Гейне, Зигмунд Фрейд, Роберт Музиль, Эрих Мария Ремарк, Артур Шницлер, Эрнст Толлер, Франц Верфель… Многие авторы были моими близкими друзьями. А в прошлом году студенты наших лучших университетов устроили торжественное сожжение книг. Так что целью визита вполне может оказаться конфискация. – Она пожала плечами. – Да много вариантов.

– Вы говорите, что аполитичны, фрау Лу, но ваши слова нельзя назвать нейтральными.

– Я всего лишь тихая старуха, которая обожает немецкую литературу. – Тут ее лицо осветила лукавая улыбка.

О, игра продолжается!

– А что вы думаете про нашего фюрера?

– Я слышала его выступления по радио – блестящий оратор.

– А содержание его речей?

– Я не особо вслушивалась в слова, меня куда больше интересовала манера подачи.

– Вы были в Вене в тысяча девятьсот двенадцатом и тринадцатом годах? – Она кивнула. – В то время наш фюрер тоже там жил. В «Майн Кампф» он описывает этот период, как именно в те годы стал непреклонным.

– Мне рассказывали. Возможно, это написано под впечатлением «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше?

– Например?

– Третья часть, «Старые и новые скрижали»: «А если вы не хотите быть роковыми и непреклонными, – как можете вы когда-нибудь вместе со мною – победить?»[6]

Вот так да! Ясно, фрау не намерена признаваться, что была знакома с Гитлером. Мой чай остывал, фрау Лу явно устала и не предложила налить свежий. Я решил, что пора переходить к делу.

– В ту пору вы свели знакомство с неким господином, имя которого мы не станем называть. Даже сейчас, после его стремительного взлета, он вспоминает вас с нежностью и ни в коем случае не намерен причинять вам вред – я получил на этот счет совершенно определенные инструкции. И тогда, много лет назад, а если быть совершенно точным, весной тринадцатого года он подарил вам некий рисунок. Он не просит, чтобы вы его вернули, однако готов приобрести за весьма немалую цену.

– Если рассуждать теоретически… «немалая цена» – это сколько?

Рассуждать теоретически! Хороший знак. Что же, поговорим.

Я жестом показал, что речь идет об очень высокой цене, куда большей, чем готов заплатить кто-то другой.

– А почему, – спросила она, – этот господин столь щедр? И что делает этот рисунок таким ценным?

Я ответил ей совершенно честно, что не имею ни малейшего представления, но получил инструкции заплатить сумму, которую она назовет. Фрау ведь понимает, о чем идет речь?

Она снова лукаво улыбнулась. И тут я понял, что перехитрил сам себя, что фрау просто хотела выяснить, как много мне известно. Меня переиграли: она вовсе не собиралась продавать рисунок – ни за какую цену.

– Ну, – сказала она, – все это было очень интересно. Я с радостью помогла бы вам, но не имею такой возможности.

– Хотите сказать, что не продадите рисунок, даже если я предложу вам баснословных денег?

– Я хочу сказать, что такого рисунка у меня в собственности нет, никогда не было, и я не представляю, о ком вы говорите и на что пытаетесь намекнуть. Простите, я устала. Годы дают о себе знать, память слабеет. – Она поднялась. – Мне нужно отдохнуть. Спасибо за чрезвычайно занимательную беседу. Полагаю, вам пора идти. Или есть что-то еще?

Не дожидаясь моего ответа, она потянулась к звонку.

– Я позову Марию, она вас проводит.

Мы молча ждали прихода экономки. Я старался не показать, как разочарован.

– Что ж, – я пожал плечами, – в моем деле всегда так: что-то найдешь, что-то потеряешь.

– Вы милый. Надеюсь, потеря не принесет вам неприятностей.

– Ну, убить меня не убьют, но без гонорара оставят. Я работаю за комиссионные.

– То есть вы своего рода торговец услугами?

– В некотором смысле. Прошу, фрау Лу, если ваша память вдруг восстановится, и вы – совершенно случайно – обнаружите этот рисунок, – свяжитесь со мной, хорошо? Могу я оставить вам свою визитную карточку?

– Конечно.


Я положил визитку на журнальный столик и указал на покрытую кружевной накидкой кушетку, стоявшую на самом видном месте. Заметив мой жест, фрау Лу с любопытством на меня посмотрела.

– Здесь это и происходит? – спросил я.

– Психоанализ?

– Ну да. Загадочные разговоры, и все про секс.

– Далеко не все, – поправила меня хозяйка, – в этом люди заблуждаются. И ничего таинственного. Аналитическая кушетка вовсе не разновидность кабинки для исповеди, как полагают некоторые. Это просто удобная мебель, она позволяет пациенту расслабиться, раскрыть сердце и душу, высказать все, что его тревожит. Я сижу на стуле в изголовье. При таком расположении пациент не видит мою реакцию. Самое важное в моей работе – очень внимательно слушать, уметь вычленять из рассказа главное, некие ключи… В некотором смысле, похоже на работу следователя. Таким образом, кушетка – всего лишь инвентарь, важный, возможно, даже ключевой, но сам по себе он нейтрален. Это просто… диван.

Появилась экономка. Мы с фрау Лу пожали друг другу руки, и меня проводили к выходу. Я сел в машину и бросил взгляд на дом: фрау Лу стояла у окна и смотрела на меня. На ее прелестных губах играла улыбка.



Вряд ли нужно говорить, что Борман был недоволен.

– Леди проявила неуступчивость? – спросил он, и прищур его глаз выдавал раздражение.

– Она просто все отрицала.

– И вы ей поверили?

– Откровенно говоря, нет. Хотя она стара и больна, разум у нее совершенно ясный, а воля сильная. А еще она хитра, коварна и уверена в себе. По тому, как фрау отводила глаза и сжимала руки, я сделал вывод, что рисунок или у нее, или, по крайней мере, она помнит, куда он делся. И должен сказать, ее нельзя назвать горячей сторонницей нового порядка, это она ясно дала понять. Конечно, есть вероятность, что ей понадобятся средства, и она передумает. Но, честно говоря, очень в этом сомневаюсь.

Я выдохнул. Я чувствовал, что должен предложить Борману какую-то версию для доклада Гессе и Гитлеру.

– У меня ощущение, что долго она не проживет. Я буду следить за ней и в случае ее смерти сразу вас извещу. В дом нужно будет попасть сразу после ее кончины: перевернуть там все вверх дном, провести самый тщательный обыск – если рисунок в доме, мы его найдем. А если нет, то будем, по крайней мере, знать точно.

Борман ухмыльнулся:

– Отличная мысль! У вас хорошо работают мозги, Флекштейн. Хотя вы вернулись с пустыми руками, я распоряжусь выплатить вам половину гонорара. Считайте это авансом – остальное получите, если труп будет сговорчивей, чем живая хозяйка.

Должен признаться, визит к фрау Лу в тридцать четвертом году произвел на меня сильное впечатление. Но только через много лет я действительно пойму как повлияло на мою жизнь то «интервью».

И еще: сам вид аналитической кушетки и рассказ про инструменты анализа прочно отпечатались в моем мозгу, породив увлечение этой странной наукой, называемой психоанализом. Увлечение, которое проявилось несколько лет спустя помогло разработать план бегства и создать свою новую личность.





Глава 14




Мы в особняке Грейс Ви. Луис, обойдя по кругу бальный зал, рассмотрев пол и стены, приносит для себя стул и садится настраивать инструмент: звучит Бах – акустика здесь замечательная.

Рекс вертит головой и восторгается. Я знакомлю его с Грейс, и мы болтаем о пустяках. А когда Грейс уходит, еще раз обсуждаем спектакль, и Рекс предлагает несколько идей.

До сих пор мы с Луисом репетировали по отдельности. Сейчас настало время собрать спектакль воедино. И хотя, кроме Рекса, публики тут нет, его присутствие изменяет динамику спектакля.

Мы заканчиваем; я едва держусь на ногах. Сцена срыва далась мне еще тяжелее, чем представление, разыгранное несколько дней назад в стриптиз-клубе. Луис тоже устал: он вложил невероятное количество энергии в финальное исполнение ломаной, аритмичной, безумной музыкальной мозаики.

– Твой спектакль, – говорит Рекс, – это музыкальное вступление и следующий за ним монолог. Но давай разберемся, о чем этот монолог?

– Я хочу показать портрет этой женщины.

– Это так! Сейчас композиция спектакля такова, что музыка – всего лишь своего рода элемент антуража, способ подвести зрителей к эпизоду срыва. Не стоит делать «Монолог» просто пьесой о талантливом виолончелисте и его покровительнице. Пусть это будет спектакль об их взаимоотношениях. Вашим персонажам нужен секрет, один на двоих.

Рекс предлагает намекнуть на тайную связь.

– Для миссис Z это, наверное, последнее любовное приключение. Для Луиса – начало пути к вершинам музыкальной карьеры. Его первая немолодая покровительница, и вряд ли последняя. Каждый из них нуждается в другом и использует его. Каждый понимает, что монолог, во время которого миссис Z представляет Луиса элите Сан-Франциско, означает на самом деле конец любовной связи. Это – поворотный момент для обоих. Теперь их роли в жизни друг друг изменятся.

– Прерывать ее слова музыкой, это слишком жестоко, – говорит Рекс, обращаясь к Луису. – Может, сделать так: она срывается, ты подходишь к ней, утешаешь, она вцепляется тебе в руку, и ты мягко ее уводишь. – Рекс поворачивается ко мне. – А то, как ты будешь касаться его, как отреагируешь на его прикосновения, скажет обо всем без слов. Кто-то из зрителей поймет, кто-то нет. Так даже лучше – будет, что обсудить по дороге домой.

Рекс советует, как мне сидеть, когда будет звучать музыка: на крайнем месте первого ряда, вполоборота к публике, чтобы все видели, какие эмоции меня обуревают.

Мы с Луисом в восторге от предложений Рекса, и в итоге договариваемся встретиться здесь же через десять дней и устроить генеральный прогон, уже в костюмах. Я буду в вечернем платье, с соответствующим макияжем; Луис наденет темный костюм и черную шелковую рубашку. Если репетиция пройдет хорошо, Грейс назначит дату и разошлет приглашения.



Стук в дверь. Это Кларенс, сегодня он в джинсах и безрукавке, а рядом с ним колесница Шанталь.

– С доставкой на дом. В подвале пыльно, так что я даже ее протер. Куда поставить?