Где наша не пропадала

Понятия не имею. Но судите сами – любой пятиклассник знает, что от Хабаровска до Японского моря почти в двадцать раз ближе, чем до Черного. А они почему-то на Черное летят. Никакого понятия в географии.

И Петя Дергачев туда же.

А вернулся – не узнать. В белых брюках, белой панаме и с черной физиономией. Но дело не в панаме. Дело в разговоре. Раньше – встретится на улице, обязательно остановит и начнет про свои любовные поражения рассказывать, да еще и за рукав прихватит, чтобы не улизнул. А тут вдруг важный стал, задумчивый весь из себя, поздоровается через губу и дальше топает. Таинственный незнакомец. Человек из тумана. Даже вдовы поселковые заволновались, улыбочками начали умасливать – бесполезно, подменили бобыля. На Юг Петькой уезжал, а вернулся – Петром Ивановичем или даже Петручио. Неслучайно, видать, на артиста похожим родился.

С неделю кобенился. Население уже привыкать начало к новому сапожнику. Любопытные подустали. И тогда он отчебучил.

И, конечно же, на глазах у баб.

Сидят они в приемной у врача, и вдруг Петенька заявляется. Занял очередь. Ждет. А в очереди один слабый пол, потому что прием в этот день был только по женским вопросам. Я, собственно, и не знаю, имелся ли в поселковой амбулатории мужской врач. Сам я там ни разу не был. Местные орлы лечились у Светки-буфетчицы. В медицинской помощи нуждались только дети и старики, а этот народ, можно сказать, бесполый, такой контингент и женский доктор может осмотреть. Ждет, значит, Петенька очереди, а бабенкам, разумеется, надо знать, что за нужда его привела. Подъезжают. А он как памятник. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Словно он и не Петя Дергачев, а Герасим, который Муму утопил. Достал из кармана газетку и отгородился от них. Каменного щипать – удовольствие ниже среднего – пальцы заболят. Позудели бабенки, похихикали и отстали. Снова принялись мигрени свои да маститы обсуждать. Они его и на улице-то не стеснялись, а в больнице – тем более.

Заходит он к врачу и начинает раздеваться. Молча. Без подготовки. Не дожидаясь приказа. А тому на его мощи какое удовольствие смотреть, постой, говорит, объясни, в чем дело? Тут-то Петя его и ошарашил:

– Нужна экстренная проверка на СПИД!

Доктор сначала сел. А потом – встал. Не первый год в поселке работал, знал, что бобылю и триппер несчастный подхватить негде. Притормаживает его. Одеваться велит. Объясняет, что сильное самовнушение может самые настоящие симптомы вызвать. Доктор успокаивает, а Петя бесится. Какое, к чертовой матери, самовнушение, когда у него на Юге с двумя интуристками настоящий контакт был. С самим доктором случалось такое хоть раз в жизни? Был у него хотя бы единственный контакт с иностранкой? А коли нет, так и рассуждать нечего. Делом надо заниматься, своим, врачебным, а не обвинять человека в самовнушении… Пронес по всем кочкам. Доктору деваться некуда, пришлось кровь на анализ брать.

Взять-то взял, а СПИДа не нашел.

И тут Петю прорвало. Недаром же молчал почти неделю. Придет человек в мастерскую, а он дверь на крючок и давай о своих интуристках. Одна из них шведкой была, вторая – мексиканка, самая настоящая мулатка. Она-то как раз и должна была его «наградить». Иначе какая же она мексиканка после этого? В мастерской, как в клетке, пока твой ботинок у него в руках – никуда не денешься, сиди и слушай. И слушали. Босым, по крайней мере, никто не убегал. Молодые парни поначалу даже специально ходили, отыщет недоросль старый дедовский башмак – и к сапожнику. А там красивее, чем у Шахерезады:

– Мексиканка в самую натуральную величину. Номер у нее в гостинице одноместный. Шампанское не признает – только русскую горькую, а закусывает крутопосоленной горбушкой черного. Фрукты ей до фени. У них, в Мексике, этими ананасами свиней кормят. Шведка – другое дело. Шведка – почти как наши, разве что ростом подлиннее и помолчаливее…

Но парням рассказывать скучно. Этим бы только поржать. Самые лучшие слушатели – это женщины, особенно которые в годах или одинокие. Но те сразу же начинали успокаивать, знали же, какой диагноз доктор сделал. И опять не в масть. Не понимали, глупые, что не утешений он ждет от них, ему надо, чтобы поверили. Такую глухоту никакие нервы не выдержат. На колу мочало, начинай сначала.

– При чем здесь анализ?! – кричит. – Здесь даже шведка ни при чем. Если бы одна шведка была, я бы и к доктору не пошел. Мексиканка эта, Хуанитой звали, перед тем как на Черное море прилететь, в Африке гостила и призналась почему-то только перед уходом, когда все уже случилось. Не хочешь, да задумаешься. А доктор анализ в нос тычет. Грамотей. На всю лабораторию пять крохотных пробирок, две мензурки да школьный микроскоп, через который и занозу путем не разглядишь, а он СПИД взялся обнаружить…

Слушали с интересом, но не верили.

До самой осени докторский авторитет подрывал, потом понял, что напрасно время теряет, рассердился и уехал в город к настоящим врачам с большими микроскопами.

Уехал и не вернулся. Жену себе нашел. Самую натуральную жену, даже с квартирой и почти молодую. Стоило сменить обстановку – и все образовалось, потому как нет пророка в своем отечестве.

Потом я их в городе возле клуба встретил. Там как раз кино было, где его двойник играл. Петя в шляпе и при галстуке, жена крендельком под ручку зацепила, семенит рядышком и сияет от гордости, что на ее мужика народ оглядывается. Тщеславная, как все женщины. А фамилия двойника – Бурков, только сейчас вспомнил. Хороший артист, между прочим.





Кипыч и Рудольф




В паспорте он значился как Владимир Титович, но работал на участке контрольно-измерительных приборов, сокращенно – КИП (это для тех, кто в производстве не разбирается), вот и переделали Титыча в Кипыча. Там же трудился и Рудольф. Рудиком или Рудькой его никто не называл. Только Рудольф – никакого панибратства. Приучил. Жили они в нашей кошаре и оба были горбунами. Комендантша хотела их в одну комнату поселить, но парни заупрямились. Они вообще старались вместе не появляться. Оба щупленькие, оба носатые. Только у Рудольфа верхняя губа была короткой, поэтому ходил с постоянной улыбкой. С недоброй улыбкой, надо уточнить. И сам был злой. А Кипыч – добрый. И главное, в работе безотказный. Надо в субботу выйти – выходит в субботу; надо – в воскресение – пожалуйста; надо задержаться до позднего вечера – он и до ночи готов. И никаких скидок и поправок на горб. За тяжелую работу, конечно, не хватался, но в автоматике грубой силы почти не требуется, там умные руки нужны и гибкие мозги. А это было при нем. В полном комплекте. Пока мы собак гоняли да за девками бегали, он школу с медалью закончил и в институте лекции не прогуливал. Водкой не увлекался. Изредка – в день отъезда, в день приезда, если теплая компания собиралась. Но пьянел быстро и обязательно рассказывал какую-нибудь любовную историю. Их у него было штук пять. Самая интересная про актрису.

Прилетел он в Абакан, а там гастролировал московский театр. Мирно идет по гостиничному коридору, а навстречу ему красивая женщина с распущенными волосами. Если бы не слышал про гастроли, может, и не узнал бы. А тут сразу вспомнил, что видел ее в кино. И страшно стало. Первый раз в жизни увидел знаменитость с близкого расстоянии. У нее бутылка коньяка в руке, а у него бутылка кефира. Прошмыгнул мимо к своему номеру, да от волнения с замком совладать не может. Ключ выронил. Нагибается, видит, что и она остановилась. Смотрит на него, а потом подходит и спрашивает:

– Один в номере?

Номер был двухместным, но сосед съехал, а нового пока еще не подселили. Отвечает, что один.

И тогда она ошарашивает другим вопросом:

– Стаканы чистые в номере есть?

Телевизора не было, холодильника не было, а стаканы были.

– Есть, – говорит, – стаканы. Два и оба чистые.

Зашли в номер, она сразу же перемыла стаканы, плюхнулась на стул. Юбка короткая, колени круглые. Выпила сама и его коньяком угостила, а потом уже объяснила, что ей надо отомстить мужу. Выпили по второй, и она, употребляя матерные выражения, рассказала, какой кобель ее мужик. Матерящихся женщин он не уважал, но у актрисы это получалось легко и к месту, задушевности в общении добавилось.

Имени своего не назвала, но Кипыч читал в «Советском экране», что муж у нее тоже знаменитый актер.



По ее словам получалось, что у него давно «на полшестого», но при этом постоянно бегает на сторону, и не только к молоденьким. Как такое может получиться, она не объяснила. Кипыч думал, что она допьет коньяк, понервирует неверного своим отсутствием и уйдет к себе в номер довыяснять отношения. А она без дешевой театральности – если мстить, так до седьмого пота. И Кипыча своей мстительностью заразила. К тому же он перед этим больше года постился. Ушла только под утро. Сказала, что никогда не забудет эту волшебную ночь, и за нос на прощанье ущипнула.

Поверить в такую красивую сказку очень трудно. И Кипыч это понимал, но у него были свои соображения и объяснения.

– Не верите? – спрашивал он. – Я сам себе не верю, мне кажется, что все это приснилось, и расскажи кто-то другой, тоже бы не поверил. Но вся соль в том, что она хотела отомстить, поэтому выбрала не красавца баскетболиста, а горбуна, чтобы мужу больнее было. Она потом специально показывала меня своему законному. Думал, что придет морду бить, но не пришел. Или побрезговал, или скандала постеснялся.

Его, конечно, спрашивали фамилию артистки, но он вставал в потешную позу и напоминал любопытным, что порядочные мужчины сплетен не распускают.


Парни ему не верили – мало ли что нафантазирует подвыпивший мужичонка. А я допускаю. У меня самого нечто похожее приключилось в провинциальной гостинице. Не с артисткой, но с дамой из высшего общества.

Рудольф историю с артисткой, разумеется, знал, но когда при нем вспоминали о подвиге Кипыча, брезгливо морщился. О женщинах он не распространялся. Они его вроде как и не интересовали. Расклад, в общем-то, понятный.

И вот как-то организовалась нечаянная пирушка. Гена Саблин заехал в кошару отдать Рудольфу долг. Ну и, естественно, бутылку в благодарность прихватил. Только уселись, Анатолий Степанович с двумя девицами является. На улице холодно было, вот и зашли погреться. Очень приличные девушки, к нам иногда и такие заходили. Одна из них при Анатолии Степановиче, вторая в свободном поиске. Невысокая стройненькая брюнетка. Лицо с явным сибирским акцентом, глаза раскосые, но большие и веселые. Свободная женщина всегда приносит оживление в мужскую компанию, даже трезвую, а мы уже успели подогреться. Выпили за знакомство и Рудольф побежал в свою комнату. Мы с Геной облегченно вздохнули. Без него как-то спокойнее. Водились за парнем нездоровые привычки. Срывался во хмелю на выяснения отношений. Умел испортить настроение, а мы настроены благодушно, да еще и девушка свободная. Но рано радовались. Вернулся с магнитофоном на руках и бутылкой в кармане. Сразу же музыку врубил, да так громко, что разговору места не осталось. Анатолий Степанович убавил. Рудольф прибавил и сделал еще громче прежнего. Гена показал ему кулак и снова убавил звук. Рудольф сделал выводы, успокоился, но долго терпеть не смог. Поднялся и пригласил девушку танцевать. А какие танцы в общежитьевской комнате с четырьмя койками? Полтора квадратных метра возле окон и полтора – около двери. Но девушка пожалела убогого. Топчутся. Ее губы на уровне его лба, как раз для прощального поцелуя. Одна песня кончилась, другая началась. Она порывается сесть, Рудольф не отпускает – после первой не закусывают. И только после третьей песни еле уговорила присесть, пока мужики все вино не выпили. Чувствует, что Рудольф засидеться не даст, переглянулась с Геной – выручай, мол. Рудольф уже подниматься начал, но Гена опередил. Только главный танцор не успокоился, подскочил, хватает ее за руку и тянет к себе. Гена вежливо отстранил его и прикрыл девушку корпусом. Пока они танцевали, пылкий влюбленный налил себе и выпил, никого не приглашая. Встал и ждет, когда танец кончится. Не утерпел, повернулся к столу и выпил из попавшегося под руку стакана. И снова возле парочки топчется, то с одной стороны подлезет, то с другой. Потом в ладоши захлопал, вроде как «разбивает». Девушка прячется за спину Гены. У меня тоже ума палата, окликнул его и позвал выпить. Надеется, что опьянеет и заснет. Опьянел, но не обмяк. Выбрался из-за стола и снова на подвиги. Плечо между ними протиснуть пытается, а когда не получилось, кулачишком в бок тыкать начал. Гена не реагирует, только посмеивается. Рудольф кипятится, схватил девушку двумя руками за локоть и тащит к себе. Она визжать. И тогда не выдержал Анатолий Степанович. Зажал его башку между колен, отмерил на кончике ножа сантиметра полтора и ткнул пяток раз в задницу. Сначала в одну половину, потом в другую, для симметрии. Интеллигент, рафинированней некуда, а приблатненные методы успокоения где-то освоил. Рудольф поверещал и затих.

На другой день герой с удивлением пожаловался, что ему почему-то больно сидеть, и Анатолий Степанович занудным голосом, не упуская подробностей, объяснил ему причину недуга. Рудольф заверял, что ничего не помнит. Может, и на самом деле заспал, по-всякому бывает.

Потом он перевелся на строящийся завод и, говорят, быстро получил квартиру. Может, и так. Не знаю На новоселье он никого не приглашал.

А Кипыч попал под машину. Но странное дело, перед этим он раздарил все книжки. И те, что почитать покупал, и те, что по работе нужны. Мне пассатижи отдал. Я отказывался, а он незаметно положил их на кровать и ушел. Даже «спидолу» сыну вахтерши отдал. Может, шальная машина и неслучайной была?





Шурики




Поговорка раньше была: «Береги платье снову, а здоровье – смолоду».

Или честь смолоду?

Подзабыл. Давно ни от кого не слышал. Наверно, все-таки честь, о которой теперь почти не вспоминают. Зато о здоровье талдычат постоянно и по радио и по ящику. Вот и я о нем, безвозвратно растраченном, прокуренном, пропитом и т. д. Внушали с детства, да мало кто прислушивался. Однако встречались очень даже экономные. С двумя такими работать довелось. И жили в одной кошаре. Они, кстати, не только тезками были, но и похожи, как братья: оба чернявые, сухопарые. Но, главное, повадки одни и те же, хотя приехали из разных мест. Один сибиряк, другой из краснодарской станицы. Техникум закончили и отправились: один в Сибирь – якобы за длинным рублем, другой – в краевой центр, чтобы далеко не отрываться от целебной черемши и прочих продуктов, выращенных на домашнем натуральном навозе. Но нашли дуг друга сразу. Общие интересы свели. Работали без особого рвенья и в дело вникать не спешили, но ребята непьющие, уживчивые, с девушками легко знакомились, поэтому старики охотно брали в командировки и того и другого. Таких удобнее держать на подхвате, чем смышленых разгильдяев. Но брали поодиночке, чтобы перебора балласта не было. Один нахлебник бригаду не объест. Да и справедливости ради не скажу, что совсем бесполезные работники. А с толковыми учителями и сами понемногу заматерели. При этом нормальных дурных привычек от своих матерых наставников не переняли. Если в застолья попадали, то не больше стакана сухого вина или шампанского. Про курево, полагаю, и упоминать нет смысла. Ребятишки с детства усвоили полезный лозунг: «Помни, пионер не пьет и не курит – здоровье не в рюмке, а в физкультуре».

Короче, здоровье через край брызжет, а им все мало – зарядку по утрам делают. Особенно в командировках, когда на работу можно опоздать. И парни рассказывали, и сам видел. Выпало как-то с тем, который краснодарский казак, приключение длиною в полтора месяца. Дорога недальняя, но с двумя пересадками. Сначала с поезда на поезд, а потом еще и на автобус. Был бы один, я бы и не заметил эти неудобства. Ситуация накатанная. Дело даже не в том, что ехали по разбитой дороге, стоя в переполненном автобусе, но на каждой пересадке приходилось его барахло таскать. У меня-то, как в солдатской песне, все имущество в ночной горшок вмещается, а у него пузатый баул спортивной одежды и лыжи с палками. Но едем-то не на туристическую прогулку, а работать, приборы с собой везем, для них уже третья и четвертая рука нужны. А у меня их тоже только две.

Гостиница на руднике перед нашим приездом сгорела. Поселили нас к доброй бывшей зэчке. Дымила, как не налаженная котельная. Одну папиросу от другой прикуривала. У Шурика весь организм возмущается. И форточки на зиму заклеены. Но не станет же он хозяйку на улицу выгонять, чтобы его здоровье не страдало. Я, грешным делом, не постеснялся воспользоваться ситуацией, в тепле покурить намного приятнее. Потерянное здоровье надо восстанавливать и Шурик каждое утро, не жалея рабочего времени, изматывает себя зарядкой, а через день бежит кросс на лыжах. У бабки в ограде метровые сугробы, возле стайки гора не колотых дров, но совместить приятное с полезным физкультурнику даже в голову не приходило. Все это оставлялось для пьяницы Петухова. Я, в общем-то, не злоупотребляю, но в его глазах выглядел законченным алкашом. Однако в разведку с ним не пошел бы по другой причине – храпит слишком громко.

Водку Шурики не пили, а закусывать были горазды.

Гости ко мне пришли. Принесли свежей рыбы. Пошел пожарить, а плитка занята – Шурик глазунью из восьми яиц готовит. А второй в это время в коридоре гантелями машет. С глазуньей возни немного. Подхватил он шкворчащую сковородку и друга зовет, пошли, мол, поужинаем. А тот ему: сейчас, еще немного, еще чуть-чуть, а сам продолжает махать – ноги на ширине плеч, руки перед собой, поворот влево, поворот вправо. Второй Шурик выглядывает из комнаты, зовет:

– Иди, остывает.

– Еще минуточку, пять приседаний осталось, – успокаивает.

Отприседался, обтерся холодной водой под краном, играя передо мной бицепсами и трицепсами, приходит в комнату, а друг последнее яйцо доедает – увлекся. Расстроился и явился к нам. Угостите, мол, рыбкой, очень вкусно пахнет. Угостили, даже рюмку налили. Рыбы поел, а от рюмки наотрез отказался.

Каждое лето сибирский Шурик ездил на юга. Если не получалось взять профсоюзную путевку, отправлялся дикарем. Солнечные ванны, морская вода и восхищенные взгляды одиноких дамочек прибавляют здоровья не меньше, чем лыжная прогулка. На пляже, как на сцене, а в койке, как на арене. Он и в городе все свободное время на пляже пропадал. В Енисее долго не поплаваешь, зато накаченным торсом и кубиками на животе есть кого заинтересовать. Знакомиться на пляже надежнее, чем в театре – весь товар на виду. Он там и жену закадрил. Дочку большого начальника. Переехал в ее квартиру и нашел работу без командировок.

Встретились случайно на улице, он и говорит:

– Статью умную прочитал и там доктор наук доказывает, что ночью вступать с женщиной в интимные отношения очень вредно для здоровья, так что я теперь этим делом занимаюсь только днем.

Я поблагодарил за предупреждение. Смотрю, мой автобус подходит. Начал прощаться. А он хватает за рукав и продолжает про ту же статью. В ней и про выхлопные газы написано. Оказывается, они плохо влияют на потенцию, поэтому он старается ездить на трамваях и троллейбусах.

А второй Шурик от постоянной заботы о здоровье сошел с ума. В самом натуральном смысле. В психушку угодил. Потом родители из Краснодарского края приехали и увезли его с собой. Что с ним стало – не знаю.

Впрочем, жить с тещей, у которой муж – большой начальник, на мой взгляд, тяжелее, чем в дурдоме.





Воронков и Кашпировский




Мы привыкли, что памятники ставят по решению партии и правительства, но батя, со слов деда, рассказывал, что были времена, когда возводили их народным иждивением, на пожертвования, значит. Кстати, и в наши дни случались энтузиасты. Довелось встречаться.

Возвращался в Красноярск на кемеровском поезде, и угораздило попасть в вагон, переполненный развеселыми болельщиками. Красноярск в ту пору считался закрытым для иностранцев. Все шпионы вынуждены были добывать советские документы. Артисты из-за бугра о таком городе, скорее всего, не подозревали. А спортсменов принимали в соседних областях. Финал кубка европейских чемпионов проходил в Кемерове. Сейчас уже запамятовал: три или четыре мяча наши проигрывали шведам. Но не дрогнули. Вырвали кубок. И все сделал Сережа Ломанов. Как Петр Первый под Полтавой. Подарил народу праздник. Не уронил веру в могучую русскую клюшку. Пир горой, аж вагон пошатывается. В нашей компании особо рьяных болельщиков не было, но все равно приятно, когда земляки побеждают. Сидим в купе, «пулю» расписываем. Часа два проехали. Гости заявились. Двое. Одному где-то под сорок. Другой – комсомольского возраста. Веселые и ненаглые. Собирают деньги на памятник Ломанову. Но пожертвования принимают только от тех, кто согласен, что Ломанов в хоккее с мячом, это Пеле в футболе. А кто с этим не согласится? Он даже больше, чем Пеле. На какой памятник они собирают деньги, очень даже понятно, правильнее было бы назвать его беспамятником. Но дали. И даже налили за веселый нрав.

А второй раз, лет десять спустя, в Норильске, в рабочей столовой подошли. Собирают деньги на памятник доктору Кашпировскому. Опять двое. Но трезвые. И очень серьезные. С ведомостью в планшетке. За одним столом со мной обедал бородатый мужик в очках. Не в настроении был и посоветовал ходокам соблюдать иерархию: сначала поставить памятник Гришке Распутину. Ни спорить, ни уговаривать не стали. Прошмыгнули к столу, за которым сидели женщины. Уговорили. И не только их. Больные люди.

Помните, когда сеансы по телевизору шли?

Одна моя знакомая смотрела их с кошкой на коленях, чтобы любимая киска не сикала где попало. А глупое животное прямо под взором Кашпировского возьми да и надуй хозяйке в подол.

Но кому-то вроде и помогало.

Я в то время в Балее отирался. Телевизор за собой не таскаю, так что лечиться не пробовал. Но не глухой же. Прихожу на работу, а там все разговоры о последнем сеансе. Оказывается, маг и волшебник местного мужика исцелил. Когда зачитывал телеграммы с благодарностями, четко объявил, что Владимира Адольфовича Воронкова из города Балея после двух сеансов перестал беспокоить геморрой. Он даже остановился на этом случае, посетовал, что ни разу не слышал о таком городе, но теперь уже запомнит навсегда и надеется, что в Балее больше никто не заболеет, пошутил вроде как.