Где наша не пропадала

История приблизительно такая. Сначала все было нормально. Водяные, конечно, пошаливали, не без этого, но беззлобно. Пойдут, например, пацаны купаться. Пацаны в воду, а водяной на берег. Узлов на одежде наделает, да еще и побрызгает, чтобы зубами развязывать вкуснее было. Или на рыбалке: повесит тины на крючок, пацан тянет улов, водяной дожидается, когда удилище в дугу согнется, а потом отпускает. И летит ошметок, словно из пращи пущенный, хлесть пацану по сопатке, а лешак под водой хохочет, только пузыри идут. Над взрослыми так не шутили, побаивались. С ребятней-то безопаснее, да и веселее. А еще лучше с бабами. Соберутся молодухи полоскать. Стоят хлюпаются, все вроде нормально: речка спокойная, вода светлая. А примутся выжимать, и визг на всю округу. Что такое? Опять кто-то лягух да ершей в белье понатолкал. А одна, Жанной ее звали, повадилась купаться по ночам. Целое лето ходила, а к весне родила. С первым же пароходом и уехала от позора. Но фельдшерица рассказывала, что ребеночек-то появился весь волосатый и с хвостиком.

Так и жили – водяные на дне, а люди на берегу.

А потом, когда заводы начали строить, обитатели дна пропали. Может, поотравились, может, разбежались, никто не знал. Но скучнее стало на реке.

Однако скучали недолго. Появились иностранные суда, а следом за ними и новые водяные. Такие, что старые по сравнению с ними ангелами вспоминались. Эти уже не с пацанами заигрывали. У них другие забавы нашлись: то сеть располосуют, то мордушку вытряхнут, то лодку продырявят. Мужики, кто видел, рассказывали, будто они лысые, как пластмассовые куклы. И еще человек один ученый с лекцией приезжал и говорил, что размножаются они, как рыбы, икрой, оттого и описторхоз появился, от методов размножения. А двууску сибирскую потом придумали, чтобы конфликт не обострять. Да народ-то не проведешь – свою заразу от чужой он всегда отличит. И еще одна особенность – если наша родная нечисть без чистой воды жить не смогла, то завезенная – наоборот, для них солярка и мазуты разные лучше самогона, налижутся, а потом беситься начинают. И горе тому рыбаку, чьи сети рядом окажутся.

Дедок еще что-то рассказывал, да я слушал вполуха. Держался, как бы не рассмеяться. Обидишь старика – замолчит, а с разговором дорога всегда короче.

Пришли на место. Принялись за дело. Кстати, вы знаете, как сеть под лед ставится? Делается ряд лунок, метров через пять, потом привязывается к норилу веревка и продергивается подо льдом. Точно так же, как резинка в трусы. Норило выполняет роль булавки. Из чего оно делается? Из обыкновенной рейки, можно одной обойтись, а лучше из двух сколотить, чтобы лунки долбить пореже. Веревку, значит, заправили, а на ней уже и сеть протаскивают.

Короче, на словах все очень просто. По тонкому льду – тоже нетрудно. А если лед полуметровой толщины или толще – удовольствие ниже среднего. Я первую лунку продолбил и взмок. Морозец больше двадцати, а надо мной пар клубится. Вторую уже с высунутым языком добивал. Вычистил кое-как, распластался на льду и мордой в лунку. Хватанул пару глотков ломозубовки – вроде полегчало. Можно продолжать. Стыдно же перед дедом слабаком показаться. Сам-то тюкает да тюкает, вроде и не спешит, а от меня, молодого, не отстает.

Подошел я к третьей лунке, разметил, махнул пешней пару раз. И вдруг, что такое, ничего понять не могу, но чую, что меня за бороду тащат. А бородища у меня в ту пору богатая была. И вот кто-то вцепился в нее и тянет что есть мочи, со щеками вырвать норовит. Но кто? Кругом ни души – гладкий лед и берега в тумане.

А дедок на своей луночке – тюк да тюк.

Тут-то я и вспомнил про лысых водяных. Зря, видно, подсмеивался. Объявились голубчики. Глянул я быстренько на бороду – может, нога болтается или хвост – ничего не видно. Кручу глазами туда-сюда, и никакого толку. Прячется мелкота плешивая. Джунгли себе нашла. Я, признаться, рассчитывал, что они покрупнее. А тут мальчики с пальчики – зато злости на троих. С мясом, подлец, дерет. Не иначе как от зависти. Сами голенькие, так и других без волос готовы оставить. Прав был дед. Тряхнул я тогда бородой в надежде, что отцепится. Куда там! Еще злее разъярился. Слезы вышиб. Ах ты, думаю, гаденыш, раздавлю! Бросил пешню и хвать обеими руками за бороду.

А там ледяная корка.

Намокла моя бородища, пока воду пил, вот и схватилась на ветру, смерзлась. Лед и тянул. Он, сами знаете, даже трубы разрывает.

Но это я потом сообразил, а сначала-то меня смех разобрал. Комкаю бородищу и хохочу. Напало вдруг.

Дедок – ко мне. Что, мол, стряслось?

Да вот, говорю, думал, что водяной в бороду вцепился. Дедок мой аж подпрыгнул, а потом схватил пешню и шарит глазами по льду. Я его успокаиваю, объясняю, в чем дело, а он и слушать не хочет. Кричит на меня, раззява, мол, упустил лазутчика. Бегает от лунки к лунке, в воду заглядывает и кроет в семь этажей всех водяных и меня вместе с ними. Потом, когда понял, что уже никого не поймает, плюнул в каждую лунку по три раза и вещи начал собирать.

Я его уговаривать – это же, представляете, всю долбежную работу сначала начинать. Бесполезно. Даже не отвечает. Сопит и к берегу топает. Шкандыбаю за ним и ничего понять не могу – к берегу-то зачем? Оказалось, он таким маневром со следа сбивал. Водяные якобы через лед видят и гонятся, а на суше им уже слабо.

Часа два петляли, пока дед не определил, что опасность миновала. Семь потов спустили. А потом все сначала. От луночки к луночке. Тюк да тюк.

Как вспомню, так бриться иду.





Омулевая бочка




Про омуля спрашиваете. Не ловил ли? Ловил, как же, я – да за омулем не схожу. Но отношения с ним у меня довольно-таки путаные. Впрочем, на то и омуль, а не пескарь какой-нибудь.

Я, как только в Сибирь приехал, сразу начал справки наводить. Дружок у меня в Иркутске жил. А Иркутск, сами понимаете, славное море, священный Байкал – и омулевая бочка посерединке плавает. Прихожу, значит, в гости, а у него парень сидит по фамилии Тверской. Потому и запомнил, что получается тверской иркутянин. Я еще подумал, что в Твери мне почему-то не встретился Иркутский. Впрочем, корневая система давно нарушена, поздно искать закономерности, бесполезное занятие, и не об этом речь. Заикнулся я об омуле, а Тверской этот и говорит, что для рыбалки пока не сезон, но попробовать на вкус можно, пока я бегаю в магазин за московским кефиром, он все приготовит. В магазин так в магазин, ноги не отсохнут. Прибегаю, а у них уже все на столе: разделанный омуль от жира лоснится и лучок на нем кольцами. Попробовал кусочек – объедение. Честное слово, ничего подобного раньше не встречал. Сижу нахваливаю. А хозяева: один подкладывает, другой подливает, и в четыре уха мои восторги слушают. Довольны, что угодили. Млеют и чуть ли не лопаются от патриотической гордости. И правильно делают, если есть чем гордиться. По-моему, стесняться собственной родины намного зазорнее. Ну и я на похвалы не скуплюсь.

И вдруг они как закатятся. У Тверского даже слезы от хохота выступили.

Селедкой, шутники, накормили.

Петух яичко снес, а ворона раскудахталась.

Не обижаться же? Сам тоже хорош – ничего подобного раньше не встречал. Вот и все наше гурманство. Но селедка, между прочим, одна из вкуснейших рыб, если, конечно, в хорошие руки попадет. Той же горбуше очков сто вперед запросто даст. Но для некоторых простофиль из городского полусвета красное мясо да высокая цена – первейшая гарантия вкуса. Потому что глазами есть привыкли.

Вот такое знакомство получилось.

Кстати, о гурманстве, слышали, наверно, что настоящий омуль должен быть с душком, блюдо для особо изысканных ценителей. Может быть, и так, но мне кажется, что это ангарчане придумали, они любую рыбу с тухлинкой предпочитают. Только у байкальского омуля и слава немного с душком. Если по науке разбираться, он и омуль-то не настоящий, а так, самозванец незаконнорожденный. Ряпушкин брат. Потому и рекламу раздули, чтобы грешок скрыть. Испытанный прием.

А настоящий омуль не в Байкале, а на Севере обитает. Вес нагуливает в море. В речки заходит только на нерест. Такого распорешь, так все потроха жиром залиты. И здесь уже хоть кем называй, хоть бычком, хоть воблой – породу не скроешь, она сама за себя скажет.

Но эти тонкости я потом постигал, опытным путем.

У начальника моего знакомые в Туруханске жили. И уговорил он меня слетать на осенний ход омуля. Я же объяснял, что не люблю рыбачить сетями, но когда выбора нет, а любопытства много, соглашаешься на любые условия, тем более что в пристяжку берут, а пристяжная – кореннику не указ.

Встретили нас хорошо. Привезли в балок, дали лодку, дали сеть и сказали: ждите, если сегодня омуль не пойдет, то завтра – обязательно. А он и завтра не пошел, и послезавтра не объявился. Мы исправно каждую ночь плаваем, у них так и называется «омуля плавать». Плаваем, значит, а омуля все нету, омуль все не идет. На уху, конечно, достаем, с голоду не умираем: то налимчик попадет, то щучка, то сижок – но не за этим же тысячу верст летели! У начальника нервишки начали шалить. Время уходит, на работе квартальный отчет квасится, план под угрозой, а рыбы нет. И главное, неизвестно, дождемся ли, а он половине города наобещал. Да еще и погода на мозги капает. Северный сентябрь на пегой кобыле ездит: то дождь, то снег. Но самое поганое в такой рыбалке – это конспирация. Последним шакалом себя чувствуешь. Вся работа по ночам. От каждого огонька на реке, от каждого всплеска сердце останавливается. Со слабыми нервами лучше не соваться, лучше дома сидеть. Дома это не так заметно.

Вот и напарник мой, в городе орлом держался: мужчина в полном соку, волевой, напористый, походка упругая, взгляд прямой и в голосе металл, а на реке и взгляд забегал, и голос заплаксивел. Через каждое слово на крик срывается, страх от себя отгоняет. Я уж его успокаиваю: ну поймают, говорю, так рыбы-то все равно нет, значит, и штрафовать не за что. А он на меня, как на придурка, смотрит. Но не объяснять же ему, что я все понимаю. Не с луны свалился. Знаю, отчего дети родятся. Штраф – плохо, но хуже, когда на работу сообщат, все-таки начальник. Хоть и власти большой не имеет, а все равно на виду. Блюсти себя приходится. И рыбнадзор таких клиентов обожает, самая удобная добыча. До крупных чинов не дотянешься – руки коротки, так хоть на средненьких отыграться. И в план добавка, и для души разрядка.

А моему напарнику еще и повышение корячилось, очередная ступенька освобождалась. Лишние скандалы, разумеется, не ко времени. Попробуй не занервничай. Хотя – мог бы и не рисковать. Рыбалка – дело добровольное. Никто силком не тащил. Сам уговаривал. И все ненасытность наша, все бы нам побольше и разом. Короче, и рыбку съесть, и в кресло сесть. Наверняка и угостить кого-то собирался, чтобы в креслице подсадили. Размечтался, а вышло, что и рыбки нет, и кресло могут отодвинуть.

Если бы, конечно, омуль попер, так все бы страхи позабылись. Если бы да кабы…


Отдежурили неделю, напсиховались вдосталь и решили: плаваем последнюю ночь и, уж коль не судьба, значит, не судьба, значит, собираем манатки.

С вечера снежок прогулялся, и ночь темнущая была, как в Уругвае. Напарник совсем расклеился, кашляет и температуру найти пытается. Неохота человеку из теплого балка на слишком свежий воздух вылезать. А у меня, наоборот, предчувствия на все голоса поют, заверяют, что именно в такую пакостную ночь подоспеет наш долгожданный и драгоценный. Предчувствия поют, а я молчу, боюсь удачу спугнуть, только напарника успокаиваю, давай, мол, уж последний разок. Для очистки совести, поплаваем часик и спать.

Вышли на реку. Разметали сеть. Плаваем.

И вдруг свет промелькнул. Если свет, значит, катер идет. Вот тебе и последний разок. Обманули предчувствия. Начинаем сеть выбирать. И снова что ни порог, то запинка – носатики в сети. Не сказать, что битком, но вполне достаточно для хороших неприятностей. Носатики – это молоденькие осетрята. Шпана, лезет куда не просят, и времечко выбрали самое подходящее, как раз для поддержания разговора при встрече с рыбнадзором. За каждый нос по сотне, невзирая на возраст. А свет на реке все явственнее – приближается катерочек. Напарник сеть выбирает и, слышу, шепчет: сто, двести, триста, четыреста – штраф уже подсчитывает, и голосок с каждой цифрой все утоньшается и утоньшается. А сеть словно русалки на глубине приплетают, тянется, тянется, кончиться не может. Свет уже в луч превратился, разгуливает по воде, еще немного – и до нас доберется. Вижу, напарник за нож схватился, сеть резать хочет. Я его за руку – неудобно же перед хозяином, он к нам по-человечески, а мы… чужое добро – не свое, пропадай, но береги. Вовремя остановил. Катерок взял правее и пошел к берегу. К нашему берегу. Рядом с балком причалил. А нам пришлось подальше отплывать, прятать сеть в тальнике и тащиться пешком против ветра со снегом, в темноте и по камням.

А катерок-то оказался почтовым. Мужики покемарить пристали, да пуганая ворона, сами знаете, кого не боится.

Вот вам и омулевая бочка. Неделю порыбачили и с пустыми рюкзаками домой, за тысячу километров. Да еще в порту три дня непогоду пережидали.

Но северного омулька я все-таки наловил. Правда, в следующую путину.

И знаете чем?

Сапогом.

Ей-богу, не вру. Самый надежный и безопасный метод. Парень один с работы собрался на Север, а сапог не имел. Я ему свои дал. Они у меня легонькие были и места мало занимали. Он вернулся и отвалил мне полмешка. Если в сапог пересыпать, то как раз до края голенища. А рыбка – объедение, распорешь – все потроха жиром залиты.

И никаких тебе волнений.





Сугудай без уксуса и без рыбы




По северной рыбе я не скучаю даже на материке. Во-первых, друзья иногда угощают, а во-вторых, как говорил Черчилль или Дзержинский, точно не помню – для меня важнее процесс. Зимняя рыбалка тоже интересная, но летняя все-таки веселее. Ледоход еле переждал, руки чешутся. У напарника по работе балок на берегу стоял, но какой-то пакостник спалил. Начал новый изобретать, раму для саней заказал, пенопласта для утепления полную стайку натащил, но стройка – дело хлопотное, да и перевоз непрост, если нет вертолета, надо зиму ждать. А мне-то не терпится. Взял палатку, спальник, добротную подстилку под него прихватил – не на горбу же тащить, лодка довезет. Добрался до места. Закидушки поставил и пошел прогуляться со спиннингом. Кидаю, кидаю, блесны меняю через каждые пять бросков, но толку никакого. Поумнела рыбка за зиму, не желает на блестящую железку бросаться. Решил дровишек для костра натаскать. Брожу по берегу. Знакомые мужики на лодке подчалили. Одному из них я мотор помогал перебирать, он в благодарность и предложил не мучиться в палатке, а присоединиться к ним. Заодно и недокомплект устраню. Я у них четвертым буду, разобьемся на пары – все сподручнее. К тому же и дождем по радио грозились, пусть и кратковременным, но при любом раскладе промокнуть проще, чем просушиться. Убедили. На спиннинг все равно не берет. Нищему собраться… сами знаете. Кстати, перед отходом, закидушки ради любопытства проверил, с одной налимчика снял, килограмма на полтора – уже ушица. Можно сказать, что в гости не с пустыми руками иду, так-то спокойнее. Хотел дровишки, которые успел собрать, в лодку погрузить, но мужики сказали, что этого добра хватает. Балок у них стоял в устье боковой речушки, вытекающей из озера, грамотно место выбрали. Растопили печку и поехали ставить сети. По весенней воде и до озера добрались и в речке поставили, а в устье – сам Бог велел. Я и закидушки свои там настроил. Мужики посмеиваются, а я без этого баловства не могу. Да и червей очень красивых накопал, хоть на ВДНХ вези, не пропадать же добру. Спиннингжишко тоже покидал. Но опять двадцать пять и все с минусом. Вернулись в балок, а он выстыть успел, от пола заполярной стужей несет. Еще подтопили. Сварили уху из моего налима. Приняли по рюмахе. Не для сугрева – в балке температура быстро поднимается, хоть до плавок разболокайся. Только не надолго. Но вы же знаете, чем уха от рыбного супа отличается? Не знаете?! Тем, что к рыбному супу подается чай, а к ухе – водка. Ну и для разговора, конечно, как же без него. Заспорили о сугудае.

Вы что, сугудай не пробовали? И не слышали о нем?! Значит, напрасно прожили долгую скучную жизнь. Сугудай – это блюдо из сырой рыбы. Не из минтая, разумеется Я делаю очень просто. Отделяю мясо от костей, режу на мелкие кусочки, лук добавляю не жадничая, но очень тонкими кольцами, ошпариваю рыбу с луком крепким уксусом, потом промываю, чтобы не слишком остро было, заливаю подсолнечным маслом, солю, перчу слегка, потому что перец не очень уважаю. Кому мало – может в своей тарелке хозяйничать. Да, чуть не забыл, лаврушечки три-четыре листика бросаю. Если делаю в кастрюле, закрываю крышкой и трясу минут пять. Можно и ложкой перемешивать, но когда трясешь, оно как-то экзотичней, ближе к шаманству. Потряс, перемешал и, если не хватает терпения, можно пробовать, но лучше все-таки дать потомиться. Рюмка тоже обязательна. Не пьянки для, а из уважения к блюду. Рассказал свою методу, посыпались уточнения. В основном по мелочам. Только один возразил, что его Татьяна делает сугудай без уксуса. Но я не согласился. Уксус и рыбе особый вкус придает, но особенно – луку. Всегда замечал, что лук вылавливают быстрее мяса. И другой вопрос, можно сказать, встал ребром, обязательно ли повару выбирать кости или пусть каждый сам себя обслуживает? Конечно, если делать сугудай ранней весной, когда комары не успели проснуться, да еще и в балке, тогда надо уродиться законченным сачком, чтобы не выбрать кости. А если готовить на боковой речке, где в безветренную погоду от комаров неба не видно? Представляете, какая каторга? Но в том-то и смак, когда в чашку вилкой тянешься. И в желудках праздник, и в душах всенародная любовь к повару. В общем, решили, если утром попадется чир, обязательно пустим его на сугудай. Можно и без уксуса попробовать.

Пока млели над чайком, на реке постоянно токовали моторы. То громче, то тише, но почти без пауз. Понятное дело, народ весну дождался. Вдруг слышим совсем рядом, «вихрь» взревел и резко затих. Гости пожаловали. А мы разве против? Нам даже рыбнадзоровцы не страшны, поймали единственного налима и того доедаем. Пришли двое. Не каратели, но морды сумрачные. Однако нас-то четверо. Так что сумерки, можно сказать, безопасные и тучи не грозовые. Тем более что хозяин балка одного из них знал. Да и не с претензией, оказалось, зашли, а с жалобой.

Сети у мужиков сняли.

День назад поставили три штуки и ни одной не нашли. Впрямую подозрений вроде никаких, но интонация была довольно-таки двусмысленная. Мы потом вспоминали, что один из гостей, как только вошел, сразу же по углам зыркать начал. Искал улики. Кан, как бы нечаянно, ногой зацепил, а тот пустой стоял и сразу повалился. Поинтересовались, не проплывал ли кто подозрительный. Нездоровый интерес и вопросец странный. Тут ведь как посмотреть, какими глазами, при желании всех можно подозревать. Ни в чем не виноваты, а сидим, как оплеванные. И как себя вести – непонятно. Не оправдываться же? Посочувствовали мужикам. Предложили в утешение по рюмке. Водки выпили. От чая отказались. Нет, мол, настроения чаи гонять, домой надо возвращаться. Надо, так надо. Если в душу нагадили и река уже вонючей кажется – это мы понимаем. На прощание мужики извинились за беспокойство, заехали, дескать, предупредить. Один даже улыбнулся. И у другого хмарь с лица сошла. Водочка, наверное, подействовала. Проводили, стоим, не знаем, что делать. Сети проверять еще рано. Караулить – хлопотно и неуютно. Не стоять же на берегу ночь напролет! Да тут еще и дождичек закапал – не обмануло радио. Решили выпить по рюмке. И будь, что будет. Завалился на топчан, а не спится. И в балке накочегарили, как на африканском Берегу слоновой кости, и сосед храпит. Но, главное, на душе паскудно. Разная чушь в голову лезет. Мужики эти с кислыми мордами перед глазами стоят. И вспомнилась интересная мелочишка – у одного из них на рукаве вроде как прилипшая чешуя поблескивала. Но откуда ей взяться, если сетей не выбирали? А утром, когда подплывали к месту, где стояла ближняя сеть, я был уверен, что ее там нет. Как в воду глядел. И другую – тоже умыкнули. Только та, что в озере ставили, уцелела. Видимо, не доплыли. Но чиры в нее не попали. Только щуки и окуни. Накрылся наш сугудай. Да и не до него уже. Такое блюдо надо готовить с праздничным настроением. Мужики матерятся, клянут непонятно кого, а я, по глупости своей, возьми да ляпни. Извините, говорю, а не кажется ли вам, что вчерашние гости зашли специально, чтобы подозрения от себя отвести.

Возмутились. Быть, мол, такого не может, свои же люди. Сам себя в неудобное положение поставил. Про чешую на рукаве даже и говорить не стал. Да хоть бы и доказал. Толку-то. Не идти же с обыском. Помните детскую загадку: «Еду, еду – следа нету, режу, режу – крови нету?»

Вот именно – вода. Не оставляет и следа. И начала из нее растут, и концы в нее прячутся.

Потому и не люблю рыбалку сетями – обязательно во что-нибудь вляпаешься.

А закидушки мои не подвели. Три налима попались и один сижок. Правда, маленький. На приличный сугудай таких штук пять надо.





Щучкины штучки




Парень один на рыбалку пригласил. Мишкой Хамайкиным звали. Я проездом в их деревне оказался и починил ему холодильник. Сели поужинать, речь о рыбалке зашла, ну и договорились. Захотелось ему за работу отблагодарить, вот и позвал на озеро, где щуки, по его словам, сами из лунки выпрыгивают. Хороший парень, но гонору на семерых: мы, мол, дурачье, вцепились зубами в свой город и ничего, кроме теплого клозета, не имеем, и никому в этом городе не нужны, и знать-то нас никто не знает. А перед ним в деревне каждая собака раскланивается, не говоря уже о девках и начальстве.

Он, разумеется, не меня имел в виду, а так, абстрактно, да и не напирал он, не заострял, просто к слову пришлось, нечаянно выскочило. Но я на ус намотал. Ладно, думаю, чуют миряне, что мы не дворяне, да увидеть не сумели, кто мы есть на самом деле. А не увидели, так и показать не грех.

На щук договорились идти в субботу. Времени оставалось в обрез, но я в первый же день заскочил к знакомому доктору, а у того лечились и директора, и артисты, и журналисты…

Короче, заявился я в деревню на двух «Волжанках». Пыль столбом. Дым коромыслом. Рявкнули у ворот в две сирены – и Мишенька в одной рубашонке на мороз выскочил. Глянул на такой вернисаж, и гонор его мигом улетучился. Да мудрено ли. Я сам перед ними робел. Начальники – один другого представительней. Таких и в бичевские фуфайчонки обряди – все равно породу не скроешь, а у моих экипировка – хоть на полюс посылай. Хорошо еще, один из них тестя прихватил – машины прогревать и караулить. Простецкий такой старикашка. С ним хоть поговорить по-людски можно было.

Миша так заробел, так растерялся, глаза разбежались, не знает, какую машину выбрать. Еле усадили.

Поехали.

Километрах в десяти от деревни остановились. Дальше надо было пешком. Миша весь в извинениях, на улыбки исходит, говорит, что совсем чуть-чуть, не больше часа ходьбы. Гости отмахиваются, успокаивают: эка, мол, беда, мужики все, как на подбор, надо – и два часа протопать можно, лишь бы щука брала.

Выдали тестю инструкцию, как машины прогревать, и в путь.