Фотография из Люцерна

– Я прочитал о тебе в светской колонке «Кроникл», – говорит он. – Про постановку в особняке на Президио-Хайтс. Очень разные мнения.

– Ты поэтому так на меня смотришь?

– Просто любопытно, почему ты захотела увидеться.

Я смотрю ему в глаза:

– Мне тоже кое-что любопытно. Что тебя связывало с Шанталь?

– Я же тебе объяснил. – Он нервничает.

– Всё? Честно говоря, причина, почему ты захотел попасть в лофт, показалась мне несуразной. «По старой памяти». В самом деле?

Он опускает глаза и шепчет:

– Я по ней с ума сходил.

– А она об этом знала?

– Я говорил, что хочу быть в ее власти постоянно. Она отнеслась к этому без восторга. Заявила, что меня влечет не лично она, а типаж, что я не знаю, какая она на самом деле. Что я просто клиент, который платит ей за услуги, и есть жесткие правила насчет личной привязанности.

– Как ты себя чувствовал в тот момент?

Мне очень нравится моя роль психолога-самоучки.

– Хреново. Пытался ее уговорить – бесполезно. Чем сильнее я умолял, тем непреклоннее она становилась. В конце концов Шанталь заявила мне, что нужно устроить передышку. Я понимал, что это значит. Разрыв. После того разговора она перестала снимать трубку. Я впал в отчаяние.

Мне очень его жаль, хотя я отдаю себе отчет, что его одержимость была опасна для Шанталь и что она была права, ему отказав.

– Тебя ведь зовут не Карл Дрейпер? – Он качает головой. – Когда ты позвонил мне, то уже знал, что Шанталь убита? – Он кивает, уткнувшись взглядом в чашку. – Ты мне лгал. Ладно, мы были незнакомы. Но зачем ты делал вид, что выворачиваешь душу?

– Прости, Тесс. Мне очень стыдно.

– Угу, стыдно… Не потому ли, что тебя поймали за руку? Пора все прояснить, Карл. С тобой хочет поговорить детектив, который ведет следствие. Его зовут Скар-пачи, он ждет снаружи, вон там. Думаю, тебе следует все ему рассказать.

– Так вот зачем ты мне позвонила? – Я вижу, что он сдался.

– Представить вас друг другу?

– А у меня есть выбор?

– В общем-то нет, – отвечаю я.



Позже мне звонит Скарпачи.

– Его настоящее имя Карл Хьюз. Он смотритель Музея изящных искусств в Сан-Франциско. Женат, двое детей, собственный дом. Встречался с Шанталь раз в месяц примерно два года. По его собственным словам, пристрастился. У него редкий вид сексуальных фантазий – «шантаж по договоренности». В такого рода играх тот, кто в подчинении, хочет, чтобы доминирующий собирал компромат на него и затем угрожал рассказать о его извращениях семье, друзьям, коллегам, работодателю, если «раб» не заплатит или не выполнит нечто унизительное. Шанталь отказалась этим заниматься. Он умолял, она не соглашалась, он продолжал умолять до тех пор, пока она не разорвала знакомство.

– Выходит, на самом деле он от нее не зависел. Просто желал, чтобы она ему угрожала.

– Да, но потом история приняла странный поворот. Однажды ему в офис принесли конверт. Внутри были фотографии, серия снимков, которые Шанталь делала с ним и Джошем. На снимке его голова была закрыта капюшоном из ткани, который позволял различить черты лица. Если верить Джошу, Шанталь выкинула эти фотографии. Хотя, возможно, что и нет. Хьюз говорит, его лицо было прекрасно видно, так что любой знакомый сразу узнал бы его. Он не испугался, не запаниковал. Наоборот, почувствовал возбуждение. И решил, что отказ Шанталь был просто частью роли. И что это начало той игры в шантаж, которую он так жаждал. Он с нетерпением ждал развития событий. Ждал, что она выйдет на связь и объявит свои требования. А когда ничего не получил, начал сам названивать и писать. В конце концов она перезвонила. Если ему верить, они поругались. Шанталь отрицала, что посылала фото, что вообще что-то делала. Когда Карл описал ей присланные снимки, она напомнила, что первая серия была уничтожена, так что фотографиям просто неоткуда взяться. Снова сказала, что сожалеет о необходимости разорвать отношения, однако его настойчивость не оставляет ей выбора. Если верить Хьюзу, это был их последний разговор. Он также утверждает, что продолжения истории с письмами не было.

– Ничего себе! И что ты об этом думаешь?

– Болтун, придумал слезливую историю, чтобы его пожалели. Я спросил, сохранились ли фото, – клянется, что все уничтожил. Конечно, это никак не подтвердить, но в конце концов я ему поверил: все детали друг другу соответствуют; к тому же рассказанное только ему во вред. Вероятно, он и вправду мечтал, чтобы Шанталь подчиняла его, угрожая и унижая, – но вот чего он точно не хотел – чтобы я или кто другой рассказал его жене про сеансы с платной профессионалкой.

– Так он представляет интерес для следствия?

– Пока да. Но если он говорит правду, то самый большой вопрос, кто послал ему фотографии.

– Думаешь, Джош?

– Он – первый кандидат.



Тем утром я получаю второе письмо от графини Евы.

Дорогая Тесс Беренсон!

После обмена письмами я зашла на сайт и потрясена вашим творчеством. Поздравляю вас с получением стипендии Холлиса. Оказывается, вы серьезная актриса. Я уверена, что Шанталь оценила бы ваш интерес и не возражала бы против использования в проекте своего образа.

Я готова всецело помогать вам, как только вы убедите меня в своем добром отношении к моей дорогой подруге. Речь не о контроле за вашими действиями; единственное, я хочу полностью убедиться в отсутствии возможных злоупотреблений. Не сомневаюсь, вы понимаете, как важно взаимное доверие. И лучший способ выстроить такое доверие – личная встреча.


Я буду в Нью-Йорке шесть дней, начиная с двадцатого июля. Надеюсь, такое расписание вам подходит. С нетерпением жду встречи; хочу больше узнать про ваш замысел и про то, как идет полицейское следствие.

С наилучшими пожеланиями,

Ева Фогель.





Глава 21




Выдержки из неопубликованных мемуаров

майора Эрнста Флекштейна

(известного как д-р Самуэль Фогель)



В конце сорок второго года моя «психоаналитическая публика» стала доносить до меня слухи о тяжелой ситуации на Восточном фронте. Несколько пациенток – в основном жены высокопоставленных военных – заявили, что им снятся тревожные сны. Используя техники, которые я освоил во время учебы в Институте психологических исследований и психотерапии (а еще подсмотрел у гадалок), я сумел, интерпретируя эти сны, выявить их причину: огромные потери под Сталинградом, о которых не сообщалось, и возможность грандиозного отступления сил Вермахта.

Примерно тогда же пациентки стали по секрету сообщать мне: среди элиты говорят о необходимости готовиться к поражению Германии в войне. Некоторые признавались, что их мужья втайне открывают счета в зарубежных банках – «на всякий случай», если вдруг придется просить статус беженца в государствах Южной Америки. Мне стало ясно, что, если Германия действительно проиграет, послевоенная ситуация будет чрезвычайно тяжелой; и если вскроется, что под видом занятия психоанализом я работал на разведку, проблем мне не миновать.

Должен еще отметить, что мой бывший начальник Мартин Борман, занявший после перелета Рудольфа Гесса[8] в тысяча девятьсот сорок первом году место личного секретаря Гитлера, был для меня теперь недоступен. Впрочем, я в любом случае вряд ли рискнул бы обсуждать с ним подобные вопросы.

Именно тогда, в канун нового, тысяча девятьсот сорок третьего года, я начал свои собственные приготовления «на всякий случай». Способ возможной смены дислокации, маршрут, новая личность. Когда детали стали вырисовываться, я понял, что если хочу сделать это легально, с одобрения начальства, то должен быть на отличном счету. А для этого требовался успех в моей деятельности. И он случился.



После завершения войны о кружке Ханны Зольф и том трагическом чаепитии[9] стало широко известно; его разоблачение связывают с именем швейцарского врача Пауля Рекцеха, тайного агента гестапо. Однако до сей поры никто не знает, что в тех событиях я тоже сыграл свою роль. Фактически причиной внедрения Рекцеха стала моя «психоаналитическая деятельность».

В конце сорок второго года моя пациентка, прекрасная графиня Аннелоре фон Т., страдающая неврозом, во время сеанса призналась, что ее очень беспокоят «провокационные беседы», которые ведут ее близкие друзья. Под предлогом освобождения пациентки от стресса я немедленно ввел ее в гипнотическое состояние и затем вытянул всю информацию, которой она обладала о кружке Ханны Зольф, включая имена руководителей.

Я не участвовал непосредственно в разоблачении этой группы и, следовательно, не несу ответственности за последовавшие затем аресты и казни. Операция проводилась исключительно силами гестапо. Но успешное внедрение доктора Рекцеха спустя несколько месяцев стало возможным только благодаря той информации, которую предоставил я. Хотя все эти люди казались мне высокопоставленными снобами (включая дам, которых я «лечил»), личной вражды я к ним не испытывал. Однако в тот момент Германия находилась в состоянии войны, и все они должны были осознавать, к каким последствиям могут привести подрывные разговоры.

Полковник Хайнц Фругауф, мой куратор из абвера, был поражен тем, информацию какой важности мне удалось выжать из «лечения» графини фон Т. и к каким результатам это в конце концов привело. Наконец-то затраты на мое внедрение окупились, сказал он.

Предварительная работа и в самом деле была проделана немалая: изготовлены соответствующие сертификаты, подтверждающие мою якобы квалификацию; обставлены роскошной мебелью доставшиеся мне «в наследство» от терапевта-еврея кабинет и приемная в шикарном здании на Виланд-штрассе. Среди прочего там была установлена знаменитая психоаналитическая кушетка. Я сам выбрал ее и торжественно разместил в самом центре кабинета – в точности так, как видел у фрау Лу Саломе.

Мое положение «процветающего аналитика для богатых» обязывало меня носить отличные, сшитые на заказ костюмы и ежедневно их менять. Коротко говоря, затрат подготовительный этап потребовал больших, а пользы до разоблачения кружка Зольф почти не было. Зато теперь самые известные берлинские психотерапевты получили распоряжение, которого не могли ослушаться: отправлять нужных пациенток ко мне «на психоанализ». А уж я должен был вытягивать из этих прекрасных дам все, что только можно, об антипартийных настроениях.

Когда список группы Зольф стал известен, я наконец получил возможность предложить свой собственный план: проникнуть в Соединенные Штаты под видом беженца-еврея, психоаналитика по специальности, который решился на побег из нацистской Германии и теперь ищет убежища. Прибыв на место, я представлю свои документы и буду просить разрешение открыть в Вашингтоне такую же психоаналитическую практику, какая была у меня в Берлине. Там я смогу поддерживать связь между агентами абвера и в то же время тянуть информацию из пациенток, мужья которых – крупные фигуры в армии, разведке и контрразведке США.

Как и ожидалось, Фругауф отнесся к этому скептически. Почему я вдруг решил, что американское психоаналитическое сообщество, которое уже заполонили еврейские беженцы из Австрии и Германии, меня примет? И разве время не упущено: ведь война полыхает вовсю?

Хорошие вопросы – но я знал ответы. Наш отдел подготовки, сказал я Фругауфу, вполне в состоянии обеспечить меня отличной легендой, разве нет? Один раз они это уже сделали. Более того, я собирался взять имя Самуэля Фогеля – реального человека, с которым мы были очень похожи; я знал точно, что он умер в тридцать девятом году в Бухенвальде, куда попал после ареста во время облавы. Кроме того, моя легенда будет включать пикантную деталь: меня не только не убили в лагере; нет, я чудесным образом спасся и выжил благодаря невероятному сходству с доктором Эрнстом Флекштейном, аналитиком-арийцем, и потом вел прием под его именем.

Что касается моего бегства, оно произойдет во время предстоящей конференции по психоанализу в Цюрихе, организованной ученым арийского происхождения доктором Карлом Густавом Юнгом, соперником и идеологическим противником Фрейда. Именно там я ускользну и обращусь в американское консульство, назову свое настоящее имя и попрошу убежища в США. Будучи подвергнут жесткому допросу (никаких сомнений, что допрос будет жестким), я подробно расскажу им историю своих злоключений, включая дерзкий побег из лагеря и историю моей работы в Берлине. Я подробно опишу, как «лечил» высокопоставленных деятелей Вермахта и СС, приведу примеры закрытой информации, которую получил таким способом, и постараюсь убедить американцев, что я просто кладезь для их разведки.

Фругауфа идея очень позабавила.

– То есть Фогель заявит, что, выдавая себя за вас, он сумел практиковать в столице Третьего рейха?

– Именно! Фогель стал Флекштейном, чтобы выжить. И, попав наконец в США, рассказал, кто он такой на самом деле.

Надо заметить, Фругауф был личностью заурядной: малого роста, с круглым животиком, медленно соображающий, с тяжелым взглядом вечно прикрытых глаз. Он носил закрученные вверх усы в стиле бывшего президента Пауля фон Гинденбурга, над которыми кто только у нас не подшучивал.

– Фогель-Флекштейн-Фогель, – несколько раз повторил полковник. Улыбнулся. – Говорите, вы похожи на еврея? Хм, а может, вы и есть еврей, а, Флекштейн? Я давно это подозревал.

– О господи, вы меня раскололи! Ха-ха-ха! – Как всегда, я сделал вид, что восхищен удачной шуткой этого коротышки. – Бдительность и только бдительность! Ха-ха-ха!

Полковник стер с лица улыбку.

– Это так нелепо, что может сработать. Но требуется серьезная подготовка.

– Согласитесь, полковник, что подобная операция может заинтересовать Канариса[10]. Он всегда призывает нас использовать такие дерзкие схемы, которые просто не придут в голову вражеской контрразведке. Я уверен, ему придется по вкусу мысль получить в столице Штатов нового агента. Явившиеся на психоаналитический прием высокопоставленные дамы наверняка будут делиться секретной информацией, к которой имеют доступ их мужья. А маленькие личные секреты, а признание в совершении непристойных поступков!.. Подумайте, какая прекрасная основа для шантажа! А возможность сливать дезинформацию! И разве можно вообразить лучшее место для связи с нашими агентами, нежели врачебный кабинет еврея-беженца? Что, дорогой Фругауф, может быть еще более дерзким?

– Составьте рапорт, и я передам его по инстанциям, – распорядился Фругауф. – Не знаю, что выйдет. Хотя, – самодовольно добавил он, – в любом случае мы наберем очки за инициативу.

Под «мы», разумеется, он подразумевал себя.